Мнение

Николай Гумилев в стихотворении «Память» удивительно точно обозначил одну важную особенность людей: «Мы, увы, со змеями не схожи: мы меняем души, не тела». Душа талантливого русского поэта, советского зэка и воина Смелякова на протяжении его сравнительно недолгой жизни отнюдь не «старела и росла», а то и дело уступала место другой, всякий раз не лучшей.

Когда едешь куда бы то ни было, — обзаводишься ещё одной, параллельной, воображаемой и целиком, конечно, внутренней жизнью: жизнью, которая могла бы — обернись случай иначе, — пройти вот в этом городе, вот в этой стране, почему бы и нет? — вылепиться из другого вещества, обрастить тебя другой чувственностью, другим пониманием.

Предположение о том, что Томас Манн просто ошибся, перенеся фразу из новеллы «Кровь Вельзунгов» из одного места романа «Королевское высочество» в другое и забыв стереть ее первое появление, слишком просто, чтобы быть правдой. Но и допущение, что такому Мастеру слова отказал художественный вкус, столь же невероятно. Как бы то ни было, но такой пассаж должен быть прокомментирован специалистами, однако в толстом томе комментариев к роману упоминания этого странного повтора нет.

В настоящей работе предполагается исследовать калибровочную революцию, прежде всего, ее весьма драматичную начальную стадию. Этот драматизм выявляется в полной мере, если начальную стадию рассмотреть в контексте всей двадцатилетней истории создания СМ и хотя бы в первом приближении представить эту историю как последовательность своего рода поворотных моментов. Замечательной особенностью некоторых из таких моментов было то, что их поворотный характер поначалу был скрыт и стал очевидным и признанным спустя некоторое время.

Однако не только тщательным подбором сочинений издательство заслужило репутацию лучшего в области математики и естественных наук. «Матезис» значительно превосходил все дореволюционные российские издательства по уровню перевода и научного редактирования издаваемых книг.

Восьмая — это огромное произведение из пяти частей. Симфония исполняется реже, чем Седьмая, Пятая, Десятая. Сам я стал ее слушать, когда уже знал другие, и дорога к Восьмой оказалась долгой, более сложной. Полагаю, что и у многих слушателей, тоже не относящихся к гильдии профессионалов-музыкантов, на пути к этому произведению могли оказаться те же самые временные препятствия. Cамое очевидное из них и в то же время парадоксальное — третья часть.

Козимо был одним из самых богатых банкиров XV века. Разумеется, другие семьи Флоренции занимались тем же и числились среди богатейших людей Европы. Кроме Флоренции банк Козимо имел филиалы во всех крупных городах Европы. Он был Ротшильдом времен Ренессанса… Да, Ренессанс создали ростовщики, подобно русскому ренессансу, который был создан купцами Щукиными, Морозовыми, Бахрушиными.

Вырождение — вот вечная проблема всех знатных родов тогдашней Европы, и царь Иван Грозный был прекрасным тому примером. Но знал ли он об этом? Конечно, знал. И — знал, как всем этим пользоваться. Для начала надо было стать сатаной! А сатана — это не всегда рождение. Это — воспитание в определённой среде.

Мальчик упал, ударился головкой об угол кровати, образовалась обширная гематома, требующая срочной операции. Во время операции у младенца, которому от роду было всего пять месяцев, случился инсульт. Ребёнок умирал, и бабушка умирала вместе с ним, не отходила от него ни на минуту, моля бога о пощаде. Никита выжил, но развивался с большим опозданием и в три года был диагностирован аутизм.

Я буду писать то, что сейчас считаю для себя особенно важным или, на худой конец, занятным, и, конечно, не только о себе, но кое-что и о своем времени — без этого нельзя понять события моей жизни. А почему «Посмертные записи»? Потому что тот Пиквикский клуб, в который и я входил — довольно широкий (не в глобальных масштабах) круг людей, для которых главным была наука, перестал существовать.

Такого рода задача — создание равномогущественного эквивалента в силовом поле другого языка — сопряжена в своем воплощении с неминуемыми утратами, взыскующими о возмещении и возмещаемыми переводчиком в поэтической валюте языка перевода. Истинный путь честного переводчика — это путь потерь и компенсаций, щедрая, но постепенная выплата долга, взятого враз при первом знакомстве с переводимым произведением.

В отличие от большинства индоевропейских языков, в число основных цветонаименований в русском языке входит «голубой». Голубое ассоциируется с лаской, нежностью, возвышенностью («голубая мечта, блюдечко с голубой каемочкой, приголубить, голубушка»). Видимо, существовала в русском сознании настойчивая потребность в названии светло-синего оттенка словом, не связанным напрямую с термином «синий». Голубой цвет — это цвет неба, поэтому коннотация слова была только положительной.

В сущности, то, в чём мы живём сейчас, — крушение иллюзий. Давних, изначальных, вросших в плоть и впитавшихся в кровь, не отличаемых от реальности как таковой (отчего и впору говорить о крахе реальности, тогда как она всего лишь очередной раз доказывает человеку, что она существенно шире его представлений и потребностей). Оказывается — а кто бы мог подумать — крушение изначальных, конституирующих очевидностей разваливает личность.

В предлагаемой типологии литературной критики я буду уточнять (где это возможно), какой автор прежде всего имеется в виду данным типом критического разбора: идеальный или реальный (эмпирический, физический), а также — как критик различает (если вообще это происходит) сознательное и бессознательное в творческом процессе, результатом которого стал художественный текст.

А учитывая противоборство официоза, который препятствует их популяризации, многие до сих пор воспринимает этих святых тружеников, как алкоголиков и тунеядцев, которых Запад прикармливал, чтобы лишний раз пнуть жестоковыйную власть.