Мнение

В зоологическом антисемитизме немцев присяжные юдофобы обвиняют, а за бесчеловечность судят патентованные людоеды. По фактам содеянного вроде бы справедливо, а по сути выходит — издевательство.

Кромвель и его приближенные ожидали, что приезжий раввин будет рассказывать о том, как евреи поспособствуют английской торговле. Вместо этого Менаше доходчиво объяснил им почему евреев нужно немедленно вернуть в Англию. Его система доказательств была гениально лаконична: «В книге пророка Даниила сказано, что День искупления наступит после того как евреи будут рассеяны по всей земле. Так как же ему наступить, если евреев еще нет в Англии? Ну?»

«Философии в виде интереса к фундаментальным проблемам бытия и знания в мировоззрении огромного числа людей нет. Но мировоззрение каждого из них не лишено потенциального философского содержания. Здесь тоже бывает по-разному. У немногих становление мировоззрения практически изначально сопровождается философской рефлексией. Есть и те, у кого успевает сложиться относительно цельное мировоззрение, и лишь потом проснется потребность в его философском осмыслении. Но большинство, повторяю, обходится без философии в сколько-нибудь серьезном смысле слова…»

«У меня с детства вырастало любопытство к природным вещам, я любил смотреть подолгу на камни, в их зернистые глуби, смоченные водой. Яркая глина, кирпичи, свежий тес, все эти вещи, точно источавшие цветное маревко — они подстерегали меня, слепо следили, безголосо передавали какие-то сведения. Разговор их был свеж и глуп, и звонок, как у детей, я любил его подслушивать…»

«Хочу, чтобы в нашу литературу ворвалась гурьба молодых гениальных поэтов и прозаиков, как это случилось в период благословенного Серебряного века. А новый век литературного ренессанса пусть будущие литературоведы назовут Платиновым…»

Анна Ахматова и Марина Цветаева в Старках под Коломной

«Я написал и опубликовал это стихотворение в середине 80-х годов прошлого века, размышляя о русском национальном характере — мятущемся, противоречивом, легко переходящем от ненависти к любви и наоборот, и в то же время чувствительном и милосердном… Эти размышления не были для меня трудны — я просто вглядывался в себя, в глубины собственной души, а потом переносил на бумагу то, что чувствовал. И строки мои были вполне искренними…»