Интервью

Создатель и главный редактор портала «Заметки по еврейской истории» всю сознательную жизнь посвятил точным наукам. Очерк о еврейском немецком семействе трансформировался в книгу, книга — в сайт, а сайт — в полноценный издательский дом. Почему советские физики становились лириками, можно ли вырастить вундеркинда и почему хорошо — это плохо.

Для любого уважающего себя автора сквозная тема творчества — это выяснение, что такое хорошо и что такое плохо. К каждому первоисточнику, над которым работал — мифу, роману, пьесе — я относился как к испытанию на вдохновение, на смекалку, упорство, на талант, если хотите. Любой из них для меня это своего рода «приглашение на казнь». Смогу? осилю? — выживу.

...Жан Ростан писал: «Быть взрослым – значит быть одиноким». Может, лучше не бежать от одиночества, а привыкнуть и получить удовольствие? Б. Р. – Любви бояться – означает бояться жизни, а кто жизни боится, тот уже на три четверти мертв.

Жанру оперетты, быть может, как никакому другому мешают идеологические требования. Масса хорошей музыки пропала из-за того, что ее создатели камуфлировали свои сюжеты политической суетой, патриотическим пафосом или, скажем, борьбой за мир, коей заняты их герои. В репертуаре держатся только те, которые с политической тематикой никак не связаны.

Конечно, «совцензор» во мне сидел крепко, и про «интердевочку» я не написал и девять десятых того, что знаю. И вообще, это, с моей сегодняшней точки зрения, — штука слабая. Другое дело, что была она — п е р в о й. Кстати, это — не проза, а сценарий. Для того, чтобы вышла книга, не переписал ни одного слова…

«”Воспоминания и размышления о Владимире Григорьевиче Апресове” я задумал давно, но руки не доходили. Куда-то сквозь пальцы просачивалось драгоценное время. Коллеги из Казани посвятили памяти Владимира Григорьевича книжку. Я её почитал и, к моему разочарованию, духа своего учителя не почувствовал. Словно о чужом человеке написано. А это не так. Он был родным не только для родственников, умел передавать пианистическую традицию по роду: родить музыкантов…»

«Конкурс, точнее соревнование музыкантов-исполнителей, является своеобразной отличительной чертой современной культуры. Соревноваться музыканты начали давно — еще в древнем мире. Конкурсы музыкантов-исполнителей у нас стали проводить, и на очень серьезном уровне, в ⅩⅠⅩ в. Но сегодня мы наблюдаем нечто иное, специфическое — своеобразный “конкурсный бум”. Сегодня соревноваться музыканты начинают с детских лет, и конкурсный марафон продолжается для них целую жизнь, правда, на определенном этапе жизненного пути соревнующиеся “пересаживаются” в зрительный зал, становясь слушателями, определяющими — в той или иной степени — победителя…»

«Конечно, в каждой культуре театр обретает особенные признаки, не мыслю культуру без театра. По моему глубокому убеждению, театр — обязательная часть культуры. Хотя говорить о четких границах театра в культуре крайне сложно. Они не только изменялись с течением исторического времени, но и не определены в силу теоретических разночтений авторских и предметных подходов, а также, вероятно, в силу специфики самого явления. В этой связи целесообразно говорить не о границах даже, а о социокультурном фронтире театра, поскольку это понятие включает в себя как некоторую пограничную определенность, так и динамичность границ, их ландшафтную изменчивость. Существенным здесь является принцип разделения: что является театром, а что составляет окружающую его природу…»

«Пишите не головой, а сердцем. Когда пишете, не думайте ни о чём: не мысли облекайте в слова, но чувства. Пусть ругают, пусть говорят, что бездарь, что таким лучше стихов не писать, — тяните до конца свою ноту…»

«…литературное творчество продолжится. Ибо традиция великая создана. Без литературы не вижу “будущей России”…»

«Очень трогают отзывы на мои работы от читателей, узнающих себя или описываемые обстоятельства. Это самые честные критики…»

Гастролировали как-то в Одессе, и вот приходит за кулисы молодой человек, представляется: «Миша Жванецкий», показывает интермедию. Интермедия была слабой, однако что-то в ней определенно привлекало, и по всему чувствовалось: из паренька может получиться толк. Мы начали с ним работать, но вскоре гастроли завершились. Вернулись в Ленинград — Жванецкий приехал за нами, за свой счет. Направились мы в другой город — он снова за нами. Только через пять лет взяли его первую интермедию.

В моей жизни либреттиста был пятилетний перерыв. В 1989 году я с энтузиазмом влился в политическую борьбу, стал активным участником Ленинградского народного фронта. В избирательных кампаниях 1989 и 1990 годов все листовки «Голосуйте за демократию!» написаны мною. Итог. До демократии еще далеко, а за 5 лет — ни одной работы для музыкальной сцены. Неудача.

Язык оригинала — это не какой-то оперный каприз, его использование имеет объективные причины. Певец мирового класса, разъезжая по театрам Европы, не в состоянии переучивать текст на язык той страны, в которой поет. И оперная практика вынуждена «условиться» о каком-то одном и том же языке исполнения. Логика приводит оперу к языку оригинала, то есть к тому языку, на котором она сочинялась композитором.

«Я вырос в том чудном мире, где за кочковатым болотом широко раскинулось, как в “Руслане и Людмиле”, на поле-галечнике “заключенное кладбище”, там проступали едва прикрытые, провалившиеся ящики со скелетами. Само собой считалось, что там вдолблены в вечную мерзлоту вроде как и не настоящие люди, а “зэка”, как говорили у нас, в отличие от и сейчас режущего мне ухо “зэк” — ходившего на материке…»