Перевод

Жаботинский это понял сто лет назад, так, может, и нам, дорогие читатели пора, наконец, понять, что не может Израиль выиграть информационную войну, хоть ты тут на уши встань. И причина не только в миллиардах, которые арабы на пропаганду тратят, но и в том, что именно такую пропаганду воспринимать они особо предрасположены.

Специфику математики Арнольд видел и в другом: “Как справедливо отмечают, физики ссылаются на первого автора, а математики – на последнего”. В.И. вообще придавал колоссальное значение адекватности ссылок и другим вопросам, связанным с приоритетом.

Мы вернемся, наконец, ко Владыке Снегу Когда Владыка Огонь погаснет, наконец. Его серая, древняя мантия укроет плотно Пучеглазый кошмар оттенков и различий.

«...О, этот зверь не ходит средь людей, / и неизвестен край, где он живёт, / но белой шеи лёгкий поворот / её влечёт в мерцании свечей...»

ВВПР Израиля допустил ошибки во всех своих действия до войны и после ее начала. Действия Голды, Даяна и Дадо - всех вместе и каждого в отдельности - являлись легкомысленными и непродуманными. Это не должно было стать сюрпризом для честного исследователя проблем безопасности Израиля в период 1948 -1973 гг. Но такого исследователя не было - ни тогда, ни после, т.к. у стоявших у руля армии и государства был личный интерес скрывать факты.

Публикация к 450-летию со дня рождения Шекспира. Ростовский поэт перевел на русский все сонеты; часть из них представлена в настоящей публикации.

(Новые переводы с карельского)

Рубрика "Славянский мир"

Сын может даже и не говорить матери ничего: она, которая его родила и видела, как он растёт, понимает его уже по одному взгляду и молча, не говоря ни слова, заботится о нём – и сын без лишних слов принимает эту заботу, так как знает, что они с матерью понимают друг друга и без слов.

Свет той звезды, что надо мной склонилась, На землю послан был давным-давно. А то, что там сегодня излучилось, И вовсе мне застать не суждено.

Осип Мандельштам считал, что истинная «метафора есть метаморфоза». Таковы метафоры Шелли. Пение древних сосен на склонах Монблана помогает поэту услышать отзвук древности в настоящем, связать воедино цепь событий. Следы стихии, древних землетрясений говорят поэту не только о Могуществе и разрушительной силе природы – они «учат ум пытливый», помогают поэту в настоящем провидеть одновременно и прошлое, и будущее.

Я помню этот день, Есенин, зимний... Быть может, мы ещё поговорим. Ты в утешение прочтёшь стихи мне, и всё пройдёт, Как с белых яблонь дым.

Идея «Упражнений в стиле» возникла у Кено еще в тридцатые годы. Исходным толчком можно считать концерт «Искусства Фуги» И.С. Баха в зале Плейель, где Кено оказался вместе с писателем Мишелем Лейрисом, который вспоминает: «Я помню, что мы слушали очень увлеченно, и, выходя из зала, подумали, что было бы интересно сделать что-нибудь подобное, но в литературном плане (рассматривая произведение Баха не как контрапункт и фугу, а как выстраивание произведения посредством почти бесконечных вариаций на какую-нибудь простейшую тему). По-моему, у Кено это получилось с «Упражнениями в стиле», которые было бы ошибочно воспринимать как нечто сугубо юмористическое»

Со своего ложа видит она как восходит Венера. Еще. Со своего ложа в ясную погоду видит она как восходит Венера а за ней солнце. Тогда она сердится на основные устои жизни. Еще. Вечером в ясную погоду она торжествует реванш. Над Венерой. У другого окна. Сидя прямо и неподвижно на старом своем стуле она сторожит лучезарную. Старый сосновый стул с перекладинами и без подлокотников. Она выплывает из последних лучей и все сильней и сильней сверкая клонится к горизонту и в свой черед низвергается в бездну. Венера. Еще. Прямая и неподвижная сидит в нарастающей тьме. Вся в черном. Это сильнее нее – хранить осанку. Часто она застывает на месте когда встает на ноги и куда?то бредет. И лишь долгое время спустя находит силы идти дальше. Уже не помня ни куда ни зачем. Особенно трудно вставать с колен. Одна рука лежит поверх другой обе на что?нибудь опираются. Например на ножку кровати. А к ним прижимается голова. И вот она словно окаменела перед лицом ночи. Темноту прорезает только белизна волос и голубоватая белизна лица и рук. Для глаза которому больше не нужен свет чтобы видеть. Но это теперь. Словно она все еще жива бедная.