Эссе

Через Яшу я познакомился с другими людьми из «культурного мира». Среди них был некто Гельфанд, тоже обладавший такой редкостной коллекцией пластинок, что даже Консерватория одалживала их у него. Познакомился я и с целой компанией завсегдатаев филармонии и художественных выставок. Они, мне казалось, ушли далеко вперед от меня в культуре, ибо в филармонии их интересовал уже не Чайковский и Бетховен, а Стравинский и Барток, а в живописи — не Репин и Суриков, а Пикассо и Клее.

Вся гевалт-публицистика, вся тс-с-с-конспирология, всякое настырное мозгоимательство, все эти истерические “борьбы” то против израильских агрессоров или глобального потепления, то в защиту веками страдающего гейства ли, женства, негритянства ль — все они основаны на дешёвом, но популярном актёрском приёме «переиродить Ирода» (помните Гамлета?). Популярном, поскольку поначалу он неизменно успешен…

Однажды, осмелившись, я пригласил объект своего тайного обожания …ну, конечно, в кино — благо, рядом был кинотеатр “Победа”. И она согласилась! Фильм был болгарский — “Затмение” — что полностью отвечало моему тогдашнему состоянию. Правда, мест рядом не оказалось — второй после названия фильма тревожный симптом для первого совместного выхода, но всё равно я был счастлив.

Избирательное право стало всеобщим, и все больше народу — от обдолбанных бродяг до профессоров кислых щей и вареной ваксы — решают, как тратить налоги, которые они не платят. Основатели западных демократий боролись за свои права собственников, современные же избиратели, не имея собственности, про такие права не понимают.

Что в первом веке, что в двадцать первом, никогда не было среди евреев единомыслия. И не думаю, что когда-нибудь будет, потому как существовать оно может: или между умными людьми, или между людьми глупыми, потому как только они обладают единомыслием сами с собой и друг с другом, желают справедливости, благополучия, и стремятся к этому сообща.

Правда состоит в том, что Америка не является единственной страной и культурой на планете, которая была основана на свежей крови тех, кто пришёл раньше. Каждая страна, каждая нация, каждая культура была основана мясниками. К сожалению такова жизнь. Люди Запада, которые сегодня высоко машут флагами прав человека, являются детьми или внуками вчерашних убийц и насильников.

Мы с братом с удовольствием хихикали, когда приходили списки лауреатов Ленинской и Государственной премии и наши бабушки и дед углублялись в непонятные названия премированных научных работ и высчитывали, сколько из лауреатов евреи. Иногда фамилии были обманчивы, и они жарко спорили, может ли какой-нибудь Михельсон оказаться немцем, или все-таки и он из наших.

«В тот день я была на очередном занятии по верховой езде. Мне очень не хотелось уходить из конюшни, потому что в окружении лошадей я чувствовала себя (да и сейчас чувствую) гораздо спокойнее, чем среди людей. А тогда у меня были ещё и домашние проблемы — родители постоянно ругались. И я искала причину, чтобы остаться — не идти домой, не слышать криков и ссор. Не знаю, может, в тот день меня услышала Вселенная, но я нашла книгу Ф. М. Достоевского “Преступление и наказание”, села на стог сена и стала читать вслух лошадям. С каждой строчкой я переносилась в другой мир, всё больше и больше уходя из этой реальности…»

Часто создатели фильма специально идут на нарушение исторической правды, думая усилить художественное воздействие произведения. Горький урок этого сериала состоит в том, что результат такой вольности часто оказывается обратным – отступление от правды истории делает произведение таким же нелепым, как глубокий снег в августе четырнадцатого.

Кажется, мы нащупали ответ на вопрос, что в языковом описании соответствует линейности, то есть возможности разделить систему на части таким образом, что свойства целого является суммой свойств частей. Это контекстная независимость, при которой смысл текста складывается из смысла частей, а не холистически.

И вот находится группка людей, совершенно внутренне свободных и абсолютно не признающих авторитеты — даже профессиональные. Столько саркастических замечаний о Колмогорове или Гельфанде я не слышал больше никогда в жизни. Это было некое явление нонконформизма в абсолютно конформистском окружающем мире.

Пораженный трагической смертью Маргарет и выражая восхищение ее личностью, которое он испытывал с момента их знакомства, Ральф Уолдо Эмерсон написал: «До последнего мгновения ее страна отторгала ее… Смелая, красноречивая, утонченная, совершенная, преданная душа! Если бы провидение позволило появиться в Америке многим подобным ей, свобода, честь, литература и искусство были бы в безопасности в этом мире».

Фактически оба документа подстрекали Сталина на выдачу ордера на арест Вавилова, и вскоре им удалось этого добиться. Сейчас, спустя много десятилетий, трудно сказать, что чувствовал в те дни Николай Иванович, был ли он морально приуготовлен к страшному концу. Реалии тех дней не могли оставаться им незамеченными…

Я вышел в соседнюю комнату и нашел там только одну картину: Сезанн «Мальчик в красном жилете». Я долго стоял, не в силах оторвать от нее взгляд, пока наконец не заметил, что Клеменсо и Моне также вошли, и художник сказал глубоким, красивым голосом: «Да, Сезанн — величайший из нас всех…»

Перед отъездом Ростропович заблаговременно отправил свой дом на колесах в Лондон вместе с виолончелями и нотами. Забегая вперед расскажу, что, прибыв в Лондон, Ростропович немедленно его покинул, ибо закон, принятый более 100 лет назад в Британии по поводу собачьего бешенства гласил, что любимый, добрейший, лохматый бело-коричневой масти ньюфаундленд Кузя должен был шесть месяцев находиться в карантине. Ростропович и Кузя уехали во Францию.