Эссе

Величие – вот мера великанов: не сердце, не звезда, не куб. Величье – главное лекало, чтоб человеков вовлекало кроить их одномерный культ. Всем прочим – каракурт.

Памяти Владимира Мономаха (1053/54-1125)

К юбилею Геннадия Русакова

(К 100­-летию Александра Яшина)

В Париже, по-настоящему осознав сущность своего берлинского пребывания, Марина Ивановна скажет, что ей, оказывается, в немецкой столице было хорошо, ибо встретили как поэта. А потом наступят времена, когда её не будут публиковать в Париже.

Есть у автора одна нескромная претензия. Как ни относиться к этим «заметкам из жизненной самодеятельности» сегодня, это — документы. Не «исторические», и даже не «документы времени» (масштаб не тот, да и фигура не тех масштабов), а своего рода «рентгеновский» снимок сознания человека, принадлежащего к определенному социальному слою, к определенному поколению, к определенному социально-психологическому типу людей в обществе Развитого социализма.

Для подсчёта количества сох в уезды Московского государства высылались царские служилые люди, как правило, писец и подьячий. Они составляли описание земель – «сошное письмо». В нём каждое имение описывалось отдельно.

Зимой выпадали дни полного счастья – когда из-за морозов мы не ходили в школу. Еще с вечера начинали слушать прогноз погоды, и если возникала вероятность падения столбика за тридцатиградусную отметку, то голосу диктора, читавшего утренние (семичасовые) "Последние известия", внимали как гласу пророка.

Автор не ограничивала себя какой-то темой, и писала буквально обо всем. Серьезное и несерьезное существовало вперемешку. Тут находилось место и анекдотам (конечно, еврейским).

Постарел, обнищал? Скулишь, смолишь натощак? Разве смысл у жизни один? Как минимум шесть. Пожилые люди всегда говорят о простых вещах. По одежке встречают, хранят смолоду честь.

Человек, персона, глазами вперяясь в мир, видит один лишь Эрос. Эрос для пресного быта, как соль и перец, думать иначе – почти что ересь.

Всё страньше жизнь моя и страньше, Еще странней она, чем раньше, Еще причудливей, чудней, Еще острей тоска по ней - - Чудной и чудной. Что же дальше?

Казалось бы, он уже умер от страха. Что ещё могло потревожить его душу, если она ещё витала в Москве через долгие годы после того, как её бывший хозяин покинул эту бренную землю? Но у Демьяна Бедного было и посмертное существование со своей особой историей.

Не обладая грандиозным талантом Маяковского, она умела ему «соответствовать». Связывалась с издательствами на предмет публикации его книг, писала сценарии, снималась вместе с ним в кинематографе, гоняла по Москве на привезенном им из Парижа «Реношке». Между прочим, Лиля - одна из первых московских женщин-автолюбителей.

Война оставила Слуцкому не только шрамы на теле, но и в результате сильной контузии – стойкую, изнурительную бессонницу. И – то ли война разбудила в нём одно удивительное свойство, то ли оно было врождённым, но он мог обходиться без часов. Они словно жили у него внутри – он в любой момент с точностью до минуты определял время.