Рассказ

Политический аферист международного класса, герцог предпочитал носить элегантный штатский костюм вместо полувоенного облачения многих придворных и неброское городское оружие вместо боевого меча — хоть он в 1396 году и сражался с турками под Никополем, где заслужил забавное прозвище «Sans-Peur» (что звучит почти как «святая шпага»).

Арендовать, к примеру, остров на год-другой, рядом — пусто, никого, гулять нагишом, плавать часами, ну, разве приличного повара нанять и массажистку, иногда народ приглашать для приятных толковых бесед. Только строго по списку, чтоб без уродов, негодяев разных…

Степень сексуального голода у мужиков примерно совпала с таковой у «безгранично-врачебных» шведок и это срезонировало. Да что там срезонировало — взорвалось таким гормональным взрывом, что, не зная ни слова по-английски, мои летуны расщебетались покруче Казановы. На всё про всё у нас было 2 часа — садились мы внепланово, но все всё успели. Белокурые красавицы, невзирая на пыльное облако от винтов, долго махали нам вслед шляпами.

Говоря о тамилах, не могу не отметить, что трое из них – нобелевские лауреаты по физике и химии, а один – Вишванатан Ананд – один из сильнейших шахматистов мира. Правда, кажется, никто из них не жил на Цейлоне.

Кору не за что хвалить. Она, во-первых, рыжая, а потому позор всей семьи. Семья – это мать и брат. Младший брат зато будет красавцем как вырастет, говорят соседи. «Как вырастет» – как будто дети не бывают красивыми. Он уже с Кору ростом, почти такой же светлокожий, как отец, светлее мамы, а глаза как будто подведены чёрным карандашом. Жаль, Коре ничего подобного не досталось: у неё серая кожа, рыжие космы, альбиноска-переросток.

Артёму снилась Аня из параллельного. Будто он её на свидание пригласил, и она согласилась. Договорились встретиться на площади городской. Он пришёл заранее, слоняется вокруг, высматривает её, да вот же она – Аня. И он идёт к ней навстречу, вернее, не идёт, а бежит. Добегает и видит, у Ани руки связаны, а рот заклеен липкой лентой. Так и пошли гулять, почему-то он не догадался ей руки развязать и рот разлепить, вот ведь ерунда какая.

Это была совсем не наша скамейка. Растерянно потоптавшись, я села. Нас обтекали прохожие, с явным любопытством поглядывая на не пионерского возраста даму в вечерних побрякушках и видавшего виды абрека с бутылкой в руках, которую он протёр ветхим платочком с вышитыми в углу вензелем.

День клонился к вечеру, когда Каринэ наконец довезли до её нового места жительства. Пока Давид закатывал мотоцикл в сарай, она с опаской огляделась вокруг. Крепкий дом с высоким цоколем из массивных гранитных глыб стоял на вершине пологого холма. Справа – обширный луг, слева – небольшая сосновая роща. На горизонте виднелись горы с белыми полосами снега на склонах. А внизу за деревьями раскинулся Севан. В его жемчужно-синей воде отражались неторопливые облака. Давид поднялся на веранду, распахнул дверь и жестом пригласил её зайти в дом.

Человек удивлённо смотрел на Кловуса, затем указал рукой на зеркало. Кловус оглянулся и отшатнулся, не поверив глазам. Затем он посмотрел на свои руки, на тело, на ноги, снова в зеркало. Оттуда на него глядела машина, очень напоминавшая человека машина, с руками и ногами, покрытыми тонкими прослойками кожи, под которыми виднелись стальные пластины и многочисленные провода. Кловус ощупал рукой лицо, затем посмотрел на Человека.

Три, а может, четыре часа просидели мы на дне Мезенской губы, пока прилив не подбросил водички и всё постепенно вернулось на круги своя. Там, где раньше торчали головы валунов, забурлила грязная кружевная пена.

Мне же по службе ничего не было гарантированно, и я всегда был готов к переменам. Иногда в лучшую сторону. Через несколько дней меня внезапно перевели служить на танкодром, и я расстался с моим приятелем Бинариком. Ему предстояло спуститься в ад.

Меня как молнией поразило: вот, почти готовая пара родителей! И моя фантазия понеслась на крыльях в солнечное «завтра». Влюбленный бравый солдат, мой будущий папа, возвращается после войны домой. Он бежит прямо к красавице-смуглянке. Она его ждала днями и ночами. Они обнимаются. Целуются и не могут нацеловаться. Он говорит ей долгожданные слова, не высказанные до того, как его отправили на войну. Она ему — тоже. Они любят друг друга. Они идут под хупу.

– Покажем лягушатникам, где раки зимуют! – иерихонской трубой взвыл дюжий молодец в красной рубахе, чёрной плисовой поддёвке и в сапогах с набором. Стоял он по левую руку от Глеба Андреевича столь близко, что обдавал жаром большого плотного тела. – Зачем же раки лягушатникам? – искренне удивился Глеб Андреевич. – Французы нам союзники. С немцами воевать-то придётся....

Кажется, еще вчера ужасно боялись коронавируса и всей маршруткой ссаживали бабульку без маски. А сейчас, если войти в маске, да еще претенциозно надвинутой на нос, только посмотрят и отвернутся: «Дебил дурной…»

Андрей смотрел на нее и внутри поднималось странное чувство, природу которого он затруднялся определить. Ему вдруг страшно, как никогда раньше, захотелось, чтобы его тоже любили. Вот так сильно, до боли, до слез. Но никто в его жизни не любил его, никому он не был нужен...