Рассказ

Теперь всё происшедшее вспоминается мне, как что-то тяжелое и неприятное. Но все детали я помню отчетливо — и всё, что он говорил, и всё, что я ему отвечала.

И эта неудовлетворённость заживо погребённого духа, его слепой протест, стихийный бунт, думаю, в первую очередь и привели Громова в такое место, которое называется тюрьмой...

У литературного критика очень ответственная миссия: он призван объяснить себе, автору и читателю, о чём написана книга. А для этого нужно быть внутренне свободным, широко и глубоко образованным, обладать тонким литературным чутьём, которое на этой стезе приравнивается к таланту.

Такова она, жизнь! Пережить одинокую юность, промучиться одной в годы расцвета — и вот награда: в свои пристойные, хоть и перезрелые годы я получила в награду от судьбы немытое и нечесаное нечто, валяющееся на старой тахте в дальнем углу квартиры и лишь изредка открывающее мутные глаза, чтобы поискать очередные припрятанные полбутылки.

То ли дело в деревне — простор и воля! Завёл трактор — и в поле, работаешь без надсмотрщиков, раз-два за день завернёт бригадир или агроном….

…Весь тот год я прожил в каком-то сияющем сне, ушел в душевную глубину от творившихся вокруг событий нового порядка, лицемерно, на словах, будто бы завершившем дни лихолетия в отечестве нашем. Ходил опьяненный, как в тумане…

Кофта вновь понадобилась после рождения моего сына. Как многие советские роженицы, я не избежала тяжелого послеродового мастита — и это несмотря на то, что нашим районным родильным домом был знаменитый дом № 7 имени Г.Л. Грауэрмана на Большой Молчановке — известный в Москве просто как «Грауэрман». В конце 50-х — начале 60-х он совсем не считался каким-то привилегированным заведением.

Нас поздравляли знакомые, соседи, и прохожие. А те из них, что бурчали вслед что-то злобное, делали это как-то неуверенно и выглядели слегка пришибленно. Слово «еврей», которого желательно было избегать, чтобы не создавать неловкость и не будить «спящих собак», внезапно зазвучало громко и гордо.

Народа в этот день в их относительно скромную квартиру пришло намного больше, чем в любой день в течение страшного месяца. Дан отличный дантист, популярный не только в Бруклине. Пациенты не просили, а требовали его возвращения на работу. Но он безапелляционно заявлял: хватит, мне минуло шестьдесят пять лет. Я уже не имею права прикасаться к живому организму. Не имею права.

Комиссия работала с размахом и с перспективой, изучая произведения искусства не только уже находящиеся на территории, контролируемой Рейхом, но и такие, которые могут здесь оказаться в скором времени. О Янтарном кабинете из Царского Села вовсю заговорили полтора года назад. Подписали тогда договоры с СССР, после которых зачастили друг другу в гости ученые, военные, ценители искусств.

Костиного узелка действительно нигде не было, мама сначала всплеснула руками, потом их заломила, потом зашмыгала носом и заметалась по залу ожидания. Хмурые люди вокруг посмотрели на маму с подозрением и прижали к животам свои собственные узлы. Костя стоял, понурив голову, ждал, когда мама начнет его ругать, пытался вспомнить про узел, где он его потерял, но в голове кучерявился туман и мелькали вкусные мысли.

Война подходила к концу, уже давно было ясно, что она проиграна Германией, но танки продолжали добросовестно выпускать. Как и всех русских эмигрантов, сотрудничающих с немцами, приближающаяся развязка войны его и радовала и пугала. Как отнесётся к нему советская власть, если советские войска вступят в Прагу?

Потом мои мысли ускакали в далёкое военное время. И я уже представлял себя ползущим в тыл к врагу. А может, лучше пограничником, обезвреживающим нарушителя. И везде со мной моё новое ружьё. Может быть, всё это я слишком азартно представлял, и потому Сергей, мой долго молчавший сосед и друг, незаметно подключился к моей воображаемой игре. Вскоре весь автобус наполнился имитирующими выстрелы, звуками. Проносилось громкое «Ура!», «За мной!». И вдруг как будто невидимый дирижёр одним взмахом прекратил эту шумную музыку боя.

Лучше вглядись в суть легендарных мыслителей прошлого. Вот Владимир Ильич Ленин. Его атеизм – вздорный вымысел. Истинный ход мысли вождя столь возвысился до глубин сатанинских, что мещане, псевдо-верующие не сумели постигнуть само существования религиозной вести в его явлении и учении. Рассуди сам, мог ли какой-то юрист, родившийся в глуши Симбирска, без мощной работы на душевном и духовном планах или, грубо говоря, без помощи Сатаны, взять власть в огромной стране, перевернуть весь наш мир вверх тормашками.

Иронический детектив