Эссе

Эссе известного поэта о знаменитом прозаике советской эпохи. Рубрика "Между жанрами".

Вступительная заметка к посмертной публикации стихов Михаила Анищенко

Рубрика "Лица из прошлого". Лирический очерк безвременно ушедшего из жизни провинциального журналиста.

Высоцкого и Вертинского я ценю. И тот, и другой были людьми театра. Ни о каких «искренних» песнях речи быть не могло. Тут были скорее короткие моноспектакли: лирический герой и исполнитель (он же, зачастую, и автор) не совпадали целиком – то есть Высоцкий и Вертинский сознательно выступали актёрами некоего музыкального иллюзиона. В этом заключается их большое отличие от рок-музыкантов. Всё дело в сознательности.

Огромный по объему сборник под редакцией Б.Л. Альтшулера и В.Е. Фортова представляет обзор удивительных судеб нескольких поколений российских ученых, создавших советское ядерное оружие, восстановивших ядерное равновесие и тем самым предотвративших угрозу самой страшной атомной войны.

Чужая душа – потёмки. Но и своя – немногим светлее. Мы кувыркаемся вместе с ней в повседневной невесомости, как космонавт в потерявшемся корабле. И лишь слова поэта или пророка, пролетающего невдалеке, вернут нам ненадолго чувство веса, ощущение верха и низа.

Остроты Сергея Лаврентьевича имели большой успех и передавались из уст в уста. Наш остроумец находил, что секретари имеют некое сходство с часовой пружиной, потому что они тоже медленно направляют ход.

Адольф Гитлер говорил всего полчаса - но его наградили громом аплодисментов. А в кружке для сбора пожертвований оказалось около 300 марок, что превышало предыдущий партийный бюджет в сорок раз.

Жить зажмурившись, в глухой ярости от всего, в том числе и вкусового «мы», извлекаемого, скажем, из пива с таранькой, переходить на другую сторону улицы при слове «комсомол», не знать одной на всех радости в виде телевизора и только творить намаз, обратившись лицом к погранзаставе, как к Мекке – это ль не достойно соискателя лавров Толстого?

Физический факультет МГУ гораздо раньше мехмата стал проводить антисемитскую политику на вступительных экзаменах и всегда оказывал помощь мехмату в отсеве нежелательных абитуриентов. Но в 1979 году случилось непредсказуемое: мехмат сообщил физфаку, что они сами справились с поставленной задачей.

Главное было не опоздать на работу ни на секунду: в проходной всегда стоял сотрудник отдела кадров с листочком бумаги, куда записывались фамилии тех, кто не успевал проскочить мимо вахтера до половины девятого. Этих горемык ожидали санкции в виде проработки на собрании, выговора и даже лишения квартальной премии.

В сущности, главным Колиным призванием и амплуа было – быть читателем, в особенности, читателем поэзии. Читал он жадно: внутри у него всегда была настроена система строгих эстетических и исторических критериев, позволявшая точно и тонко реагировать на прочитанное.

В холодном июне свинцовые тучи летят. И не разобраться, что праведно в нем, а что грешно. И кажется мне, что по жизни иду наугад, Не тех, не того, не затем окликая поспешно.

Что же произошло за сто бесконечных дней, которые отделяли декабрьскую ночь с помянутым поэтом кандальным звоном дверных цепочек и апрельское утро, когда баба Женя и только что вернувшийся дед услышали по радио: «...привлеченные по делу группы врачей, арестованы без каких-либо законных оснований... Полностью реабилитированы... из-под стражи освобождены»?