Публицистика

По своему общественному темпераменту Эйнштейн не отказывался от самых диковинных предложений войти в некий комитет, возглавить какое-нибудь общество или подписать петицию против чего-то или в защиту кого-то. Для него было важно помочь слабым, преследуемым и угнетенным, поддержать борьбу с насилием, нарушением прав человека, разжиганием новой войны.

Если говорить о качествах Г. Аскарьяна как ученого, то, по-видимому, главное его качество заключалось в том, что он, как говорят, видел физические эффекты там, где их никто кроме него не видел. Для него физика была единым организмом, он не признавал перегородок между механикой, акустикой, оптикой, физикой элементарных частиц, электродинамикой и другими разделами физической науки.

Страна Америка начиналась с борьбы против налогов, навязанных населению без его согласия. Свободу самообложения поколение Американской Революции видело как залог всех других свобод. К настоящему времени ситуация практически вернулась к тому, что вызвало революцию - с той разницей, что нынешний враг свободы пребывает внутри нации.

Европейцев, попадавших в Соединенные Штаты в середине 19-го века, поражала глубокая дремучая провинциальность американской культурной и политической жизни. Крупных писателей, художников, или поэтов, известных в Европе, в США в это время не было. Собственно, Эмерсон уже был, но он рассматривался скорее как философ. Где-то в стороне от суеты жил в своей уединенной хижине в лесу Генри Торо. Oднaко его работы и в США поначалу особой известности не имели.

Монотонный фон просторного заречья может быть оживлён и увенчан небольшим числом уникальных изолированных естественных или искусственных объектов — гор, холмов, зданий, сооружений, которые, ввиду своей редкости и единственности, притягивают взор подобно источнику света. Эти объекты могут располагаться в трёх визуальных зонах.

Но суть библейского рассказа о Каине и Авеле в том, что здесь определено главное, пожалуй, условие в отношениях между человеком и Богом: право Всевышнего «призирать» или «не призирать» человека по своему Ему одному известному выбору без какого-либо на то объяснения. Невозможно представить себе глубину смысла, который заложен в этом повествовании, предваряющем историю человечества и отвечающем на извечный для людей вопрос: почему ему дано, а мне - нет, хотя я знаю и умею не меньше?

Но этот самолётик, несмотря на всю свою «игрушечность», был передовым в своей начинке, системах управления и боевом применении. «Зааван» имел полноценный и очень умный автопилот, многоканальную связь с центром управления и, самое главное, гиростабилизированную видеокамеру с отличной оптикой и высоким разрешением.

B Гемаре много разных мнений и предположений. Некоторые из них высказываются специально, чтобы довести идею до абсурда. Некоторые ситуации крайне гипотетические, поскольку обсуждаются законы и границы их применения. Что будет, если мыши убили кота, взятого в долг? Нужно ли компенсировать ущерб за такого непутевого кота? Что будет, если женщина родит теленка, а корова - ребенка, принимать ли теленка в миньян?

Я различаю две ипостаси Бродского: человека-персоны и поэта. У него было всё точно по Пушкину: «пока не требует поэта \ к священной жертве Аполлон \ в заботы суетного света \ он малодушно погружен». Как человек мог бузить, завалить женщину (есть доподлинное свидетельство потенциальной «добычи», делилась со мной), считаю, что поступил подло написав подметные письма, перекрывая доступ к работе и издательствам Евтушенко и Аксенову. Но, конечно же, есть множество свидетельств благородной помощи, например, Довлатову, Темкиной и др. Мне лично рассказывал Валерий Петроченков (одно время заведующий департментом славистики в Джорджтауне), как бережно относился к его поэзии Бродский, всячески поддерживая его талант.

Был в те времена такой анекдот: Армянское радио спросили: будут ли клопы при коммунизме? Армянское радио ответило: конечно будут, ведь в них течет рабоче-крестьянская кровь.

Огромные двухэтажные избы, насчитывавшие до 36 окон, дожидались очереди быть перевезёнными в музеи либо сгореть, что более вероятно. Даже обитаемые дома разрушались оттого, что в них было мало жителей и трудно отапливать все помещения. На распутьях высились гигантские кресты-распятия, увешанные женским нижним бельём. (Если у женщины что-то болело, она вешала трусы или бюстгальтер, соответственно, на бёдра или грудь деревянного Христа. Современные культурологи, пропитанные православием, избегают рассуждать об этой, бытующей и сегодня, форме народного идолопоклонства). И, наконец, там сохранялась даже одна ветряная мельница.

Это вор-карманник и у него удачный день. У Абрамовича, как известно, один аппарат и в нём четыре мелодии – одна для президента России, вторая для будущего президента России, третья для жены и четвёртая – для будущей жены. Мелодии для президента России нынешнего и будущего совпадают и вбиты навечно, а для жён меняются довольно часто. Особенно мелодия для будущей жены. Футболисты и тренеры, для экономии, звонят Абрамовичу на городской, остальные – на телефон его помощника. А там звучит почему-то частушка «Евреи, евреи, кругом одни евреи…», хотя помощник - араб… У евреев, кстати, со звонками не очень хорошо - у них же на всех всего две мелодии, «Семь-сорок» и «Хава Нагила».

Первые три недели отпуска – Израиль. Это святое, здесь в переносном смысле. Туда ездишь, как когда-то на дачу в Рощино к дедушке с бабушкой – как когда-то к своим дедушке с бабушкой в Иерусалим ездили наши дети. Но они – Иосиф и Мириам – выпорхнули из кокона, и теперь кто-то другой, свой Набоков, бьет по ним рампеткой. От иерусалимского квартета дедушек и бабушек остался только один голос – слабеющий голос моей тещи. Наступило, точней, вернулось, время, в которое я мысленно помещал себя в первые годы своего отцовства (это слово по сю пору странно и даже неловко произносить в первом лице). С рождением первого ребенка я стал воспринимать себя остраненно: «чьим-то детским воспоминанием», черно-белой карточкой своего отца. «Мидóр ле-дóр» – «из поколения в поколение». Однажды в Летнем саду в виду умирающих языческих богов мне было сказано: «Как сильнó в вас чувство рода». Да, сильнó.

К чему я затеял этот рассказ о Вольке и Хоттабыче? Во-первых, чтобы напомнить вам, сильно, надо полагать уставшим от реальной политики, информации об АТО, выборов, коммунальных тарифов и прочих ужасов нашего городка, о том, что на свете существует еще кое-что, к чему мы обязательно возвратимся, когда весь этот бедлам закончится и, даст бог, в нашу пользу. Во-вторых меня всегда занимало, как в детской литературе определенного времени — у Гайдара, например, или вот Лагина, — неизбежная социальная ложь, уложенная в матрицу умной фантазии, поданная с помощью точных лексических форм, отвечающих психологии юных героев, странным образом перестает быть ложью, становится, в принципе, несущественной. Фальшивые в устах взрослых декларации, будучи произнесенными мальчишками и девчонками, приобретают иной, очищенный, идеальный смысл; наполняются светом веры, что ли… Ну, и третье наблюдение, ручаюсь, совершенно для вас неожиданное.