Эссе

(Окончание. Начало в № 3-4, 2013)

Чехов, будучи добрым и сострадательным человеком, плохо понимал природу людской злобы. Но люди в окружающем его мире мучили, унижали, убивали друг друга, и он не мог не писать об этом. Поэтому он часто выставляет в качестве причины злодейств то чувство, которое он знал как никто другой: раздражение.

Об одиночестве часто говорят как о неизбежном биче старости, хотя на самом деле речь обычно идёт о переживании изоляции, выброшенности из мира, частью которого человек всю жизнь был. Старость не более одинока, чем молодость, но более чувствительна к одиночеству – она нуждается в уединении, но плохо переносит вынужденную отстраненность от активной жизни.

Иная картина «империи» была в спектакле по недописанным рукописям прозы В. Высоцкого, преображенной режиссерским мышлением. Железные столбы потолков и громадный бак с мусором в центре – образ жизни низов, пытающихся и в буднях тюрьмы любить, растить детей, учить и хоронить друзей.

Практически все публичные и многие латентные социальные институты так или иначе подавляют личность, ущемляют ее права, стесняют свободу, лишают субъектности, насаждают двойную мораль. Со своей стороны, личность утрачивает доверие к социальным институтам как таковым, иногда компенсируя это слепой верой и надеждой на лицо, стоящее на вершине власти.

Вот гора, вот блик, гора, блик солнечный на ней, вот кора, вот блик, кораблик из игры теней

Здесь розы со слезами пополам, Гомункулусы, полуавтоматы И ржущий конь, зашедший по делам – Кафе поэтов – тёмные палаты.

Нередко слышу недоуменное: как, мол, удается сочетать, казалось бы, не очень сочетаемое – «взрослую» и «детскую поэзию»? Не опасно ли для здоровья, кошерно ли такое раздвоение личности, такая «поэтическая шизофрения»? К сожалению, это незаразно.