Эссе

«Только воля, облагороженная любовью без грязного налёта похоти, наполняется силой и соединяется с настоящей свободой. Никчемной и несчастной нашу жизнь делают не внешние обстоятельства, не чья-то недобрая воля, а не укрощаемые страсти. Сама суть христианского мироощущения состоит в том, что мы должны, прежде чем проявлять внешнюю активность, обратить внимание на то, что происходит во внутреннем круге бытия. Любой из нас, кто это делает, непременно увидит, что он вместо космоса являет собой хаос…»

«Все бремя нашего существования, все страдания и трудности нашего прошлого, все наши страсти, — все принято Пушкиным, умудрено, очищено и прощено в глаголах законченной солнечной мудрости. Все смутное прояснилось. Все страдания осветились изнутри светом грядущей победы. Оформились, не умаляясь, наши просторы; и дивными цветами зацвели горизонты нашего духа. Все нашло себе легкие законы неощутимо легкой меры. И самое безумие явилось нам в образе прозрения и вещающей мудрости. Взоры русской души обратились не к больным и бесплодным запутанностям, таящим соблазн и гибель, а в глубины солнечных пространств. И дивное глубокочувствие и ясномыслие сочеталось с поющей и играющей формой...»

«Учитывая столь огромную тягу к сочинительству стихов, мы решили пойти, как говорится, навстречу потребителю и изложить здесь некоторые секреты поэтического мастерства. Не имея за плечами никакого стихотворного стажа, мы задумали, однако ж, подойти к делу вполне научно и познакомиться с новейшими достижениями в области поэтической продукции…»

Конечно, на высоких партийных и правительственных постах, начиная с секретарей обкомов, евреев я в жизни не встречал. Знаменитый Андропов не в счет. Это исключение, которое подтвердило правило. Только однажды я встретил в Риге после 1970 года одного пенсионера — бывшего секретаря обкома из Биробиджана.

Давным-давно в далекой пустыне у подножия горы Синай Бог открыл небольшому народу, состоящему из беспокойных упрямых людей, ничем особенно не отличившемуся от других народов, Свой алгоритм. Он был назван Торой, и этот алгоритм превратил их в самый стойкий, уникальный в истории, побеждающий судьбу, замечательный народ.

Папа очень заботился о моём развитии. Выписывал детские журналы «Чиж и Ёж», «Мурзилку», приносил книги, игры. Помню, чтобы научить меня различать цветовые оттенки, он соорудил маленький по формату, но довольно толстый блокнот из цветных листов бумаги. Тогда же он научил меня читать на идиш.

Франц Лист, как и Рихард Вагнер — автор множества злобных антисемитских высказываний. Чайковскому бы процитировать Листу свои письма из Каменки, а тому, в свою очередь, известные места из переписки с Вагнером — глядишь, и открылись бы друг другу две родственные души.

Объект моего рассмотрения — не Бог как таковой, но Образ Божий — то, что понимает, услышав это слово, человек, не испорченный теологией. Какой опыт — собственный или унаследованный в традиции — связывает он с этим словом. Я попытаюсь всего лишь пунктирно обрисовать надводную часть айсберга, не ставя вопроса, есть ли что-то там — под водой. Не о Боге рассуждаю я, но о религии.

Речь идёт, похоже, о попытке обрисовать какую-то общенародную наднациональную религиозно-историческую истину, возможно, такую, которая, как видится поэту, лежит в самом основании еврейства и из которой позднее появилась на свет сама Библия.

Так как же оценить достоверность чьих-то воспоминаний? Как увидеть в них вольные или невольные ошибки памяти? Простой рецепт уже дан: нужно самому вжиться в описываемые события так, будто ты в них участвуешь, стоишь на балконе у Понтия Пилата или бродишь в фойе аудитории, в которой скоро будет выступать Эйнштейн.

Галич всегда относился к заявленному жанру вальса неприязненно и насмешливо. И вдруг почему-то в песне о Зощенко решил сделать вальс своим союзником — неудивительно, что песня оказалась малоудачной.

В общем, достоевской скороговорочкой изложена правильная история абсолютно дезориентированного в культурном пространстве позднего советского интеллигента и обозначен финал "толстых" журналов. Их превращение в "Жуйстер". Если Вы такую жуйню печатаете, то кто ж Вас будет читать?

Вклад Голдовского в понимание оперы в США был огромным. Трудно назвать другого музыканта, который бы сделал больше, чем Голдовский, для популяризации этого жанра. По словам Милнса, он был «одним из наиболее значительных популяризаторов оперы в наше время».