Мнение

«...Китайская армия – одна из лучших в мире (кроме телерепортажей, доводилось видеть китайских воинов и «наяву»). Не дай Бог рассориться до состояния войны – и шапками закидывать не станут, глядя на руины казарм давно оставленных военных городков в Приморской глубинке и на зарастающие травой после «оптимизации» наши военные аэродромы. После первых же выстрелов не составит труда угадать, чья армия будет контролировать участок гострассы Владивосток-Хабаровск, который между Приморским Лучегорском и Хабаровским Бикином проходит лишь в нескольких километрах от государственной границы...»

«...Да, бить либо присваивать и подымать на щит (в зависимости от того, как складываются внешние обстоятельства) – характерная повадка любой «братвы», не только литераторской. И мне ли, наблюдающему эту «братву» четверть века, удивляться, что она всё та же и никогда не меняется, в принципе не способна измениться? Но и меня покоробило...»

Какие-то неуловимые моменты приводят к тому, что нечто помнится, а нечто - нет, и это нечто не зависит ни от времени, ни от общего качества произведения - а от сугубо индивидуальных вещей, которые измерению не подлежат.

Это личная попытка понять как, начав с чистого листа, на месте не тронутом Западноевропейской цивилизацией, в первобытной глуши, небольшое количество религиозных диссидентов из Европы сумели не только выжить, но и разработать принципы демократического общества, заложив основу будущего могучего государства.

Уже в самом начале романа стараниями автора создается атмосфера игры, в которой читателю отводится роль отнюдь не стороннего наблюдателя, а активного участника происходящего. По мере развития сюжета эта роль усложняется и требует от ее исполнителя все более глубокого погружения и непосредственного отклика на происходящее.

Китеж-град затаился на дне / Моей тихой души. Временами / Колокольня сверкнет в глубине, / Думы-крыши мелькнут меж волнами. / И опять — мельтешенье речей, / Бег навстречу рябящему быту… / Град души моей скрыт от очей, / Сокровенному должно быть скрыту.

Украина, в плане собственной государственности, – явление не сов­сем зрелое. Россия в этой сфере постарше, поопытнее. Люди культуры, проявившие себя в украинском краю, многую мудрость брали через Польшу от латинского мира Западной Европы. К примеру, Данила Туптало, ставший затем Дмитрием Ростовским, Григорий Сковорода. Влияя на Украину и Россию, они знаменитыми просветителями становились, ведь просвещённых людей в те времена было не густо. И Россия многое из Европы напрямую воспринимала. Тот же Ломоносов в Германии передовые знания и умения почерпнул. Жену даже там себе взял...

Эта зараза ползёт и к нам. На постановку «Хованщины» вывалил весь бомонд политической и всякой элиты. Но до чего ж смешно, как вся президентская рать, все демодеятели пошли изъявлять свой восторг маэстро и прикладываться к руке его недавно венценосной певицы-­супруги. Почему недавно? А недавно Вишневская сыграла сексуально озабоченную императрицу, поэтому. О, тогда демжуры таким же согласным хором голосили о великом событии во МХАТе...

В заключение нашей встречи прошла презентация журнала «Литературный меридиан», который выходит с января 2008 года. Есения Евгеньевна Кобесова, преподаватель литературы школы № 57, ознакомила нас со статьёй Владимира Тыцких «Сто экземпляров неравнодушия, или делай, что должно», в которой автор, в свою очередь, обращает внимание читателей на книгу Русланы Ляшевой «Новые застольные беседы». Мы бурно обсудили острые наблюдения Русланы Петровны «О времени, в котором мы живём», «О русском человеке», « О библиотеках» и др. С волнением и интересом прослушали рассказ Анны Петровой «Бабушкин свитер». Библиотека пообещала нам в новом учебном году провести конкурс на лучшую критическую заметку на это произведение.

Главное о провинциальных литераторах я понял: все они, за редчайшими исключениями, мастера выискивать «блох» в чужих «шевелюрах», при этом их собственные – буквально кишат теми же существами. И ладно бы «моськи» лаяли на «слонов» – или «слоны» трубили на «мосек»! Нет, тут зверьки (опять же – за несколькими вычетами) одной породы, имя которой – провинциальный писатель.

Появление хулиганского пасквиля в «Коммерсанте» я приравниваю по своей вседозволенности и распущенности к последней церемонии – а скорее шабашу – вручения очередных ТЭФИ-статуэток. Те, кто не заснул в ту ночь «прямой» трансляции удручающего действа, поняли, что дальше ехать некуда.