Интервью

«Жадно, но вдумчиво впитывать новые знания. Анализировать, спорить. Не бояться задавать вопросы. И читать, читать, читать!..»

«В один из дней я отправился в Киев, чтобы забрать свои документы из Национального союза писателей Украины, с твёрдым решением подать документы в один из российских СП, чтобы подчеркнуть свою гражданскую позицию. Но в какой? Хоть убей, я не знал, в чём разница между СПР и СРП. И тут, на Андреевском спуске (аналог Арбата), напротив музея Булгакова я увидел у одного торгаша книгу Валентина Сорокина…»

«Будучи дочерью журналиста, я имела счастье нередко бывать в типографии и видеть процесс рождения газеты, наблюдать за капельками свинца, из которых постепенно рождались нужные людям строки, портреты достойных горожан, стихи, призывы, лозунги… А какой огромной радостью было взять в руки самый первый в городе напечатанный номер, которого еще никто кроме меня не видел, почувствовать знакомый запах неостывшей типографской краски… Это было настоящее маленькое детское счастье — сопричастность такому важному делу. И потому неудивительно, что лет в пятнадцать стали появляться первые журналистские зарисовки, а позже и большие публикации. Так отец — журналист, поэт и прозаик — непроизвольно, ненавязчиво посвятил меня в свою стихию…»

«Писателей сейчас меньше не стало, их даже больше, чем прежде. Другой вопрос — качество многих произведений. Когда видишь в книжных магазинах такое количество низкопробного бульварного чтива, то поневоле задумаешься: как пробиться сквозь него по-настоящему талантливому автору?..»

«Пляшущая менада — вне времени, она прекрасна в своей неослабевающей силе влияния на зрителя. Она может олицетворять и нашу современность, стать символом опьянения, заблуждения, саморазрушения, неистовства бездушия, которые присущи человеческому обществу, переживающему не лучшие времена. Это непрекращающаяся борьба архаических сил с силами культуры…»

«Культура — даже в зрительных, материальных проявлениях “телесно невесома”, поскольку доминанта её восприятия лежит в духовной плоскости. Культура расширяет личность. Культура носит диалогический характер, допуская в личный мир Другого, принятие его взгляда на мир. Культура — соединение с Другим в со-творчестве, в создании нового — общего — культурного пространства бытийных форм. Культура — рост и расширение личных пределов в устремлении к максиме прекрасного. Культура, безусловно, охватывает и душевную, и духовную составляющую личности — более того, в первую очередь, в лучших проявлениях она обращена именно к духу…»

«Русская литература благодаря русской классике уже стала вечной — вне зависимости от достижений современных авторов или их потомков, с русской литературой уже всё хорошо, и этого не изменить. Так или иначе, “новые имена” будут искать свой путь в литературе под сенью и покровительством имен старых — это серьезный и глубокий факт, открывающий простор для мысли…»

«На мой взгляд, можно использовать на уроках литературы русских мыслителей, которые были первоклассными литературными критиками (Ап. А. Григорьев, Н. Н. Страхов). А для “чистой философии” подавляющая часть современной молодежи не созревает даже в старших классах…»

«…”Мешает” же слишком многое: и инерционность советского времени, с его атавизмом ленинского отрицания единой национальной культуры, хотя при этом на самого Ленина уже и не ссылаются. Ведь если десятилетиями под флагом “интернационализма” сначала выкорчевывать самое главное в отечественной культуре — то, что делает ее русской, а затем это национальное подавать исключительно в редуцированном, усеченном виде, словно бы конвоируя при помощи “проверенных кадров”, то это порождает иные формы культуры и даже иные формы жизни, для которых то, чем я занимаюсь, а также некоторые другие коллеги, прямо-таки враждебная активность: это же голос недобитой еще России, напоминание об утраченном, а также, в некоторой степени, и его восстановление. Неподконвойное восстановление…»

«Современность — это все живущие ныне люди. И литература, творимая этими же людьми, будет считаться современной, пока жив последний её носитель. Таким образом, я бы измеряла хронологические границы современной литературы жизнью одного поколения, самого солидного по возрасту на данный момент…»

«А дело в том, что “высокохудожественное” — изначально многомерно. Как “китайская” шкатулка: со множеством потайных ящичков. Настоящий Художник, творец, а не компилятор — всегда опыт запечатлевания мира, причём сразу в нескольких временных его ипостасях. Ну да, одновременно — про прошлое, настоящее, будущее и… про что-то ещё. Например, про то, что: времени не существует; время и пространство слиты; смерть, как и рождение — один из переходных этапов жизни, да и сама жизнь — не совсем то (или совсем не то), как человечество привыкло её понимать...»

«Средства коммуникации, современный ритм жизни меняют наше восприятие литературы. И только та её часть, которая будет питать и облагораживать людские умы и души, стремящиеся к высшим идеалам, займёт своё место в будущем. Прошлое и будущее литературы непременно соединятся, сомкнутся в кольцо, у которого нет начала и конца…»

«Что касается моих собственных литературных опытов, то первые тетрадные листки с ними я сжигал пачками, понимая, что это лучший способ идти дальше. Помня наизусть десятки полюбившихся мне стихотворений классиков, порой выходил на природу и вдохновенно декламировал эти строки, испытывая при этом какое-то невероятное наслаждение. Одновременно задавался вопросом: какими же способностями нужно было обладать авторам этих стихов, чтобы так писать! Это и было лучшим стимулом для борьбы с собственным косноязычием…»

«За два года я прочитал всю отцовскую библиотеку и добрался до библиотеки в воинской части — пропадал там целыми днями. Вот тогда-то я и сказал себе, что стану писателем, потому что мне не хватало “сильных” книг и я хотел их сам писать. Большим плюсом в этом всём было то, что я читал классику…»

Если Британия фактически отменяет Декларацию Бальфура, это может означать только одно: силы, заставившие Лондон это сделать, весьма серьезны. Надо было понять, что арабский мир способен влиять на Британию и настроен бескомпромиссно в отношении Ишува. И эта бескомпромиссность выражалась, кроме всего прочего, и в том, что арабский мир — как мог — поддержал нацистскую Германию.