Мнение

Единственная задача жизни – демонстрировать смерть, готовить человека к неизбежной кончине. И вся человеческая цивилизация – это, по-существу, великий плач по смерти.

…Ехать на фестиваль мне выпало с целой дивизией известных, знаменитых и очень знаменитых литературных деятелей. Такого количества гениев на один квадратный метр я не видела никогда. Первый вопрос, который мне задали в автобусе: «А вы говорите по-французски?» – поверг меня в глубокое поэтическое уныние, так как в голове вертелось только «месье, жене манж па сис жур», а выглядеть умной так хотелось! Но, вспомнив афоризм Шоу: «лучше молчать и выглядеть дураком, чем открыть рот и развеять всякие сомнения», я улыбнулась (как мне показалось, очень по-французски) и забилась в угол.

К вопросу об авторе «Слова о полку Игореве»

Уж какая доверительная дружба связывала ее с Марией Петровых и Арсением Тарковским, а на эту тему и с ними не говорилось. Хочется сказать и некому сказать. Еврейская тема, как камешек, всегда была на донышке бокала, и собралось тех камешков, пожалуй, на целый сборник.

Светает Адриатика… В дожде Всё Монтенегро, облако по скалам Ползёт невинным зверем.

Когда ползут по горлу как занозы Стихи мои к тебе безумный мир, Когда глаза, как высохшие слезы, Упрятаны каньонами морщин

Я считаю ступени, ведущие к Дюку. Раз, два, три.

Меня лихорадит, меня ленинградит, И это никто никогда не наладит.

Волна голов поднялась и схлынула. Пали царства. Кто знал, что сближает ненависть, а разводит сближение?

Колесил, колесил – исколесил, всё, что вблизи

Главными виновниками "посягательства на свободное рабство" становятся в глазах рабов те, которые хотят отменить рабство. До конца эти качества отнюдь не изжиты евреями и после Исхода.

Начиная с 15 в. во многих еврейских рукописных и во всех печатных изданиях указывается, где заканчивается книга Эзры и начинается книга Нехемьи. Вероятно, наиболее точным было бы определение Эзры, Нехемьи как одной книги, состоящей из двух равноправных частей.

Мандельштам атаковал Сталина в виртуальном пространстве текста, которое было для него главной реальностью. Мандельштам симулирует в виртуальном пространстве акцию эсеровского боевика.

Слушая их песни, простой московский (питерский, киевский, ташкентский, далее везде) еврей, лишенный, как это принято говорить, корней и традиций, вдруг и порой неожиданно для себя ощущал в самой глубине души какое-то неясное шевеление, какую-то смутную тоску по чему-то утраченному и неизмеримо дорогому…

Автор предлагает свое определение госантисемитизма, которое дает ему основание ставить под сомнение выводы ряда историков о непременном существовании такового везде, где жили евреи.