Эссе

Фокус в том, что эти творения видели десятки и сотни художников. Не только во Франции. И никто их не принял всерьез ― лишь как удачную шутку. Поэтому вряд ли есть основания ставить вопрос о следовании московского гения парижскому. Для французского писателя это был юмор, для русского художника ― философия.

Разработка теорий считается маркером принадлежности к высшей, жреческой касте в науке, уже хотя бы потому, что теории никто не заказывает (всем нужна подзорная труба), а, стало быть, и не оплачивает, и теоретики — самые нищие и наиболее оберегаемые ученые.

В основе предлагаемой концепции экономического рывка лежит радикальное повышение доли фонда накопления основных фондов в ВВП: с нынешних 14% до 40-45%. Аналогичный уровень был и у ряда азиатских тигров и в СССР в начале 30-х годов. Одновременно произойдет увеличение оборотных фондов, ассигнований на науку и образование.

По дороге в госпиталь наступила клиническая смерть. Но доктор не сдавался, его седая голова склонялась все ниже и ниже, он делал глубокий вдох и вдувал в её ротик крохи жизни. Искусственное дыхание и массаж сердца врач проделывал точно волшебник, под его ловкими руками угасающее сердце едва начинало биться, затем останавливалось и снова оживало.

Вряд ли мог ожидать молодой парень, только что окончивший учительскую школу и собиравшийся стать сельским учителем, что его столь простое, непритязательное, невольно напоминающее о Надсоне (творчеством которого Георгий, как и многие его сверстники, всерьез увлекался) стихотворение напечатает крупнейшая газета всей Сибири.

Если поместить фрагмент военных воспоминаний Кузнецова о краткой беседе с полковником Корявко в контексте его историко-философских рассуждений о Спинозе, то появление имени этого философа при описании Сталинградских будней, не кажется странным.

Доходило до анекдотов. Например, на день рождения я пригласил в гости несколько новых друзей. Володя Блох, весельчак и балагур, поднялся с тостом: «Евреи! А что среди нас делает этот гой? Выпьем за него!» Я с изумлением огляделся и обнаружил себя единственным русским в компании.

Честно говоря, учеба на матмехе (не комсомольская работа, не развлечения студенческого уровня, а именно учеба с точки зрения не знаний, а отметок) была для меня адом на Земле, и сейчас я не представляю, как все пережил.

Основное же, золотое, сутью бывшее СМОГа, ядро было с маху, без всякой жалости, без раздумий излишних, жестоко, так, чтоб выжить было нельзя, как намечено было, режимом, посреди бесчасья, в стране драгоценной нашей, разбито.

Понуждать людей пить спитой грузинский чай второго сорта и, скажем, прививать отвращение к высокой литературе, преподавая ее по методикам министерства просвещения, ставящим во главу угла образ лишнего человека ― это явления (да нет, не явления ― преступления) одного порядка.

Давать представление — страсть русских, и ей они предаются безоглядно. Если национальный интерес, которым руководствуются национальные лидеры, есть не что иное, как совокупный интерес индивидов, образующих нацию, то сразу многое становится на свои места и не нуждается в объяснениях.

Молодой июнь, текучий, как ясная речная вода. Это к июлю лето загустеет, округлится и встанет шаром, громадным комом под горло. Пока оно подвижно, проточно, чутко дышит — хотя, конечно, уже замедляется; появляются в нём первые тяжи густоты.

Истинным несчастьем, хуже всякой саранчи, была в ту пору в Западной Сибири Продразверстка, дошедшая до выгребания посевного зерна. Нашему брату-горожанину понять трудно, а для потомственного земледела зерно на посев всегда было святыней покруче Богородицы.

Сюжет романа прост и будто бы приходит зловещим отголоском оптимистической эпохи книг Герберта Уэллса или Беляева. В свое время тайная лаборатория, упеченная в Соловецкий лагерь по высочайшему указанию власти, одержимой манией бессмертия, проводила исследования по замораживанию человека с целью возвращения к жизни в будущем.

Скромность и смирение были для него главными жизненными ценностями, ибо заносчивость – это, воистину, идолопоклонство. Он предостерегал и остерегался сам впадать в гнев, зависть, лесть; он требовал не ругать и не клясться и принять себе за правило в жизни: «Не делай скрытно то, что ты стесняешься сделать открыто».