Перевод

And yet my heart is forever gloomy, / It’s hard to breathe and painful to live… / Mashen’ka, I was never assuming / That I was able so to love and grieve.

...Любимая не возвращается, / даже если стоит перед тобой. / Город не встречает тебя / таким, каким ты его покинул. / Годы падают, нагруженные временем. / Один за другим разбиваются, / и осколки не собрать. / Только мечта возвращает утраченное. / Только поэзия из осколков лепит / новый образ прошлого.

Ты идешь по кромке ледника / You are walking on a glacier's rim...

just when I will be oldie old emeritus (...) I will make do without anything but love

Leave all the stones where they lie leave the grass wildflowers and butterfly see the place without its active pain let savaged hearts remain.

Подвиг славный помнят люди. К ликам мы несём цветы. Мы славяне, значит будем Жить по тем словам святым.

Те, кто свет учений новых / Нашим предкам дали / И «В начале было Слово» / Первыми сказали, / Быть не могут чуждым корнем / И еретиками. / Духом праведным и кровью / Вы едины с нами!

An endearing, engaging, and compelling book for children that resonates deeply with adults.

Драконьей кровью умывалась, / чтоб сделаться неуязвимой, / но тут листок сорвался с ивы...

Я узнаю, что, по словам Гете, «ирония - это чувство, которое освобождается от отстраненности»: / ирония, eirôneía, мать антиутопии и диссимуляции, остается копьем Дон Кихота...

Садом Вселенной быть – редкая честь. / Много созвездий цветов – и не счесть – / В поле, на клумбах, в лесу и в Кремле. / Даже завидует Солнце Земле!

Translating this piece by a talented modern poet Slava Nurgaliev was very difficult because of its extreme semantical complexity.

...For this reason, my mother had a lovely imagination and wrote what I suppose are lovely stories. I wouldn’t know. I have never read them.

...My dad never knew until later that Tatlin was his father. Nina brought Anatoly to Tatlin when he was at his last breath on a deathbed and told him "This is your real father."

Поэт, придающий глубину в две тысячи лет моим виршам, / Пограничным камнем стоящий на рубеже румынского языка, / Чайки выбрали тебя главой над нашими дойнами, / Которые ты переложил на латынь и с ветром отправил В Рим, / Надписью, выбитой на колонне, поджидать дакийских пленных.