Перевод

Петр Мицнер – современный польский поэт, литературовед, редактор. Автор 11 стихотворных сборников. Первые три (1980–1985) публиковались в самиздате. Стихи переводились на французский, белорусский, албанский, чешский, словенский, литовский и русский языки. На русском печатались в журналах «Арион», «Звезда», «Новая Польша». Лауреат литературной премии Фонда Культуры. В «Ковчеге» печатается впервые. Живет в Варшаве.

Недавно несколько изданий пекинской печати начали клеймить литературное образование Китая и современную филологию, речь идёт о грамматике и литературе китайского языка (ред. пер.). Слово «клеймить» звучит, по-видимому, слишком жёстко, применим более мягкое — «дискуссия». Дискуссия вызвала очень широкую реакцию. В печати появилось много гневных статей, можно сказать, с многочисленными и путаными мнениями. Они привлекли внимание разных инстанций, которые заинтересованы в решении этой проблемы.

Романтика, подвиги, приключения, любовь, мистика, размышления и высокие помыслы героев – есть в книге все, что делает ее интересной читателю. И все же главной чертой романа является его идеологическая насыщенность. Дизраэли сталкивает различные взгляды на решение еврейской проблемы.

Иерусалим занимает в литературном мире Амихая центральное место. Всю сознательную жизнь, за исключением лет, проведенных в армии (он принимал участие в нескольких войнах Израиля), Амихай прожил в Иерусалиме.

Перевод с украинского Бориса Херсонского

Перевод с украинского Игоря Белова

Сцена представляет собой лабиринт из одеял. Одеяла висят на бельевых веревках, пересекающих сцену во всех направлениях. Свободным от одеял остается лишь небольшое пространство в центре сцены и, разумеется, уборная. Справа: маленькая, темная и грязная уборная. В уборной – маленькое окошко с решеткой, сообщающееся с пространством в середине сцены, не занятым лабиринтом из одеял. Все это, то есть то, что видит зритель – не более чем небольшая часть огромного парка-лабиринта одеял. У пьесы один акт.

Вчера все было так прекрасно музыка в листве деревьев ветер в моих волосах и в твоих простертых руках солнце. Перевод с французского Ирины Волевич.

Хосе Мария Инохоса (1904–1936) – испанский поэт-сюрреалист, представитель Поколения 27, переводчик французской сюрреалистической поэзии. Вместе с Мануэлем Альтолагирре и Эмилио Прадосом основал в 1926 г. литературный журнал Litoral, в котором в разное время печатались Федерико Гарсиа Лорка, Хосе Бергамин, Хорхе Гильен, Луис Сернуда, Рафаэль Альберти, Висенте Алейсандре, Хуан Грис и мн.др. При жизни поэта вышло шесть книг – пять поэтических: Поэма полей (1924), Поэзия в профиль (1925), Роза ветров (1926), Берега сияния (1928), Кровь свободы (1931); и одна прозаическая – Цветок Калифорнии (1928). Ниже публикуются пять первых прозаических зарисовок из этой книги. Перевод выполнен по изданию: Obra completa de Jose Maria Hinojosa (1923-1931), edicion de Alfonso Sanchez. Fundacion Genesian, 2004.

Всякий раз, когда философ смотрит на Бога, как смотрел на Него Спиноза, он воспринимает Бога как концепцию, как Вселенную в особом аспекте, как Первопричину. Иными словами, как «Это». И есть одна вещь, на которую «Это» не способно: «Оно» не может говорить.

Романтика, подвиги, приключения, любовь, мистика, размышления и высокие помыслы героев – есть в книге все, что делает ее интересной читателю. И все же главной чертой романа является его идеологическая насыщенность. Дизраэли сталкивает различные взгляды на решение еврейской проблемы.

Мы должны принять общие науки в их чистом виде от человечества в целом и перенести самые важные и очищенные из них в кладовую своей жизни. Ибо, в конечном счете, всякое заимствование должно служить выражением недвусмысленного и наглядного приспособления нашего мира к общему миру. Университет может служить в качестве высокого и великого орудия для осуществления этой цели.

При всей своей лживости, призванной прикрыть шкурные интересы отдельных властолюбивых мерзавцев, миф о Пальмахе в общем и целом оставался в рамках сионистского нарратива, декларировал свою прямую связь с Землей Израиля. Это была ложь, но ложь, прилепившаяся к правде, а потому казавшаяся (и кажущаяся многим до сих пор) вполне терпимой.