Мнение

Среди историков науки и биографов Гейзенберга нет согласия по такому простому вопросу: когда Гейзенберг передал свою эпохальную статью о «соотношении неопределенностей» в редакцию журнала «Zeitschrift für Physik» – до того, как все противоречия между ним и Бором были улажены, или после.

Мне представляется, что причина неприсуждения Е.К. Завойскому нобелевской премии была не одна. Это был целый клубок, скрученный из множества больших и мелких, объективных и чисто субъективных обстоятельств. И чтобы попытаться понять, в чём же было дело, не имея под рукой практически никаких официальных документов, а только журнальные публикации и книги, надо рассмотреть, по крайней мере, две стороны в механизме присуждении премии.

Монархия — это вид правления, при котором существует, действует, свято охраняется вековой традицией и самой властью, по крайней мере, один закон, который выше воли монарха: это закон о престолонаследии. Он обеспечивает легитимность и преемственность власти. Там, где этого нет, под ликом монархии прячется деспотия. Она держится не на законе, а только на силе; когда иссякает сила самодержца, происходит переворот.

И если раньше музыканты относились скептически к его успехам и открыто смеялись, глядя на его не сходящую с лица безумную улыбку (независимо от исполняемой им музыки), то сейчас я уже с изумлением узнаю, что его взахлёб хвалят музыканты! То есть, профессионалы, которые должны вроде бы отличать Мону Лизу от карикатуры на неё.

В эволюции Homo обычно находят несколько периодов, разделённых бифуркационными стадиями. Представления об их числе сильно расходятся. Ряд учёных находит, что их было шесть. Такое деление, конечно, условно. Но это не принципиально. Важно, что бифуркационные стадии в истории человечества были и играли важную роль.

После ухода усатого идола дышать в стране стало легче, но это не значило, что исчезла нависшая над ней тень от крыльев всевидящего стервятника, с когтями на Лубянской площади. Пропал Берия, но остались у власти другие сталинские мастера заплечных дел. Строительство мифического коммунизма продолжалось, а оно невозможно без тотальной лжи и насилия.

Батшев: общественник, да и только. А может, и комиссар. А может, чекист? В кожаночке. Румяный. Глаза — маслянистые. Стишки — все подряд — хреновые. Ну хоть бы строчка нормальная попалась. Так, трескотня. Зато — в любую секунду готов их читать — везде.

И даже если целый день живёшь, как оказывается, только для того, чтобы в конце концов подумать одну-единственную мысль, это уже очень много. Если один-единственный день породил целую мысль ― он уже оправдан.

Любая революция, любая гражданская война — это борьба одного меньшинства с другим. Бедное большинство всегда участвует в ихней борьбе по несчастью, когда не удается отвертеться. Наша Гражданская война 1918-1923 гг. в этом, конечно, не исключение.

Глупость — болезнь, которой никогда не страдает тот, кто ее видит в себе: она очень упорна и, как правило, неизлечима, но достаточно одного проницательного взгляда больного, обращенного им на себя самого, чтобы пробить ее толщу и избавиться от нее, как достаточно одного луча солнца, чтобы рассеять густой туман.

Само обращение ко дну общества и нахождение в нём порыва ввысь — это такая неожиданность, что зародиться она могла только в подсознании. Да и бьёт по подсознанию. Потому такая оглушительная популярность была у пьесы в Германии, где было легче с цензурой, и она была более доступна.

Рассматривая на закате старые кости Нотр-Дам, мне так никогда и не удалось увидеть то, что однажды увидел Виктор Гюго: птицу, собирающуюся взлететь. Нотр-Дам, на который, если действительно смотреть на закате, нужно смотреть с тыла, с моста Архиепископства, похож на музей ихтиологии, на обглоданную веками чудовищную горбатую рыбу. Да и место под стать: рукава пресной Сены, запах мутной рыжей воды, к которому примешиваются запахи с пришвартованных к Левому берегу кафе-ресторанов: корицы, свежевзбитого масла и тягучего горячего шоколада (то бишь, как у Пастернака: в зеркале – чашка какао…)

На следующий день я перезвонила в Пушкинский заповедник. Приятный голос Надежды Борисовны Василевич отозвался на другом конце телефона: «Как жаль, Надин, что Вы не позвонили чуточку раньше, только что от нас ушел художник Энгель Насибулин со своим доктором, мы все пили шампанское и праздновали: известный учёный, вице-президент Российской Академии наук Жорес Алфёров только что получил Нобелевскую премию 2000 г. по физике!»

...Из прекрасных авторских находок можно нанизать целое ожерелье великолепных сравнений, которыми насыщены стихотворения поэта: «чёрное горло кривого колодца», «как рыжий пёс – уткнулся в ноги солнечным пятном», «гнезда, как чьи-то ненужные шапки», «похож на хвост зверька трамвай, виляющий вагоном юрко», «прибой, шутя, выбрасывал на сушу визжащих, белозубых негритят», и множество других ярких, впечатляющих образов.

Вступительное слово Евгения Голубовского