Мнение

Мы должны понять положение жертв, которым надлежало сделать выбор в тупиковой ситуации между невозможным и ужасным. Им, которые оказались столь беспомощными, мало что можно было сделать, чтобы хоть чуть изменить свою участь.

Ужасающая особенность властителей дум и госаппаратов современного Запада не в том, что они эксплуататоры (это не ново), не в том, что гуманностью не блещут (и это видано-перевидано), но в том, что с энтузиазмом пилят сук, на котором сидят.

Перевод всегда в той или иной степени усыновляет языковые особенности оригинала, обычно свойственные и ему, но в мере иной. В любом случае язык перевода не должен, с одной стороны, перерезывать грамматическую пуповину, соединяющую его с оригиналом, с другой — слишком назойливо ему подражать. Как обычно, это вопрос вкуса и золотой середины.

Пространство становится безопасным не тогда, когда в нем подавляются спорные взгляды. Напротив, в «безопасном пространстве» вы выслушиваете с уважением противоположные вашим взгляды и ожидаете, что и ваши взгляды тоже будут выслушаны с уважением. Это академическая свобода, и она важна для свободного общества.

Всё вышесказанное позволяет сделать следующую реконструкцию: «малый теракт» против А. Толстого послужил триггером, активировавшим положенное на время под сукно (по указанию вождя?) дело о «большом теракте».

Почти оставив свою религию, В. Франкл не смог заметить, что у еврейского народа сохранены его еврейские универсальные ценности, и внутри них можно и нужно найти тропинку индивидуальных действий.

Конечно, с одной стороны, это был блестящий вариант, Германия! Центр Европы и центр классической музыки. Тут даже не надо было привыкать к культуре — мы выросли на немецкой музыке! С другой стороны, надо было преодолеть некоторые… ну как бы это помягче выразиться, предубеждения… Требовалась доля здорового оппортунизма, чтобы решиться на такой шаг.

Человек умирает, проходит совсем немного поколений, и память о нем исчезает бесследно. Над ним смыкаются воды забвения. Нам остается скорбь сознания, что самое ценное, бесконечно ценное – вот эта уникальная, неповторимая жизнь обречена на уход из памяти людей. И эта скорбь в той или иной форме всегда в человеке.

Это был крайне редкий случай для того времени, чтобы на официальных афишах вообще появилось слово "еврейский". Сионисты, сионистский — это сколько угодно, в газетах, журналах, по телевизору, но только не евреи или еврейский. Эти слова были как бы неофициальным табу...

Эта тема предназначена была именно для Вильяма Баткина. Ему было суждено создать произведение, соразмерное с «Иосифом» Томаса Манна, однако написанное евреем с чисто еврейских позиций и наполненное истинно еврейским мировоззрением.

В одном лишь 62-м году, с введением карательных законов против экономических преступлений (робкие попытки отдельных предпринимателей как-то изменить структуру экономики), было расстреляно около трех тысяч человек. Восемь убийств в день!

«Монография написана в откровенно боевом и победительном духе. Автор верит в наши ценности, живет ими сам, а не только предлагает воодушевляться ими другим. Никакого комфортного брехтовского отстранения от культурной реальности наших дней критик себе не позволяет. Встань, смотри, думай, умей говорить “нет”, умей не идти за толпой, умей отстоять подлинные русские смыслы и умей различать — именно эти важные действия в повелительном наклонении предлагает критик совершать всем нам. Общий вектор книги, нацеленной на сопряжение русского духа, смысла и традиции с современностью, возвышает личность читателя, но в то же время вооружает его культурой понимания-различения…»

«Герой рассказа, казалось бы, дошел до крайней степени безразличия, отверг все, приобрел револьвер, но ощутил внезапную жалость к плачущей девочке, бегущей навстречу ему. Тем не менее он подчиняется воле рассудка, который твердит, что никакой жалости он не может испытывать, ведь скоро он умрет и все исчезнет…»

«Молитва, пост, бдение и всякие другие дела христианские, сколько ни хороши они сами по себе, однако не в делании только их состоит цель нашей христианской жизни, хотя они и служат необходимыми средствами для достижения ее. Истинная же цель жизни нашей христианской состоит в стяжании Духа Святого Божьего…»

«Используя тончайшие световые, звуковые и психологические эффекты, Андрей Арсеньевич сумел показать тот необычный мир, который мы видим в своих снах, осязаем в своих предвоспоминаниях и предощущениях. В мире Тарковского даже полунамеки на полузвуки и полудвижения вызывают эстетическое удовлетворение...»