Мнение

Мой семантический принцип, вкратце, таков: значение лингвистического объекта для меня состоит в моей способности использовать этот объект в качестве инструмента для создания моделей мира, иными словами, для генерации предсказаний о мировых процессах.

Там Пастернак «весь пейзаж выпил», как Битов сказал. Надо же! И когда же он это сделать успел? Ещё до истории шумной с Нобелевской его премией горькой, что ли? Какая, выходит, жажда, неутолимая, страстная, безудержная, у Бориса Леонидовича была!

Символы не отделены от реальности, но включены в реальность и изменяют реальность. Отличный пример — деньги. Деньги ведь сверх-материальны. Однако деньги ведь не вещь, не совсем вещь. Деньги — символ, но конвертируемый в вещи. И, кажется, ничто так не изменило мир человека, как деньги-символ.

Когда на свадьбу начали собираться любители выпить, кто-то из партизан, вскочив на коня, поскакал в Атамановку к жене Сергея Кочетова Ольге. «Ты здесь сидишь, чаи распиваешь, а твой Сережа свадьбу играет с белогвардейской красавицей!» Вскочив на боевого коня, вооружившись саблей и наганом, Ольга через полчаса уже была в Ал-Кежике. Дверь в дом, в котором шумела свадьба, она открыла ногой и с порога хотела в упор расстрелять жениха с невестой.

Лётчик смотрит на автомобиль, мчащийся по шоссе, и говорит: «Чуть набрать скорости, и он мог бы взлететь». Интеллигент смотрит на правителя и говорит: «Добавить бы ему ума и смелости, и страна бы взлетела в царство благополучия». Отсутствие крыльев у автомобиля и зрелых подданных у правителя в расчёт не принимается.

Есть ещё и такая вещь, как потребность в тоске: не привычка даже ― это само собой ― но именно потребность в ней как в свидетельстве (одном из‚ мнится, самых неопровержимых) подлинности жизни.

Книги Елены Чижовой не терпят быстрого чтения. Язык ее сложен. Нередко необходимо перечитывать заново абзац и даже предложение, потому что текст насыщен важными метками. Стоит чуть ослабить внимание, отвлечься — потеряешь нить повествования, упустишь что-то самое важное. Оно может таиться в мелочах, казалось бы упомянутых вскользь.

Жюль Ренар однажды заметил, что политические идеи напоминают оконные стекла: каждое само по себе прозрачно, но поставленные в стопку одно за другим они позволяют видеть лишь смутные силуэты. Этот прекрасный образ иллюстрирует любые идеи, не только политические. И уж тем более аналогия справедлива, когда стекла сами по себе не совсем прозрачные.

В стремлении мудрецов ограничить мученичество, а не безусловно рекомендовать его, звучит трагическая нота. Документы не только эллинистического периода, но также времени крестовых походов, свидетельствуют, что евреи предпочитали смерть обращению в другую веру или культуру и принимали мученичество далеко за пределами строгих требований закона.

Вопрос состоит в том, как при таком глубоком знании предмета, знакомстве не только с современными статьями, но и с историографией проблемы, автор мог прийти под конец к такой узкопартийной, даже конъюнктурной, позиции. Таким образом, данный очерк не столь тривиален, как может показаться на первый взгляд.

Мы видим, что антитеза праведники ― нечестивые (псалом 37) существует и в псалме 92; нечестивые также уподобляются траве, а праведники отождествляются уже с пальмой и кедром.

Сионисты-социалисты не понимали такой простой истины во времена Жаботинского, не понимают они этого и в наши дни. Левые упорно стремятся умиротворить арабов экономически выгодным сотрудничеством и опаснейшими для еврейского государства территориальными уступками. Но арабы воспринимают эти действия как доказательство слабости и трусости евреев.

Именно это и привело к тому, что свободная пресса законодательно защищена Первой поправкой к Американской конституции. Именно этот принцип стал руководящим для американской журналистики и в конечном итоге привел к созданию общественной структуры, которая теперь именуется Четвертой властью. А также сторожевым псом демократии.

Арабские аналитики не смогли предвидеть преобразования, которые произошли в Израиле, в его обществе и в вооруженных силах, эффективную финансовую помощь еврейской диаспоры США и неожиданную позицию Чехословакии с санкции СССР.

Ни Суслов, ни Брежнев, скажем, зоологическими антисемитами не были. Хотя на партийном Олимп без антисемитизма в пределах нормы было делать нечего. Во всяком случае, услышать из их уст сентенцию ленинградского вождя Романова: «почти все евреи — это граждане страны — потенциального противника», — было невозможно.