Мнение

Русская история — это синусоида: диктатура, хаос и снова диктатура (в преддверии очередного хаоса). Литература постоянно оказывается в тисках у цензуры и самоцензуры. На Западе же мы можем себе позволить свободу от колебаний генеральной линии. Наши журналы, те, которые «не продались большевикам», полностью независимы.

А дело было ранней осенью. Через несколько минут после исполнения моей песенки будильников на сцену при открытом эфире ввалилась толпа мужчин в тулупах и валенках и с газетой «Правда» в руках. В Москве были аварии, когда они устремились на Ленинские Горы. Телевизионщики «ЗАБЫЛИ» выключить экран. Толпа была так велика, что охрана университета не смогла их остановить.

Есть в истории Гражданской войны в Америке одно малоизвестное, но важное событие, сыгравшее большую роль в победе северян. Дело в том, что одно из важнейших сражений войны произошло не на суше, а на море, причем у берегов Франции, между двумя военными кораблями — Alabama и Kearsarge.

Аграрная реформа Столыпина вызвала огромную волну народного недовольства, яростную ненависть крестьянства и революцию 1905 г. в деревне. Этот потенциал неиссякаемой ненависти еще более окреп в годы первой мировой войны, послужив причиной февральской и октябрьской революций.

Ниспровержение привлекательно тем, что выглядит абсолютно бескорыстным. Но если допустить, что человек извлекает из него моральное удовлетворение, оно сразу опустится на уровень других вполне эгоистических влечений. Его тогда будет позволительно сравнить даже с эротическим вожделением. И то, и другое живёт в человеке неистребимо, различны лишь проявления.

Исторический феномен города Иерусалима — это музыка, звучавшая в Иерусалимском Храме, давшая цивилизации генетическое зерно для развития Западноевропейской и Ближневосточной традиционной музыки на тысячелетия вперёд. Данный феномен значительно сильнее любой, даже самой прекрасной, архитектуры, которую можно физически разрушить.

Потому и пестрят противоречиями и явными нестыковками писания о Гилельсе и Дельсона, и Хентовой, и Рабиновича — при всей разнице в их интеллектуальном и профессиональном уровне. Добавим, что шарлатанами они, по-видимому, не родились; по крайней мере, двое из них; таковыми их делали насильственно спускаемые сверху идеологические «аксиомы».

Развлечения без чувств не обходятся. У животных чувства обеспечивают выживание. У людей чувства конфликтуют с эволюционно молодым, самодовольным интеллектом, теряют власть, становятся неадекватными и, даже, опасными для жизни. Будь то жизнь особи или жизнь общества.

Рассказывал, что Маяковский был очень брезглив. Однажды они шли по улице, и папочке очень захотелось пить. Направился к киоску, а Маяковский хватает отца за руку и громовым своим голосом кричит: «Александр Григорьевич, как вам не стыдно, я не дам вам пить из этих стаканов. Это же зараза!».

Обыденность ― великий, освобождающий дар небес. Это уже настолько ясно на уровне непосредственного чувства, что ловлю себя на склонности уходить в «обыденность» от всего «чрезвычайного» ― понимая притом, что это, как любой уход и прятание ― очень неправильно.

Стахович–«Страхович» помог Станиславскому за два итальянских месяца восстановиться после тяжелой болезни и войти в рабочую форму. Через год, в январе 1912-го, когда Стахович заехал «к Горьким» на Капри, те все еще были полны впечатлениями от визита к ним Станиславского.

Фразовая ёмкость стихов Е. Клюева соблазняет разбором их на цитаты, но это было бы всё равно, что рассыпать нитку бус. Каждое стихотворение несёт в себе свой смысл, который, однако, изменяется в свете цикла, в который оно входит, а он, в свою очередь, при чтении книги.

Повествование в книге выстроено так, что события жизни Эйнштейна проводятся сквозь события века с экскурсами в историю Германии, еврейской общины. Есть целые главы о многих судьбах современников, имеющих к главному персонажу прямое либо косвенное отношение. Книга писалась на основании огромного материала, свидетельств.

Однако главной проблемой переводчика может стать вовсе не косноязычие принимающей стороны. Зачастую эта самая сторона говорит вполне внятно, однако при этом ни в чем себе не отказывая. И когда чувствуешь, что нельзя буквально переводить откровенную глупость или грубость, то начинаешь подбирать слова, пользуясь богатейшей синонимикой английского языка.

Но кто он? – этот зловещий черный человек Есенина. Неужели Блюмкин? Именно его писатель Кузнецов и сценарист Безруков возвели в ранг первого врага поэта. Доказательством чему служат строчки: “Черный человек / Водит пальцем по мерзкой книге..." Видите, продолжают иные “специалисты” по Есенину, – он водит пальцем по конкретной книге и как бы выносит поэту обвинительный приговор! По какой книге водит пальцем враг Есенина – догадаться нетрудно. Уж, конечно, не по Библии. Может быть, по “Капиталу”? Но Есенин незадолго до написания “Черного человека” вроде уже собрался “понюхать премудрость скучных строк” Маркса, а тут такие нежеланные уроки на дому? Нет, эта книга, все же ДЕЛО, но уже не уголовное, а политическое – обвинение в контрреволюционной деятельности – во как!