Эссе

2 ноября 1942 года нацисты ликвидировали гетто Дрогичина. Это стало концом еврейской общины в Дрогичине, которая существовала здесь с XV века. Только эти камни остались сегодня от тысяч евреев, что жили здесь когда-то. Пусть будет благословенна их память!

Разграничение еврейской периодики по странам в известной степени условно. Так или иначе, существовали тесные связи между прессой России, Германии, Австро-Венгрии и шире — Палестины, США, Великобритании, Франции. Евреи, рассеянные по всему миру на рубеже XIX-XX вв., создали общность, лишенную государственных границ, но объединенную общими идеологиями и общими идентичностями.

О знаменитом раввине, эрудите, просветителе, общественном деятеле, библиофиле и создателе «Библиотеки Страшуна» р. Матитьяг̅у написано столь много, что нет нужды пересказывать его биографию и перечислять его заслуги перед евреями вообще и перед евреями Вильны в особенности.

Однажды случилось так, что заболели обе, мать Рахиль и малолетняя дочь Надя. Моя бабушка молилась о том, что если уж надо выбирать, то пусть Бог оставит ей мать: матери у неё второй не будет, а дочь она ещё сможет родить. Чего тут было больше: непоколебимого здравого смысла или всепоглощающей дочерней любви? К счастью, дилемма разрешилась благополучно. И мать, и дочь остались живы.

О ней писали газеты в Израиле, Америке, Финляндии и Скандинавии. О её деятельности рассказывали на телевидении (каналы Израиль Плюс и РЕНТВ) и в эфире израильского радио «РЭКА». В её честь посажено дерево на зелёных холмах Галилеи. Жившим рядом с ней выпала большая и редкая удача — учиться у Риммы оптимизму, вере в людей и подпитываться её жизненной энергией.

Государственный антисемитизм, проводимый в стране в эти годы, существенно укрепил позиции бытовых антисемитов. Думаю, однако, что более половины населения не разделяло антисемитских убеждений или была безразлична к ним. Взрослые антисемиты обычно бывают злобными, скрытными и трусливыми и таятся до поры до времени, в то время как на их детях проявляется реальный процент населения, зараженного ненавистью к евреям.

На Черкащине, в Умани, не стало еды уже в 1932 году, в год «великого перелома», каковым в советских учебниках называли повальную организацию колхозов. В 1933-м люди голодали даже в таком, считавшемся хлебным, городке, как Умань. Как-то мама упала на улице от истощения. Члены ячейки подобрали её, посадили на бричку и отправили в Киев.

Симбулеруса я боялся. Он показывал фотографии, где изображались изменения внешности у людей под действием его гипнотического воздействия. Он выступал под восточного чародея — в халате и чалме. Он был крупным человеком с выразительным спокойным лицом. Вероятно, он обладал большой гипнотической силой, что меня подкупало, однако между нами была дистанция.

То, что ложь – это правда, доказать нельзя, но ложью можно посеять сомнения в правде. Утверждениями о «втором претенденте на авторство» Вы, уважаемый Игорь Николаевич, поддерживаете эти сомнения, которые совсем не безобидны. Пятнадцать лет назад из-за таких сомнений было выброшено имя Иона Дегена из сборника, к которому Вы, Игорь Николаевич, «имели отношение». Теперь в академических журналах появляются статьи Ваших коллег-профессоров, в которых автором «Валенок» называют только Коренева, не упоминая даже Иона Дегена.

По существу, хотел того И. Сухих или нет, это покушение на убийство стихотворения — тем более, что статья прозвучала с трибуны «Нового мира». К счастью, покушение не удавшееся — я попытался показать предвзятость текста и несостоятельность аргументации, но провоцирующее новые попытки.

В 90-е годы государство поставило науку на грань выживания. Институт Ландау был известен во всем мире, и, как только открылись границы, за учеными началась настоящая охота. Из 80 научных сотрудников в штате Института уехало около 50 человек, причем около 30 стали профессорами, имеют свои лаборатории в лучших западных университетах.

Как человек и художник В. Борисовский сформировался в предреволюционные и первые послереволюционные годы. Вместе со всей русской культурой суждено было ему пережить «три утопии коллективного преобразования мира»: «религиозно-мистическую с ее “замыслом вселенского действа” — “мистерии”», «машинно-урбанистичеcкую социальную утопию 20-х гг.» и «тоталитарную утопию 30-х». Пережить их, живя в Москве — «материнском лоне всех этих утопий».

Нельзя понять, в какой момент Хват просто издевался над Вавиловым, когда он его истязал многочасовым допросом или когда он с подручными зверски его пытал. А то, что пытки в НКВД достигли нечеловеческих масштабов, известно. Могли, например, привязывать человека к стулу, пристегнуть его руки к спинке стула, содрать брюки, зажать подследственному мошонку между тонких дощечек…

Входя в мир Акселя, мы входили в легенду, потому что Аксель творил легенды и истории абсолютно из всего — и из повседневных событий, и из прошлого, из своей собственной жизни и жизни своего окружения. Как правило истории эти абсолютно цельны и литературно безупречны, детали их законченно прекрасны. По сей день их хочется повторять и рассказывать, потому что «всё так и было», да просто не могло быть по-другому.

Должен признать, что в своём нелестном отзыве о “Едоках картофеля” Раппард был прав. С академической точки зрения это и в самом деле небрежная работа. Но разве смог бы сам Раппард так пронзительно изобразить беспросветность существования бедных крестьян? Как художник он сейчас почти забыт. Его имя сохранилось в истории лишь благодаря переписке с Ван Гогом и ссоры с ним из-за его первого шедевра.