Публицистика

Виктор Топаллер был из тех людей, само имя которых вызывает всплеск эмоций...

Я улыбаюсь: что о своем предназначении думал прадедушка Бетховена, пекарь по профессии? Мог ли предвидеть монах Пьер Периньон, что вино с пузырьками, которое он считал бракованным, так понравится аристократии, что станет шампанским? Или вспомним еще одного монаха, по имени Мендель, подсчитывавшего горошины в стручках. Поэт, сочинивший известную считалочку про зайчика «раз-два-три-четыре-пять», написал целые тома, а осталась только считалочка...

...Всё же не зря нам не дано перемещаться в иные измерения. Кстати, многие писатели опасаются описывать придуманные ими сюжеты, ситуации и образы, чтобы не спроецировать что-то нежелательное на себя или близких. К примеру, Вероника Долина рассказывала, что ей как-то пришлось вырезать строчки из своего блокнота, чтобы написанное не материализовалось.

...Выступая на церемонии, она призналась, что из биологии помнит только что-то о тычинках, поэтому ей пришлось обратиться к помощи генетика Александра Маркова. Такой уровень подготовки не помешал Кузнецовой-Чертанову создать биографию Дарвина и завоевать почетное звание «Просветитель», получив к тому же солидную денежную премию. В том же выступлении она объявила, что «в приступе какого-то слабоумия взялась за Эйнштейна».

Весь этот ужас массового уничтожения людей надо было объяснить местному населению. Этим, в том числе, занималась оккупационная печать. По данным энциклопедии Холокоста в оккупации было свыше 400 периодических изданий, но по данным И.В. Грибкова только газет на русском языке выходило не менее 350 наименований.

Советско-германский фронт за время войны всегда начинался на Белом море. А заканчивался сначала на Черном море, потом — на Азовском, а потом — на Каспийском даже. А на севере шел по линии государственной границы от номерного знака №1 по реке Западная Лица до самой Ухты.

З. Жаботинский и Х. Вейцман превосходили Д. Бен-Гуриона и ораторским искусством, и тем, что сегодня называется харизмой. Но ни один из них не обладал такой способностью сконцентрироваться на своей цели и двигаться к ней с такой настойчивостью, которая отличала Д. Бен-Гуриона.

После Второй мировой войны многие израильтяне в память о своих близких, погибших в огне Катастрофы, стали изучать Мишну. Так было положено начало удивительной традиции духовного единения поколений, дабы не прерывалась связь времен.

Ужасающая особенность властителей дум и госаппаратов современного Запада не в том, что они эксплуататоры (это не ново), не в том, что гуманностью не блещут (и это видано-перевидано), но в том, что с энтузиазмом пилят сук, на котором сидят.

Перевод всегда в той или иной степени усыновляет языковые особенности оригинала, обычно свойственные и ему, но в мере иной. В любом случае язык перевода не должен, с одной стороны, перерезывать грамматическую пуповину, соединяющую его с оригиналом, с другой — слишком назойливо ему подражать. Как обычно, это вопрос вкуса и золотой середины.

До тех пор, пока владычество Божие воспринималось как нечто внешнее, объективированное по отношению к душам людей, составляющих общественный коллектив, ответственность за создание общества, лучшего, чем нынешнее, возлагалась на Божьей Милостью Правителя.

Барон де Гирш не признавал традиционной благотворительности, сводящейся к раздаче милостыней. Он был уверен в том, что будущее российских евреев связано с предоставлением им возможности продуктивно трудиться.

Какое же страдание и горечь обременяли мысли матери, если в собственном сыне она видела черты характера и мировоззрения, которые она сама в своих произведениях «Макарка», «Мечтатель», «Не ко двору», «Устроились», «Феномен» изобличала, отвергала, не принимала, страстно боролась, описывая и всесторонне анализируя проклятие антисемитизма на Руси.

А если бы с нами был сегодня Александр Исаевич Солженицын, глубоко верующий, православный человек? Что бы сказал он об РПЦ, о патриархе нашем Кирилле? О том, как беспардонно лезет церковь в школы (даже в детские сады!), в искусство, как нагло пытается сейчас лишить Петербург Исаакиевского собора с его замечательным музеем.

Всё вышесказанное позволяет сделать следующую реконструкцию: «малый теракт» против А. Толстого послужил триггером, активировавшим положенное на время под сукно (по указанию вождя?) дело о «большом теракте».