Рассказ

Вот жрешь эту кукурузу, а сам читаешь, какие обалденные, скажем, колбасы бывают и как их делают. Какой у каждого фарша состав — столько разных сортов мяса я себе и представить не мог! Или про икру. До сих пор помню, что бывает зернистая, паюсная и ястычная, вот! Я-то никакой и в глаза лет до двадцати не видел, а тогда во рту слюны столько, что кукуруза эта в желудок уже переваренной попадала!

Но тут предстояло самое сложное. Пациентку необходимо госпитализировать. Куда? Отделение было загружено так, что, казалось, даже в туалете стояли дополнительные койки. И тут Петру Васильевичу пришла в голову идея: поместить высокопоставленную тёщу в кабинет главного врача.

Компетентные органы, порывшись в инструкциях и в карманном «Словаре иностранных слов», объяснения не нашли, заподозрили неладное и запросили вышестоящих — в Хмельницке. Там посовещались с Киевом, убедились, что это не то, о чём они подумали, и рекомендовали не морочить начальству голову. На том и закончилось.

— Что ты знаешь?! Каких только евреев не перевидали мы в этих стенах! Страшно сказать! Но есть у них, правда, не у всех, одно очень хорошее свойство — не могут терпеть боли. Замечательное свойство!

Нет, она не будет поддаваться печали и предаваться причитаниям по утраченному времени. Она хочет жить и иметь детей, и петь им колыбельные, а не траурные молитвы. Она еще может протянуть руку и крикнуть, позвать своего мужа. Она должна сказать ему нечто очень важное…

Сашку оперировали дважды. Ему повезло. Второй раз его оперировал известный хирург уже на Большой земле. Он задышал самостоятельно, правда только одним легким. Его выхаживала сестричка — восточная красавица Гюльнар.

Рассказала все, как было, дядьке и жене его. Те говорят: «Бог, видать, не велит сироту обижать, охраняет». С того дня перестали девочку гнобить. Выросла, окончила профессиональное училище. Хорошего человека встретила, вышла замуж. Так жизнь и наладилась.

Он и сам понять себя не мог. То ли с такой чудесной зимой, подобно Снегурочке из сказки, расставаться не желал, то ли закралось новое предчувствие. И очень не хотелось, чтобы именно этот день какая-нибудь ерунда омрачила. Они переоделись, попили чай, перекусили, посидели немного, болтая о том о сем, забрали вещи и двинулись к станции.

Давид давно хотел отдать барину все недостающие деньги. Хотя без крещения все же отдавать не решался. Крещение для барина важнее денег, — по душевной простоте думал Давид. Но ждать уже было нельзя. Он был согласен совсем остаться без денег. На тот полтинник в день, который платил ему Марцинкевич, тоже можно было жить. С родителями Давид давно не разговаривал и жил на чердаке.

И они наняли закройщика Матео — самовлюбленного итальянца с невыносимым характером. Он требовал немыслимой зарплаты, отдельного кабинета, какого-то двухнедельного оплаченного отпуска — то есть он уедет отдыхать, а за ним не только сохранится место, но и зарплату ему выплатят в конце месяца, как если бы он все дни усердно работал.

Так с тех пор и повелось. Спрашивает, бывало, его водитель: «Куда теперь, Борис Глебыч?». А он в ответ: «Я — Борис Василисков, считаю, что нам следует отправиться…», ну и так далее. А под конец непременно ввернет: «Так полагаю я — Борис Василисков».

Итак — нас не двенадцать рассерженных мужчин, а всего лишь шестеро — дело-то не уголовное — гражданское дело нам предстоит разбирать, и мы — три женщины и трое мужчин, обалдевшие от вопросов-допросов и бесконечного ожидания, еще не понимаем, кого и за что судить.

Я поднялся, и разговор продолжился, но прежде она спросила, не смущает ли меня отсутствие на ней лифа. С одной стороны, я ничего нового для себя не увидел, ну, может быть, отметил выгоревшие венчики волосков вокруг сосков; с другой стороны, я не знал, куда девать глаза.

Если у интимной памяти есть оболочка, то, вероятнее всего, изнутри она напоминает пещеру с наскальными рисунками, похожими на живопись первобытных людей.

Пребывая в больничных стенах, я обратил внимание, что у многих пожилых пациентов при достижении ими какого-то своего возрастного порога пропадает потребность к чтению, хотя раньше — по их словам — они постоянно что-то читали.