Мнение

...Так, особенно любили предаваться такому римфотворчеству и упоенно «разговаривать стихами» официальные советские поэты. Это тогдашней властью особо приветствовалось. Считалось, что настоящий советский поэт должен непременно быть понятным для народа и потому ему следует красиво и убедительно «говорить в рифму» - кого-то (то есть, кого надо) страстно ругать, кого-то, наоборот, восторженно хвалить, воспевать, что-то (то есть, что надо) патетически провозглашать, а иногда и просто болтать и болтать о цветах в поле и птицах в небе, чтобы советскому читателю стало от этой неугомонной болтовни в рифму приятно…

«Впрочем, дух еще жив / И, терпя баснословный урон, / Тянет чудный мотив, / Что когда и за краем времён / Соловьи запоют / И сирень зацветёт навсегда, / Страшным будет не суд, / Страшной будет ненужность суда!..»

«В батареях зажурчало: / подали тепло в дома. / Вот и октября начало, / вот и близко к нам зима. / Застывают в лужах льдинки. / Холод, ветер во дворе. / И вращаются снежинки / ранним утром на заре…»

«…В Аргентине призраки живучи. / В Аргентине тени пьют вино. / Вечером показывают тучи / экспериментальное кино. / В Аргентине всё не так, как прежде, / будет. Утону в её траве. / Ну а то, что места нет надежде, / это просто мысли в голове…»

«…тот, кто привык действовать «во имя своё», не может рассчитывать на помощь извне. Потому что, сосредоточившись полностью на своих интересах, он перестаёт воспринимать мир в истинном свете. Человек, живущий только для себя, опирающийся только на своё мнение, уже тем самым отвергает единство творения и лишает себя естественной связи с его мощью. И когда сталкивается с настоящими трудностями, он не знает, откуда можно взять сил для их преодоления…»

Одной из важных причин замалчивания и неприятия памятника в Советском Союзе были антисемитские стереотипы, укоренившиеся в сочинениях по отечественной истории, ‎—‎ начиная с периода позднего сталинизма и вплоть до конца советской империи. Тогда, по замечанию Питера Голдена, у советских историков «хазарская тема стала почти табу».

Мама всегда скептически относилась к словам людей, которые утверждали, что узнали о репрессиях только из доклада Хрущева на ХХ съезде партии и говорила, что если она, в свои 13 лет, уже прекрасно понимала, что творится в стране, то как могли не знать этого взрослые, зрелые люди.

Если посмотреть на статистику 1910 года, то подавляющее большинство евреев в Николаеве жить не имело права. И дело было не в том, что они были иностранноподданными ― там вообще мало кому из евреев разрешалось жить. А потому как вариант ― их могли выселить из Николаева, скажем, в Херсон.

За свою недолгую жизнь Бабель побывал во Франции трижды. Причём два раза – в 1927-1928 и в 1932-1933 годах – жил там подолгу.

Правительство земного шара на заседании своём 22 октября постановило: 1) Считать Временное правительство временно не существующим, а главнонасекомствующего Александра Федоровича Керенского находящимся под строгим арестом.

Ирония в романе начинается буквально с первых строк. «Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина». Что-то в стиле, настроении, лексике слышится знакомое, не правда ли? И настраивает нас на неспешное повествование, характерное для русской литературы девятнадцатого века. Но что-то ещё… А, вот! Совершенно неожиданная ассоциация с первыми строчками «Преступления и наказания» Достоевского: «В начале июля, в чрезвычайно жаркое время под вечер один молодой человек вышел из своей каморки…».

Рецензия на книгу Евгении Джен Барановой «Хвойная музыка»

Рецензия на книгу Веры Зубаревой «Тайнопись»

Рецензия на книгу «Преломление света»