Публицистика

«”Сакральное”, заметим, по самой своей природе, претендует на адекватность красоте, ситуации совпадения-тождества реальности и идеала. Однако на самом деле, конечно же, названное тождество выполняется далеко не всегда. И это прямо относится, в том числе, и к претендующим на “сакральное содержание” календарным праздникам, среди которых в наше историческое время особое место занимает такой, как День (принятия) Конституции. О специфике моментов “сакрального” и “профанирующего” в отношении “Дня Конституции” как праздника, содержанием своим указывающего на особую определенность идеологического предмета, я и хотел бы высказаться здесь…»

«Евгений Павлович не жаждал славы, хотя по праву ее заслужил. Двадцать пять лет прошло со дня трагической гибели уникального российского спортсмена, но до сих пор его имя большинству наших сограждан мало о чем говорит, хотя в сравнении с каким-нибудь популярным футболистом или хоккеистом, которого знает вся страна, достижения Смургиса гораздо серьезней и значимей…»

...От литературы он был очевидно весьма далек, поскольку не узнал даже Есенина... Как бы то ни было, но, выслушав пивных ораторов, он вызвал милицию и поведал двум подоспевшим милиционерам только что услышанное. После чего поэтов увели в отделение, где они провели ночь, но не успокоились даже за решеткой: например, пели “Интернационал” с поддельным еврейским акцентом, сознательно не выговаривая при пении букву «р» (это уже из рапорта участкового, проводившего четверку в отделение).

Почему люди пугаются самого этого слова: смерть? «Я еще не готов читать вашу книгу», - говорит мне нью-йоркский писатель Б.Н. В одном из известных российских издательств готовы напечатать «Долгие беседы в ожидании счастливой смерти», но при одном условии: нужно изменить название. Это условие принять не могу.

Вторая (послевоенная) волна эмиграции, в отличие от Первой, вынесла на Запад не так уж много людей искусства, но и они замалчивались, недооценивались. В метрополии о них в целом судили с окопной беспощадностью как о предателях, подлежащих насильственной депортации и суду на родине. Да и Запад с его союзнической философией видел в них только пособников, а не жертв фашизма. Многим приходилось скрываться под псевдонимами, сознательно оставаясь в тени. Годы шли, поколение стало редеть, но вот в России наступили перемены, и лёд замалчивания начал подтаивать и крошиться. Валентина Синкевич решила его взломать, выпустив итоговую для всего поколения антологию «Берега».

Вкусив в молодости славы в качестве автора самых популярных советских песен и подающего большие надежды прозаика, он попал в опалу после того, как на Западе была издана первая часть «Чонкина». Но поскольку не сдался и не скурвился, то был сначала исключен из Союза писателей СССР, потом лишен регалий, наград , возможностей печататься и, в конце концов, советского гражданства.

Никакой драматург не выдумает более эффектной сцены: ночь озарения на Гельголанде завершается восходом солнца над морем, и встречает рассвет, сидя на вершине скалы, возвышающейся над морским простором, юный автор, ставший сегодня основоположником новой науки.

Ещё в апреле на страницах «Накануне» разразился первый политический скандал, связанный с именем Толстого. Председатель эмигрантского Комитета помощи писателям Н.В. Чайковский обратился к Толстому с открытым письмом, которое было помещено на второй странице 17-го номера газеты 14 апреля 1922 года.

Почему — легенда, ведь там всё правда? А вот и нет — документы лгут не хуже людей, ибо людьми писаны, и кое-какие аспекты произошедшего навсегда останутся непонятными и открытыми для множества интерпретаций.

Нейгауз как музыкант не мог не видеть (не слышать) гениальности Гилельса, его подлинной величины, но по каким-то причинам не хотел, чтобы об этом знал широкий круг людей, чтобы это было зафиксировано на уровне общественного мнения.

Изначально в голландском написании имени Рембрандта отсутствовала буква «d». Имя, полученное художником при рождении, писалась как «Rembrant». Однако, после 1633 года, он начинает добавлять букву «d» к своей подписи, на картинах, рисунках и офортах.

Сезанн опередил свое время, и его начали признавать, вне очень узкого круга, лишь в 1904 г., за два года до смерти, когда его работам был отведен целый зал в Осеннем салоне в Париже. Его большая персональная выставка состоялась в Париже уже посмертно, в 1907 г. А до 1904 г. его работы почти никто не видел.

Услуги Стаховича в этих условиях были уже не нужны. Станиславский и Немирович-Данченко сами нашли оптимальный способ сотрудничества — в жестком разделении сфер жизнедеятельности. Миссия Стаховича была выполнена.

Долго считалось, что у американского большинства есть иммунитет к социалистическим идеям: там никогда не приживались сколь-нибудь заметные соц- или компартии (существовавшие на деньги НКВД-КГБ группки с такими названиями, по численности уступавшие местным психушкам, считать партиями мы не будем). Вместе с тем не все знают, что практический опыт социализма в Америке есть, и не такой уж малый.

Более двух лет затворничества мало сблизили сестёр Франк: очевидно, они были слишком разными, чтобы понять друг друга. Спонтанная, открытая, увлекающаяся, вспыльчивая, общительная Анна и замкнутая, покладистая и спокойная Марго. Её не так легко вывести из себя. Лишь один раз Анна упоминает в своём дневнике, что Марго рассердилась.