Рассказ

Ангел сказал, что если я всё вынесу, я должен буду оставить потомкам послание, завет, сказал он, Новейший Завет. Он надиктовывал мне его все эти десять дней, и я запомнил каждую букву, хотя там на тысячу страниц, и никогда не смогу забыть. Папа, – лицо Глеба внезапно сморщилось, – я так не выдержу.

Не успела я решить, что ответить, как непроглядный мрак вспышкой поглотил всё вокруг и меня. Это длилось мгновение, но возможно это было нечто похожее на путешествие во времени. Постепенно мрак начал рассеиваться, как туман, и я оказалась стоящей в центре огромной комнаты. Она была просторной, потолки высокие, интерьер выполнен в пастельных тонах, что создавало уют. В комнате из мебели были только широкая кровать, аккуратно убранная, небольшой комод и зеркало. Я стояла на мягком ковре. И во всём этом уюте я чувствовала себя некомфортно, ибо казалось, что я без приглашения очутилась у кого-то дома. Я тихо подошла к окну, отодвинула тяжёлую занавесь, глянула наружу и была поражена необъятными масштабами и красотой имения, расположившегося столь гармонично на берегу моря. Где я? Неожиданно в дверь постучались и, выждав небольшую паузу, в комнату вошла пожилая женщина в белом халате.

Жил-был волшебный розовый порошок зелёного цвета. Жил он в маленькой изящной пудренице пожилой феи. Когда она собиралась в гости к подругам или на бал фей, то обязательно пудрила розовым порошком носик и щёчки. И – тут же становилась юной красавицей. Подруги знали об этом и иногда просили чуточку порошка для себя. Добрая фея никогда не прятала пудреницу и никому не отказывала. Но изредка некоторые особы пытались воспользоваться порошком без её ведома. Они не знали, что если использовать порошок втайне, то вскоре он зеленеет. И тайное становится явным…

На больших белых птиц походили и рассыпанные по берегу отели и виллы. Днём, в жару, всё замирало. А вечером, когда легче дышалось, в городе начиналась жизнь. Женщины в нежнейших, как дуновение бриза, платьях всех оттенков радуги под руку с солидными спутниками фланировали по набережной.

– Карма! – донёсся до него однажды шелест из Ботанического сада. Он переспросил, и древний могучий Дуб, не торопясь и благосклонно, вкратце изложил величественную суть – закон, по которому живёт всё мироздание. От червяка – до звёзд на небе.

В середине двора доживал свой век колодец – мраморный, пузатый, обхваченный поржавевшим железным обручем. Я никогда не видел, чтобы из него набирали воду. Ворот давно скрутили, ещё во времена моего детства, шахта была прикрыта крышкой, на которую соседки ставили горшки с цветами. Открыли колодец мы лишь раз…

Каждое утро Георгий Иванович здоровался с нимфой, в ненастную погоду стирал с неё капли дождя, вытирал ей полотенцем лицо, поглаживая рукой её каменные волосы. Через некоторое время он поймал себя на том, что мысленно разговаривает с ней.

Горело бессарабское еврейское местечко Пятранешты. «Пятра» по-румынски означает «камень». Что может быть долговечнее? Именно на камень возложена священная миссия напоминать живым об ушедших поколениях. Камень выдержит схватку с огнем. Камень выдержит, но не еврейское местечко.

Афган был спрятанной войной. Все знали и делали вид, что не знают. Новостей ноль. Но эта… Помню, напился тогда и стих выплеснулся. Наивный мальчишеский. Первые строчки остались в памяти: «О чем он думал перед сном, израильский сжимая «Узи»?». Почему «Узи»? С какого перепуга? Да какая теперь разница?

Что же касается погромов, то действительно, никакой «политики белого террора», коллективного наказания за деяния большевистских лидеров Май не проводил, напротив, противился оной. Однако подобные эксцессы, неоднократно имевшие место (до 500 человек было убито во время погромов), достойного отпора не получали, виновные наказывались выборочно и весьма мягко.

За мной водится грех: я доверчив сверх меры. И это с детства. Взрослый человек сказал — верю. Прочитал где-нибудь в напечатанном виде — верю. Даже когда вырос, стал понимать, что далеко не всему нужно верить, но так и осталось: прежде поверю, а сомнению подвергать начну уже потом.

Иногда подносили, и тогда дядя Коля с достоинством кивал головой в знак благодарности, выпивал оставленное на донышке пиво, задерживал дыхание, отворачивал лацкан всепогодного клифта, под которым был пришит кусок сырокопченой колбасы, нюхал его, шумно втягивая носом, бережно возвращал лацкан на место и только после этого выдыхал.

«Лили» – ее профессиональный псевдоним. Она обслуживает монтажников и прочих строительных рабочих, что трудятся поблизости на возведении высоток. А также она обслуживает офисных клерков, что перекладывают бумажки в правительственном учреждении по адресу Голден-гейт авеню, 450. И еще захаживают управленцы среднего звена, что пытаются держаться тут за своих. Клерки и управленцы носят скучные чистенькие костюмы, но клиенты из них неважнецкие – скупые и надоедливые, в отличие от монтажников.

Утопленник было решил, что такое может только грезиться, но внутренний голос предков, ответственных за сохранение всего рода, твердо дал ему понять, что в подобных перипетиях лучше не палки дергать из чужого забора, а наоборот – не дергаться самому, поскольку сытому льву заниматься падалью как-то не по-львовски, да и вообще лень.

- Короче говоря, загорелось мне купить один из островов Мальдивского архипелага. Их там до чёрта, тысяча сто девяносто две штуки, если точно. И большинство необитаемые. А климат какой? Сказка! Ниже плюс семнадцати температура вообще не опускается. И никогда не поднимается выше тридцати семи. А так, в среднем по году, колеблется от двадцати четырех до тридцати. Баунти, просто баунти! В смысле, рай...