Рассказ

Раввин с подозрением повертел в руках «Свидетельство» давно умершей бабушки, но придраться было не к чему. Бланк был подлинный (из архива ЗАГСа). А уж умение старого гравёра Ицика, сидящего в маленьком закутке в «Доме быта», что на улице Хмельницкого, высоко ценили ещё в послевоенной Одессе, где сделанные им документы стоили дороже настоящих.

Для кого эти рассказы? Мне хочется думать, для всех: для детей, родителей, бабушек-дедушек, для семейного круга. Пусть каждый найдет тут что-то интересное. Или узнает в героях себя или своих знакомых. Или захочет расспросить родных о том, о чем еще не спрашивал. Или открыть книги, о которых говорят герои.

За то, что не расстраивал мать ни тогда, когда та была рядом, ни тогда, когда она уходила, удостоился он стать 'скрытым праведником', ибо только Всевышний, знающий тайны каждого сердца, знает о праведности того праведника. А тот, кто расстраивал мать, когда ее не было рядом, приговорен к известности в мире.

Виноградарская колония Зихрон Яков была любимым детищем барона Ротшильда. Он и «вражеской Хадере» отстегивал, правда гомеопатическими порциями. Яков (не отец барона, памяти которого была посвящена эта латифундия) — праотец наш Иаков тоже ведь старался быть справедливым ко всем своим сыновьям.

Записки из реанимации

«И мы ломанулись к Марье Павловне, как обезвоженные путники к колодцу. Мы не могли дождаться перемены, чтобы подойти к ней, чтобы побыть с ней, подержать в руках край ее кофточки, посмотреть в ее чудные украинские очи, чтобы сказать ей что-нибудь (наверняка, глупое) и что-то услышать от нее (наверняка, что-то теплое и ласковое)...»

«…Не-е-ет! Для превращения важна не скорость, не грация излома рук и даже не выражение страдающего лица графини. Она может лететь к пруду на крыльях, даже стоять над ним и целый час смотреть в темную воду, но только от этого она никогда не превратится в “Наташу”. Сеть — маскировочная сеть! — все-таки была наброшена изнутри. Красавица в красном проиграла “Наташе” на пляже, и обида за это перевернула ее. Она вдруг поняла, что «Наташа» оказалась сильнее ее...»

«Дед был убеждённым эстетом и прежде всего ценил в жизни красоту. Это особенно проявлялось в бытовых мелочах, что для нас, внуков, было, несомненно, положительным моментом. До сих пор я помню лицо дедушки. Острый, как у птицы, нос с характерной немецкой горбинкой; красиво обрамлённый тонкими губами рот; выразительные глаза с быстро меняющейся гаммой взоров, от добродушно весёлого до отчуждённо обидчивого. Дед был хорошо физически развит и следил всю жизнь за своей фигурой. Одетый с иголочки, в безукоризненно чистую одежду, он, пожалуй, мог быть назван джентльменом среди своих сверстников, а тем более, среди молодых мужчин...»

«Не всё, конечно, было правдой, но где её сейчас найдёшь — правду в чистом виде… Из всех историй мне больше всего запомнились три: про сверхскупость, сверхнаглость и сверхтупость…»

Прожив всего месяц на родине предков, старик вновь почувствовал себя неандертальцем. Как и до отъезда в Америку. Бесправным, беззащитным, безвольным существом, замерзающим на северных ветрах.

Я слыхал много волшебных сказок про тысячу процентов быстрой прибыли, но лично сам ничего подобного ещё не встречал. Обычно такие штуки оказываются жульничеством, на которое попадаются лишь самые наивные простаки. Но чем чёрт не шутит? Я всё же тёртый калач, меня так просто на мякине не проведёшь.

Солнце пряталось за высокие сосны, а тень от них протянулась уже до середины реки, когда Матвей с Семёном, выпив понемногу, решили всё-таки порыбачить. Они разошлись по своим отмелям, но рыбалка не задалась, и часа за три у них набралось на двоих с десяток окуней и пять плотвичек.