Рассказ

Из записок волонтёра психологической службы

8 июля 1986 года, менее чем за два месяца до катастрофы, по результатам комиссионного освидетельствования «Адмирала Нахимова» был составлен акт, который гласил, что по своему техническому состоянию к дальнейшей эксплуатации пароход не пригоден! «Нахимов» идет под слом. Под актом подпись Начальника Пароходства С. Лукьянченко. Что делает Лукьянченко, поставивший подпись под тем актом. Он благословляет «Нахимов», на борту которого более 1200 человек в последний рейс!

Ее нравственные ориентиры и устремления лежали далеко за пределами сексуальной сферы. «Ведь не старая дева», — искренне поражался Алексей. Все ее поклонники, курортные и тутошние, не в счет. С гордостью Алла Андреевна рассказывала, как лихо она их отшивала. — «А зачем?», — однажды сорвалось у Алексея с языка, и он тотчас пожалел об этом. Алла Андреевна посмотрела на него, как на ненормального.

У них вон, девки молоденькие за всякого готовы, не знают, что надеть, что снять, а тут хоть и пожилой, но американец. Как узнали, поделить не могли, а он ― к ней. А уехал, письма стал ей писать, много. Она думала, он их переписывает откуда, из книжки, а он нет, сам. Поэт. Первые письма она в школу переводить носила, к учительнице, но потом бросила: и дорого, и зависть.

Странной бываетъ судьба иныхъ словъ. Въ русскiй языкъ слово «сарай» пришло изъ тюркскихъ, а къ нимъ попало изъ персидскаго. По мѣрѣ переходовъ значенiе потихоньку мѣнялось. Что у персовъ въ очень давнiя времена означало «дворецъ» и только онъ, у тюрковъ уже стало дворцомъ или солиднымъ домомъ вкупѣ со всѣми прилегающими строенiями, включая стойла и склады, амбары и прочая. А въ русскомъ языкѣ остались лишь послѣднiя…

Охраняли мы состав с пленными японцами, везли их на платформах. Злые они были, гады, как звери. На стоянке один наш подошел к платформе, так они его, б…, втащили наверх и разорвали.

Вот попадет твоя повесть редактору журнала. Автора сразу вычислят, выйдут на местную газету, а потом и на райком партии. Ну, и сообщат, куда положено, а рядом там, в обкоме, третьим по идеологии сидит не кто-нибудь, а сам товарищ Суслопаров. Вот уж развернется, сука, поди, и не ожидал такого подарка, а мне до пенсии год.

В доме, где он прежде жил, ему больше всего нравилась кухня. Стоило хозяйке войти туда, как Васька вскакивал и начинал путаться у нее в ногах, тереться о подол халата своей гибкой гладкой спинкой. Посылая наверх настойчивые гипнотические взгляды, он нетерпеливо ждал минуты, когда хозяйка наполнит, наконец, его миску чем-нибудь вкусненьким.

«Как ошпаренный, я выскочил наверх, обратно на улицу — и ринулся назад, по своим же следам. Теперь я понимал, что напрасно ушел от того места, где мне, пусть и нечасто, попадались люди: у людей хоть что-то можно спросить. Находясь среди них, можно хоть на что-то надеяться. А на что можно надеяться в пустынном туннеле, где нет ни одной живой души?..»

«Но где ночевать? Перебирая своих знакомых, я, к ужасу, не смог найти ни одного, кто бы меня приютил с таким грузом, без непоправимого ущерба для последнего. И тут вспомнил свою спасительницу: “Маргарита, только она”. Но к ней нельзя идти просто так — как есть. Она ведь “спасительница”. Нужно поблагодарить, обставить встречу, а то обидится, не пустит, ибо с момента ее увольнения я так и не удосужился этого сделать. Проклиная себя за лень и непозволительную небрежность, возвращаюсь в магазин к знакомой продавщице. Прошу бутылочку “Советского шампанского” (а другого нет!). Продавщица узнала и с понимающей улыбкой на сей раз упаковала покупку в “фирменный пакет” с портретом Пугачевой. Потом опять иду в кондитерскую. Уже за пирожными. Трачу свои деньги, и утешает лишь то, что шампанское дешевле водки…»

«Надо сказать, что ноутбук у писателя был не из новых, но хозяин не предъявлял к нему особых требований, поэтому компьютер долгие годы исправно служил пишущей машинкой. Теперь же устаревший аппарат с заметным скрипом проворачивал инструкции нейронного движка. Он быстро накидывал описания мест и интерьеров, потом тщательно подбирал слова, лакируя стиль, и надолго зависал, обдумывая диалоги персонажей. Вероятно, более современная машина справилась бы с задачей в разы быстрее. Зато так у Виктора создавалась полноценная иллюзия сложного творческого процесса, а свободное время, которое у него образовалось в избытке, он с удовольствием проводил бездельничая…»

«После работы Кнопкин писал стихи, а по выходным — прозу. Иногда, сидя в кресле, он плакал над собственными сочинениями и приговаривал: “Ай да Кнопкин, ай да сукин сын!..” В такие минуты ему хотелось целовать в лоб девушек, получать Нобелевскую премию и гладить персидского кота. Увы, под рукой из вышеперечисленного имелся только черный персидский кот Бонифаций…»

«Это был первый, самый свежий, самый молодой лёд, дней трех-четырех от роду. Он не был в изломанных льдинах и торосах, нагроможденных друг на друга, как часто бывает: в нынешнем году эту сторону Обского моря сковало в совершенно тихую ночь, таких ночей было две или три. И следом поднявшийся ветер уже не мог поломать льда, наворочать торосов. И снежинки, как тысячи маленьких конькобежцев, неслись теперь по гладкому льду без задержки. Лёд продувался во все стороны, чистый, как зеркало. Чище, чем на любом стадионе, огромный, во все стороны распростертый каток, с ярким зрительным ощущеньем, эффектом, что льда нет, а зияют сплошные полости воды, полости...»

«Будучи предоставлен самому себе, мальчишка, вдоволь насмотревшись аквариумной экзотики, прошел в другую комнату, где находились всевозможные модели Мишиных самолетов. В глаза мальчугану сразу бросился большой легкий планер с широкими, обклеенными папиросной бумагой крыльями. Малыш схватил его и вышел на раскрытый балкон. Тут же, недолго думая, он поднял этот белоснежный шедевр над головой, размахнулся и… пустил по ветру, как бумажного голубя…»

Будь она опытным спелеологом, оглядывалась бы после развилок, запоминала бы, из какого хода пришла. Но она в пещерах была впервые и никак не думала, что будет сложно найти обратный путь. Когда Маша поняла, что заблудилась, ничуть не испугалась, с нею ничего плохого произойти не могло.