Роман

...Наконец, Светка выскользнула из ванной. Тело Светки по-прежнему было закутано покрывалом. Бонч так долго воображал себе их встречу, что находился в полной растерянности. Ему казалось, что произошло разделение одной женщины, которую он любил всю жизнь и терял всю жизнь, на две...

Мысли путались. Чем подробнее он вспоминал события, приведшие его сюда, тем больше жалел обо всем, что сделал. В какой-то момент он почувствовал непереносимый стыд, так что даже закричал. Такого ужасного ощущения не приходилось ему испытывать ни разу в жизни. Казалось, что каждый, с кем он встретится глазами, плюнет ему в лицо и посмотрит с презрением.

Власти не любили Кривулина, боялись его Миссии и Мессии — и справедливо боялись. Поэтическая Москва смиряла перед ним свой фамусовский кураж. В его хрупком теле, в болезнено-нетвердой поступи, в его причудливой прерывистой речи, и в самом придыхании, в паузах, в кривулинской орфоэпии — жил и горел великий Патриарший дух Наставничества, заступничества, дух Мужества, силы и власти Слова, какой-то святой правоты и выверенной стройности мысли.

Это маленький немецкий городок Деммин. Случилось это в конце Второй мировой войны в апреле-мае. Это было чувство стыда и вины за преступления, которые они совершили. Это был страх того, что жить будет страшнее, чем умереть. Это была страшная вина перед своими детьми за то, что дали себя убедить Рему, маршировали под «речевки» — «Только не евреи!», «Убей еврея!» «Решим еврейский вопрос!»

И вообще, в те «баснословные года» захаживало, заглядывало в Сайгон «отметиться» великое множество и совершенно случайных людей. Постоять, покрутиться, отметиться в Сайгоне хоть на полчаса-час проездом или мимоходом стало модой, чем-то престижным, частью культурной программы. Особливо, для вольного вальяжного московского «истеблишмента» (друг Евгений, не говори красиво).

Строганов с Бенкендорфом поняли, что имеет в виду Леонтий Васильевич, и оба посмурнели. На двух пароходах и над шеренгами огромные полотнища с ликом Спасителя да русские триколоры. Армию-то на другое готовили — с изменниками земли нашей воевать, с антихристами.

Вечером Арон нашел в своей комнатке в общежитии подсунутый под дверь большой конверт. Письмо было написано по-амхарски, и уведомляло с прискорбием о смерти неведомого ему родственника в Эфиопии, о наследстве, оставленном ему и о том, что получить причитающееся он сможет, лично обратившись после воскресного богослужения в канцелярию Патриарха Эпиопской церкви в Иерусалиме при монастыре Дир Эль Султан.

... – Скорее, опускайте гроб, опускайте! Да что же вы медлите? Надо быстро засыпать его землей. Воскреснет же сволочь! Могильщики, которые не понимали по-русски, в недоумении уставились на нее.

Триединая модель действия галлюциногенов из ядовитых грибов: Понижают уровень сахара в крови у больных диабетом. Не меняют уровня сахара в крови здоровых людей/белых крыс. Повышают уровень сексуального драйва. Повышают степень возможности зачатия у пожилых самок (белых крыс).

Евреи тоже оказались существами неблагодарными. Как не клялись, что страждут обрести землю обетованную, на юг Малороссии ехать добром не захотели. Каждый раз, сгоняя христопродавцев с насиженного местечка, казаки рубились с ними как с вражьим войском, а отселение всегда перерастало в еврейский погром. Ладно — свои, российские, но тьму иудеев из земли Привисленской в Крым понагнали, до польской независимости.

Фильм описывает историю Ковчега в новейшее время, историю нового Хранителя, историю того, как Ковчег, Хранитель и Ключ, преодолевая различные обстоятельства, собираются наконец в нужном месте в одно время, Хранитель активирует Ковчег и Врата, спасая Землю.

Спрашивается, не началась ли эта связь еще до несчастного случая? Не было ли падение неудавшейся попыткой устранить Орну? Да нет, у него разыгралось воображение. Действительность обычно проста. Несчастные случаи, разладившиеся браки — все это бывает в жизни. Мужчины влюбляются в красивых женщин моложе себя на два десятка лет.

Получив приглашение, я начала готовить документы, заполнять анкеты, нужно было взять характеристику в первом отделе. Начальник первого отдела принял меня на территории профкома завода. Он сказал, что отказывает мне в характеристике, объяснив, что я могу передать секретную информацию, так как контактирую с родителями детей, работников завода.

В этом-то пальте с новыми пуговицами (в самом конце прошлого XX века) я умудрился заблудиться поздно вечером в декабре в Нью-Йорке, в квадратном Манхеттене, среди небоскребов, газового света, шума и ярких витрин. И провел в нем, голубчике моем, почти целую ночь до рассвета в беседах с самим собой в полусонном бреду на скамейке в парке у метро «Юнион сквер», угол Пятой авеню, среди пятерки таких же молчаливых, как и я…

"Ещё тепло не разбрелось,/не взвизгнули колёса,/разбрызгивая вкривь и вкось на перекрёстках осень".