Рассказ

Меир Профис вернулся из санатория в пятьдесят шестом. Он провел там целых семь лет и прошел весь курс лечения, предписанного ему для того, чтобы он избавился от своих вредных фантазий о полетах в небо, разрешенных только пернатым, но запрещенных простому советскому слесарю. Земные ангелы вышибли эти бредни у него из головы, обескрылили его горб и выпустили узника на свободу.

А до третьего рейса дело не дошло. Арестовали Фиму в его сарайчике, в самый разгар производственного процесса. Целый взвод милиции на такое дело отрядили. Не шуточное ж событие — не каждый день в Славуте террористов ловят.

Дома Павел достал Пастернака, том из Большой серии «Библиотеки поэта», подаренный ему тётушками на день рождения, открыл книгу — и о, чудо: он вдруг стал понимать каждое слово, каждый ход поэта, каждое движение души. Пастернак стал для него воистину открытой книгой, стихи запоминались наизусть с первого раза.

Взглянув на них, Алипий вновь обратился к келейнику: — А теперь, отец Корнилий, неси топор, головы рубить будем! Посланцы Хрущёва испугались. Они представляли власть, но она была где-то далеко, в Москве, а тут — фанатик-настоятель и преданные ему монахи.

А народа нет. Есть или кулябы, или халявщики, ждущие кормёжки, или воры. Нередко это одни и те же биологические существа: в белом венчике из роз впереди единоросс… Если бы нынешние ширинские-шихматовы и клейнмихели не были столь ажитационно жадны, они бы организовали второй «философский пароход».

У подруги было две страсти, мужчины и курицы. И в то время как первые, с возрастом, разочаровали, вторые, наоборот, очаровали окончательно. Разведение породистых кур требует, как известно, особой секретности. Потому, захватив последнего мужа с собой, так как избавиться от него не представлялось уже возможным по состоянию его здоровья, подруга укатила в самый дальний и неисследованный уголок необъятной Ленинградской области.

...Когда же, наконец, у Николая II и императрицы Александры Фёдоровны родился в 1904 году сын Алексей, великий князь Михаил к своему удовольствию утратил права наследника престола. Есть воспоминание: когда Михаил узнал о рождении наследника, цесаревича Алексея, он радостно закричал своему адъютанту: «Шереметев! Шампанского! Я больше не наследник! Шампанского сюда!»

Ходил по станицам слух, что пришла из нагайских степей на Дон ещё одна банда. Мало своих. Банда была не сильная, но жестокая. Шальные и отчаянные недобитки, рубили с плеча, не только коммунистов и комсомольцев, а всех кто на глаза попадался. Уйти живыми в Турцию надежду они потеряли, потому как твёрдой ногой встала Советская власть на Кавказе. Вот и зверствовали напоследок.

— Слышь, братцы, если подсчитать, сколько снарядов и пуль выпустили на заводах, и если бы каждая из них попала бы в фашиста, думаю, давно бы война закончилась. Факт! Всех бы перебили. Вот почему не придумают такие пули, чтобы, к примеру, стрельни в любую сторону, а она все равно попадет во врага? Мы бы всех врагов перебили...

...Снял с полки книжку Кирилла, раскрылась она на рассказе о Шлёме. Рассказ сильно сделан. Только очевидец мог такое написать. Конечно, это не выдумка. Был такой изувер. Избивал своих же соплеменников велосипедной цепью, бил по голове, потом окунал в кадку с водой, держал за шиворот, пока не начинали захлёбываться. Безнаказанно убивать людей – страшно даже представить. Уничтожили шесть миллионов евреев, мои родные тоже среди них. Не сами же они себя убивали, чтобы такое количество умертвить тысячи палачей потребовались...

- На такие гроши, - высокомерно заявила тетка-попутчица, с акцентом на золотые, а не железные зубы во рту, - и щуплый биндюжник с Привоза не запряжет свадебную карету. / На дворе, действительно, стоял шестьдесят девятый год. А на четвертной - сиреневой двадцатипятке, - представленной мной к обозрению, все еще красовался не американский президент, а кремлевский, согласно Уэллсу, мечтатель...

Он был страстен. Мог посмотреть зверем и сымитировать нервный тик до такой степени правдоподобно, что задержанные думали: черт его знает – вдруг выстрелит. Он и стрелял по баллонам и радиаторам браконьерских машин и всегда попадал куда хотел. Уголовный кодекс он знал не хуже судей и выигрывал все дела о браконьерстве. Всегда опережал действия противника. Ненавидел и наказывал, отнюдь не словом, за матерщину и не пускал никого, кроме друзей, за спину. Или мог стать так, что по тени видел, что делается сзади. Ружье у него было под мышкой, и при опасном движении за спиной он стрелял точно под ноги, производя ошеломительное впечатление: у него глаза на затылке...

...Один батальон, ведомый старыми прапорщиками-браконьерами, знавшими дорогу в заповедник, поехал прямо на кордон Кызыл-Джар к Бащенко. Здесь встреча воинов с Бащенко была более впечатлительной. За шлагбаумом кордона Алексей Афанасьевич поставил свой мотоцикл с люлькой. Он восседал на нем, одетый в офицерский мундир со всеми боевыми наградами. Через потерянный на фронте глаз повязал повязку. На груди висел карабин. Дополняла картину черная немецкая овчарка Цыганка, гордо разместившаяся в коляске мотоцикла...

...Мало того, выяснилось, что удивительный талант Неупокоенко распространяется не на одних лишь тараканов, но и на многие иные виды насекомых; главным образом — из породы некрофорусов. Как-то: мясоедных, навозных и падальных мух, жуков-стафилин, мертвоедов, могильщиков-поисковиков и могильщиков-погребателей, кожеедов, каро- и блитофагов, опарышей, хищняков и разных прочих падальщиков. / Это ли ни чудо?! Это ли нe уникальное свидетельство благодати?

Когда коронавирус стал уносить по нескольку тысяч человек в сутки, и пессимисты стали пугать сотнями миллионов будущих жертв, а оптимисты десятками, Сергей Юрьевич ощутил странное удовлетворение. / Раньше ему казалось, что плохо только ему. Мало того, что ему выпало доживать свои дни в Украине, самом стремном месте Европы, так еще и жизнь прошла глупо, бездарно и безо всякого удовольствия...