Эссе

Фразовая ёмкость стихов Е. Клюева соблазняет разбором их на цитаты, но это было бы всё равно, что рассыпать нитку бус. Каждое стихотворение несёт в себе свой смысл, который, однако, изменяется в свете цикла, в который оно входит, а он, в свою очередь, при чтении книги.

Повествование в книге выстроено так, что события жизни Эйнштейна проводятся сквозь события века с экскурсами в историю Германии, еврейской общины. Есть целые главы о многих судьбах современников, имеющих к главному персонажу прямое либо косвенное отношение. Книга писалась на основании огромного материала, свидетельств.

Однако главной проблемой переводчика может стать вовсе не косноязычие принимающей стороны. Зачастую эта самая сторона говорит вполне внятно, однако при этом ни в чем себе не отказывая. И когда чувствуешь, что нельзя буквально переводить откровенную глупость или грубость, то начинаешь подбирать слова, пользуясь богатейшей синонимикой английского языка.

Но кто он? – этот зловещий черный человек Есенина. Неужели Блюмкин? Именно его писатель Кузнецов и сценарист Безруков возвели в ранг первого врага поэта. Доказательством чему служат строчки: “Черный человек / Водит пальцем по мерзкой книге..." Видите, продолжают иные “специалисты” по Есенину, – он водит пальцем по конкретной книге и как бы выносит поэту обвинительный приговор! По какой книге водит пальцем враг Есенина – догадаться нетрудно. Уж, конечно, не по Библии. Может быть, по “Капиталу”? Но Есенин незадолго до написания “Черного человека” вроде уже собрался “понюхать премудрость скучных строк” Маркса, а тут такие нежеланные уроки на дому? Нет, эта книга, все же ДЕЛО, но уже не уголовное, а политическое – обвинение в контрреволюционной деятельности – во как!

«Господь нам даёт выбор между жизнью и смертью, подсказывая, где жизнь. Он знает то, что будет с каждым из нас, ибо знает то, какой путь мы изберём. Но он даровал нам время и свободу для того, чтобы мы сами путём множества проб и ошибок всё же исполнили Его волю, то есть выбрали не смерть, а жизнь, не рабство, а свободу, не похоть, а любовь. Времени в Его царствии нет, это для нас наступающие с неизбежностью события отстоят друг от друга, ибо между двумя верными шагами может быть множество шагов ложных…»

В 1917 году Шаляпин на петербургской сцене, вслед за гимном «Ха-Тиква» исполнил сочинение Энгеля «Лежит дитя в колыбели». В 1920–21-м мы видим Энгеля в подмосковной Малаховке. Лучшие деятели еврейской культуры прибыли туда не на фестиваль, не на присуждение каких-либо премий или званий, а ради еврейских сирот, детей беженцев, собранных в Малаховском доме-колонии.

Бабка никогда не рассказывала про лагерную жизнь. Даже сам факт заключения держался в строжайшем секрете. Я узнала об этом случайно, когда уже после ее смерти разбирала горы старья, скопившиеся в нескольких фанерных чемоданах. Среди прочих бумаг лежала справка от 48-го года об освобождении из мест заключения Терман Лии Арии-Ейховны.

Но отряд, с которым связался Семен, остро нуждался в оружии, и в разведку вместе с Семеном был направлен парень из местных жителей, которому было приказано: «Удостовериться в наличии склада оружия, запомнить подходы к складу, а затем расстрелять Семена».

Искусство физика во многом сводится к верному выбору иерархического уровня, на котором следует решать задачу, умению отобрать главное и пренебречь второстепенным. В жизни мы тоже принуждены к выбору, выбору смыслов, но умение отбирать важное, жизненная мудрость, знание меры всех вещей, искусство жить требуют совсем иных навыков.

Развитие (если в СССР было развитие!) и размещение промышленности в СССР решало внешние по отношению к экономике задачи, причем был явный антагонизм между военными и идеологическими группами. Так, в конце СССР деятели ВПК были за насыщение населения персональными компьютерами — а идеологи против.

Ужасную ссору вызвало письмо моего однокурсника из армии. Кроме лирических, были там философские и политические темы, план создать что-то вроде «Группы освобождения труда». Солдат-срочник, писарь военного училища «грыз» в библиотеке труды Гегеля, Канта, Маркса, Энгельса, Ленина и забыл, что армейские письма «где надо» читают.

Во время войны моя мама погибла в гетто, а я чудом уцелела. Это благодаря Александре Ивановне Кандаковой, воспитательнице нашего детского сада, с которой мы оказались на Волге в городе Хвалынске. А отец нашел меня потом через сестру Александры Ивановны. Находилась я тогда уже в детском доме.

Наш знаменитый СМОГ взорвал изнутри всю московскую литературную жизнь. Так просто, без наказания кому полагается, без бдительного надзора над всеми, ни власти, ни кагебешники оставить всё это уже не могли. С молодыми надо было что-то делать, иначе — иначе мало ли чего можно от них еще ожидать? И так на Западе сколько о них пишут и говорят.

Играя свою роль в спектакле жизни, можно отстаивать своё прочтение «либретто» и спорить с Богом или с любым другим драматургом, на свою ответственность. Необходимо помнить и соблюдать субординацию. Самый талантливый исполнитель может сыграть роль директора театра или режиссера, но не быть им в реальности.

Действительно, через какое-то время дверь отворилась и, как в театре, появился с виноватой улыбкой Марк Шагал. Борис Мессерер сказал, что у него аж дух захватило, когда он увидел легендарного художника с растрепанными по бокам седыми волосами, как у Фавна. Все гости привстали.