Эссе

"И прав, увы, прав был Бердяев! Призраки тем и отличаются от живых людей, что они - бессмертны. Стареть призраки просто неспособны, они только перевоплощаются и перевоплощаются… без устали и без конца. И видят эти призрачные, бесовские «хари» наши выдающиеся Гоголи и Гофманы, Кафки и Набоковы… и отображают, отображают… смакуют и раскрашивают. И рождаются тогда в литературе не только глупые, пошлые и старые Коробочки, но и юные, нежные и сладостные Лолиты… и бредят ими наши славные писатели, лелея «бесовщинку» в самих себе."

"Проза Евтушенко: "Не умирай раньше смерти", "Ягодные места" и др. - также вряд ли выигрывает в сравнении с лучшими примерами его поэзии, равно как проза Андрея Вознесенского из книг, которые я читал, - "О" и "Ров". За исключением яркого рассказа о рыжеволосой возлюбленной поэта, весьма своеобразно встреченной им в нью-йоркском отеле "Челси" (где я по сей день бываю, неизменно вспоминая Андрея Андреича), это скорее обыкновенные журналистские зарисовки."

"В «Лагерных рисунках» важен масштаб. С высоты птичьего полета виден извечный пустынный пейзаж с заброшенными сооружениями, жизнь крошечных человечков, заселивших его, и третья сила – демоны и Смерть. Белый цвет бумаги – волшебное пространство, где разворачивается повествование. Он символичен – это и реальный снег, холодный и безжизненный, и абстрактное пространство – безграничность, Ничто, несущее успокоение и забвение."

"Когда Цейтлин встретил своего героя, перед ним сидел немощный тщеславный старик, отрицавший свое тщеславие и, скорее, раздираемый сомнениями, чем увидевший себя со стороны. Компьютер составил психологический портрет Йосаде; тот остался равнодушен к результату. Цейтлин решил, что причина равнодушия — отсутствие в портрете фактора смерти, важнейшего для Йосаде в пору их знакомства..."

Счастье — это возможность сказать: я жил в свете определенных ценностей и действовал согласно им. Я был частью семьи, заботился о ней и чувствовал, что обо мне тоже заботятся. Я был частью общины, уважал ее традиции, разделял ее горе и радость. Я был готов помочь другим, зная, что они были готовы помочь мне.

Интересно, что если в ашкеназских общинах больше стремились всячески напугать и обратить в бегство демонов, то в сефардских и восточных общинах старались не столько изгнать, сколько задобрить их и даже подружиться с ними. Например, избегали выливать на землю перед домом горячую воду, чтобы не обжечь живущего под порогом духа.

У других народов эмоциональное напряжение снимается с помощью вульгарных, нецензурных выражений. Евреи же Восточной Европы облегчали душу не матерной бранью, а злыми пожеланиями, весьма живописными и зачастую юмористическими. Евреи понимали, что ни у добрых, ни у злых пожеланий нет магической силы.

И все же, несмотря на все недоговоренности, несуразности, непозволительные искажения спросим себя: а было ли чудо? И признаем: несомненно было! Иначе, не победи Маккавеи Селевкидов, все поклонялись (и боялись) бы скорого на расправу Зевса со товарищи; не было бы, возможно, ни иудеев, ни христиан, ни мусульман..

Конечно, окажись на месте Эйхмана офицер с обычным, банальным характером, не стремящийся стать сильной фигурой в борьбе рас и наций, подотдел и тогда работал бы, проводя депортации и исправно отправляя эшелоны в Освенцим. И все же, как мне кажется, некоторому числу преследуемых удалось бы спастись. Это, конечно, не были бы миллионы, но тысячи и, возможно, десятки тысяч.

Аарон Мунблит

Когда тема перестает быть закрытой, она теряет свою злободневность. С распадом Советского Союза в 1991 г. советология, как наука, умерла. Более того, даже в Израиле один за другим начали закрываться журналы, посвященные жизни евреев в России, СССР и Восточной Европе. Эта же тенденция проявила себя и в других странах мира.

Очарование аурой московской жизни привело к тому, что я пропустил момент, в который страна, в которой жил, духовно умерла. И заявление на эмиграцию в Израиль подал не в 1971 году, когда уже стало возможно, а только в 1979-м.

Оскар Строк с успехом записал серию пластинок на виднейших европейских студиях. Его называют «королём танго». Он возвращается домой, в Ригу, столицу независимой Латвии. И — открывает ресторан. Отличная еда, вышколенные официанты, вечером варьете, а на сцене оркестр и он сам, Оскар, за роялем. И всё это — в самом центре города.

Понимали ли тогда эти «борцы за народное дело», что своими руками помогли завести человеческую мясорубку, в которую завтра будут затянуты сами? От Сурена мы уже ничего не узнаем, он был схвачен и расстрелян. А Ольге предстоял долгий мучительный путь, в конце которого пришла полная ясность.

Именно во дворе я узнал, что я не «аид», как говорили дома, а «еврей». Это было обидно. Все-таки «аид» уводил к моим любимым легендам и мифам древней Греции, а от слова «еврей» на километр несло оскорблением. Двор научил меня курить, сначала не взатяжку, а потом — как положено.