Перевод

Мы вступаем в отрочество, когда разговоры взрослых становятся понятными, но не имеющими никакого значения, потому что нам стало безразлично, царит в нашем доме мир или нет. Теперь мы можем следить за интригой, предсказывать течение домашних ссор и их продолжительность, и мы их больше не боимся, двери хлопают, а мы не вздрагиваем.

Воздух привязан/ к сердцу/ как страсть к распутьям,/ или закат к сове.

Большая часть наших когнитивных процессов основана на подсознательной деятельности, происходящей вне нашего ведома. Мы видим мир целостным (пейзаж на фоне объекта и линия горизонта за ним) и не затрачиваем на это усилий потому, что зрительное восприятие, соединяющее вместе отдельные элементы зрительного образа, работает, не задействуя сознание. В результате, многие исследователи мозга убедились, что большинство мыслительных процессов проходят мимо нашего внимания, а мы осознаем только их конечный результат.

Я нацелился задать/ вопрос Вселенной/ но триллион других отвечают/ вместо нее

Если никакое эффективное международное соглашение не будет достигнуто, то гонка ядерных вооружений начнется всерьез не позже утра после нашей первой демонстрации существования ядерного оружия. Другим странам потребуется три или четыре года, чтобы преодолеть существующее отставание и выйти на наш теперешний уровень, и 8 или 10 лет, чтобы догнать нас, даже если мы продолжим интенсивную работу в этой области.

Давайте назовем каждый голос, его или ее,/ «Он», ведущий в репетиции,/ и «Она», мать, матрица, праксис,/ на которой покоится/ потенциальность музыки.

Мы стояли на холодном ветру, леденеющими ногами переступая в талом замусоренном сугробе. Шел 1989-й, и Москва давно толком не убиралась: Перестройка. Мы только что вышли из редакции «Иностранки», и после острой и моментами откровенно враждебной там общей дискуссии разговор наш теперь получался какой-то весь рваный, нервный. Но было ясно: я разговариваю с поэтом.

Я нарисовал языки пламени, вырывающиеся из окон, они закручивались вокруг крыши и пожирали мрамор. Мама спросила меня, что это, и я сказал, что это библиотека в Александрии, которую мусульмане приказали сжечь, потому что по сравнению с Кораном никакие книги не важны. Разве мама не помнит, что рассказывала мне эту историю? Мама помнила. Но почему я нарисовал это? Я не знал. Что я хотел сказать этим рисунком? Я пожал плечами.

Он всматривался в горсточку земли, которая все больше напоминала ему золу, и вдруг понял, что воды Потопа разделили надвое его душу и та часть, которая была повязана с прежним миром и с прежней жизнью, навсегда осталась там: земля не отпустила ее, приняла в свои недра, как трясина из его сна.

Оглушительно ревут моторы пяти Дакот – / В зеркально искрящемся воздухе в десяти тысячах футов / Над горами и реками Македонии. / Далеко внизу / Почти неразличимый в тесном ущелье, / Медленно тащится вниз по течению реки Вардар состав с полевыми пушками...

Эмиграция началась бурно и неожиданно. Мы поселились в районе пригорода Филадельфии и сразу же были вовлечены в жизнь американской провинции. У нас тогда не было никаких средств связи между собой, не выходили газеты, не было книжного магазина...

Кто сел играть, тот убил любовь в своем сердце и отрекся от Бога. И уже не ждет от него милости, ибо счастье его краденое, построенное на чужой нужде. Я это знаю, потому что я сам три дня и три ночи подряд не выпускал карт из рук, впиваясь в них безумными глазами. И если не плутовал, то только потому, что со всех сторон за мной следили зоркие глаза.

12 картин вместе выглядели как дополнение друг к другу, и были вполне на своем месте. Но отдельно взятая картина меня поразила, показавшись «потерянной», «неполной», «повисшей в пространстве», каковой она и была на самом деле. Тогда я понял все то, чему учил нас Сезанн — только самостоятельная картина является законченной, определенной, самодостаточной и достаточной в том, что она представляет.

Жюри не могли определиться кому отдать первое место и решили это методом жребия. Они бросили в шапку бумажки с нашими именами и так вытащили победителя. Им оказалась скрипачка. Виолончелист Джимми Аркатов впоследствии стал концертмейстером группы виолончелей, я тоже стал неплохим пианистом, ну а победительница-скрипачка канула в лету — я не уверен, что из неё вышло что-то путное. А меня долго преследовало чувство недоверия.

В Библии, когда Бог открывал себя Аврааму, Иакову и Моисею, Он начинал просто с обращения к ним по имени. Их ответом, одновременно наиболее первичным и самым глубоким, — было простое хинени: «Здесь я!».