Перевод

Какой-то мужчина вышел на улицу. Я заметил, что сзади у него вырос ослиный хвост. Вскоре я услышал крики, затихавшие по мере того, как он убегал всё дальше, стуча копытами по дороге...

...Дико Георгий в пасть глядит, / Меч достаёт из ножен – / И в пасть влагает… Змей лежит, / Словно трава, покошен...

“Есть сладость в классике моей: / она, как спелый плод, с ветвей / упавший, сохраняет сласть / былых эпох” (“There is sweetness in my classics: / it, as a ripe fruit, from branches / fallen, preserves the sweetness / of the past eras”).

(Эдгар По, Блисс Карман, Уильям Дэйвис, Роберт Фрост)

Русская идея парадоксальным образом имеет целью спасти тленные сокровища духа, порожденные западным “темперализмом”, укрыть их своей космической шубой. Ибо русская идея в том, что простор переходит в пространство. Время — это всего лишь топливо, расходуемое на движение в пространстве (на сотворение пространства, заполнение пространства — что есть всеобъемлющее условие бытия). Говоря современным языком, залог бессмертия — в замене энергоносителя.

На тонкий росток белый мчит мотылёк/ К сладкой чаше цветка – пчела./ А цыганская кровь – верь в цыганскую кровь,/ Куда б ширь земли ни вела…

Чувство, что я в школе в присутствии учителя, было одной из многих моих ошибок в курсе анализа. Поскольку доктор Б. предписал мне записывать в тетрадь мои сны, то перед тем, как подняться к нему, я садилась в кафе и лихорадочно записывала свои сны с тревогой ученицы, которая должна сдать домашнее задание. Я должна была чувствовать себя пациенткой на приеме у врача. Но я не чувствовала себя больной, лишь переполненной смутной виной и растерянностью.

Второй раз Штейнберга арестовали на излете войны. Боевой путь начался на Северном Кавказе, вместе с Ильей Френкелем и еще одним литератором он служил в отделе контрпропаганды политуправления 18-й армии, его начальником был Леонид Брежнев. Переводил или писал тексты по-немецки, воздействуя ими на солдат противника. Радиотрансляции велись прямо на передовой: превосходная мишень! Этот третий там не задержался — ретировался со словами: «Я не герой Советского Союза, я автор гимна Советского Союза!».

...Незнакомец склонился над ней, словно желая помочь ей – разбудить, чтобы никто не заметил, как немолодая, худощавая, курносая женщина с каштановыми волосами, виднеющимися из-под яркого цветастого платка, спешит подобрать под себя ноги в кожаных сандалиях времен Иисуса, надетых на босу ногу, – и не где-нибудь, а на открытии научной конференции!

...Вслед за этим женщины крошечного побеждённого княжества, многие из которых овдовели из-за недавней битвы, покинули эту четырёхсортную крепость после окончательного разрушения пятисортного храма, переплыли реку в маленьких челнах, самоотверженно бросив вызов бурлящим водам, прошли чуть на запад вдоль южного берега, и тогда разожгли большой костёр и совершили массовое самоубийство в пламени.

В нашем классе было несколько еврейских детей. Слово “еврей” я услышала тогда впервые. Оно звучало в доме ежедневно, как и другое — уже известное мне — слово “Гитлер”. Дед часто повторял: “Ему не удалось сломить нас”. Бабушка и дедушка были тихими и печальными. Наверно, им нелегко было жить в доме умершего сына, где всё о нём напоминало.

Несутся годы наши день за днём —/ Так кошки убегают врассыпную,/ Разнежившись на солнышке дневном/ И вдруг опасность близкую почуяв.

В своих попытках «поставить Гегеля на ноги» молодой Маркс указал на важный контраст между истинной свободой, которая приходит к нам через отношения с другими субъектами, и скрытым порабощением, которое наступает, когда наши внешние стремления направлены не на субъекты, а на объекты.

Отец Сильвестр вовсе не чужд покаянию, но он был чужд тому, что зовется в Европе литературой. Несведущ ни в искусстве слова, ни в назначении книг. Чего не скажешь о его духовном сыне, весьма к этому наторевшем, для царя даже избыточно. Потому мысль о государе и преследует вас неотступно, вам хотелось бы его любить. Величайшему грешнику отнюдь не заповедано стать величайшим святым, но, увы, добрым государем ему не быть никогда.

Путь слез, как тихий ручеек/ Из розы дивной лепестков;/ Моя печаль из ран течет/ Небес забытых и снегов.