Эссе

Свобода — это не только приволье. Это — работа. Непросто привыкнуть к этому. Свобода — певческий труд. Свобода — жреческий подвиг. Да. Ни больше, ни меньше. Готовность к порыву, к взлёту, к паренью. И всё это — труд. Полёт в пространстве — работа. Порыв сквозь время — работа. И память — работа.

Робко спускается вечер смиренный,/ Тьма застилает межи,/ Друг-демиург из соседней вселенной,/ Как тебе там, расскажи?

Версия очень романтическая и красивая. Похоже, навеяна она «Ромео и Джульеттой», но есть ли под ней реальные основания? А не взглянуть ли на это дело со свойственным мне цинизмом с противоположной точки зрения? Не может ли быть, что, как говорят англичане, эта гипотеза «is too good to be true» — слишком красива, чтобы быть верной?

Заключение — сначала в одиночной келье, а затем в более просторном помещении — было мерой крайне немилосердной и продолжалось семь лет, два месяца и несколько дней. Историки так и не пришли к единому мнению о причинах столь долгой бесчеловечной кары со стороны Альфонса, «просвещенного монарха» и мецената, пусть даже своевольного и, по некоторым сведениям, грубого, но неизменно благоволившего к своему придворному стихотворцу.

Вообще, это было сложное время, когда по-настоящему, с необходимой ответственностью поступали те члены правительства, которых судьба уже отодвинула в сторону.

Удивительно, но среди моих друзей и знакомых не много наберется хороших рассказчиков. Может, всего два-три. И это за всю мою, почти прожитую, жизнь! И это не потому, что у моих знакомых плохие способности к публичным выступлениям. Полагаю, что способности рассказчика и докладчика напрямую не связаны, а может быть даже противоположны.

Я всё-таки думаю, что “философская лирика” это оксюморон — совмещение несовместимого. Зарифмованный философский трактат не будет поэзией, и поэтическая формула не есть философская концепция. Однако, как бы ни оценивать поэтическую ценность стихов Соловьёва, его идеи во многом сформировали мировосприятие Вячеслава Иванова, Андрея Белого, Александра Блока.

Стареть — интересно. Старость, как это ни удивительно, полна внутренних ростков и даже, о чудо, внутренних перспектив (надо, наверно, уж совсем выжить из собственного потенциала, чтобы упереться совершенно в тупик; думается, немногие до этого доживают). Беда единственно в том (скорее, в сознании того), что не остаётся времени продолжить начатое.

Въезжает на площадь перед кафе-автоматом кавалькада чёрных машин. Четыре штуки, одна за другой, как на параде. Шикарно разворачиваются и причаливают прямо передо мной. Из каждой выходит черно-белый официант и на вытянутой руке держит поднос с единственным бутербродом на каждом. Два бутерброда, таким образом, с красной икрой и два с ветчиной.

«Музейная крыса» — это и роман, и новелла, и сага, и детектив, и даже путеводитель по модным нынче заповедным уголкам глобального номадизма. С «Музейной крысой» в руке вполне уверенно пройдешь самыми изысканными маршрутами по европейским столицам и заокеанским континентам. Если Вы, например, запланировали себе Австралию, тогда Вам точно читать «Крысу».

В конце ноября 1942 года одиннадцать жителей польского города Жолква, среди которых была Клара Шварц с родителями и сестрой, в буквальном смысле исчезли с лица земли. Чтобы избежать заключения в гетто, они скрылись в бункере, который сами выкопали под домом Валентина Бека, этнического немца и известного в городе антисемита, находящегося на службе у нацистов.

Если попытаться в одной фразе определить рациональный смысл Торы, то он будет звучать как необходимость привить человеку Божественные инстинкты (БИ). Одних животных ему уже недостаточно, чтобы реализовать свою человеческую сущность.

То, что когда-то было двумя совершенно разными формами поклонения, теперь стало одной. Молитва приобрела четко структурированный характер жертвенного служения с фиксированными текстами и временами. Молчание, сопровождавшее жертвоприношение, превратилось в речь. Две традиции — пророческая молитва с одной стороны, священническое жертвоприношение с другой — слились в одно целое.

Если Соломон был действительно знаменитым царем, как изображают его еврейские предания, тогда отсутствие каких-либо контактов между этой царицей и этим царем объяснить трудно. Это было бы в самом деле странно, так как эти два правителя были не рядовыми обладателями тронов, а выдающимися монархами.

Как правило, беженцы начинали с попытки поселиться в Иерусалиме, но в итоге большинство переселенцев оказывались в Галилее, где жить было проще и безопаснее. В XVI веке Цфат превосходил Иерусалим и по численности населения и по еврейской учености. С тех пор город известен как центр еврейской мистики, город каббалы.