Музыка

Внутренне не доверяешь этому немецкому романтизму, чувствуешь, что он где-то лжив. И ведь сколько раз жизнь подтверждала эту догадку. С одной стороны – тоска по полуреальным временам и пейзажам, а с другой – цепкость, практичность, отличное понимание своей выгоды, которое немцы (тот же Вагнер) всегда проявляли

Пленум-то был очередной, да вот обстановка перед ним сложилась чрезвычайная. Незадолго до того Канчели избрали руководителем Союза (кажется, первым секретарем, а председателем был Сулхан Цинцадзе). И мало того, что активизировались противники и завистники Канчели, так и многие поддерживавшие его ранее композиторы, в том числе и некоторые ученики, стали обвинять новоиспеченного избранника в том, что он, дескать, зажимает других авторов, продвигая только собственное творчество.

Эта опера - не столько романтический, сколько психологический феномен. В ней Вагнер впервые сумел выразить то, что чувствовали, о чём догадывались тысячи его современников, то психологическое состояние, которому пришла пора в конце XIX века, то видение мира, которое потом охватило всю интеллигенцию и варьировалось в тысячах произведений, в том числе – довольно жалких.

Музыка Мессиана, исполненная на открытом воздухе в жуткий мороз, среди тысяч заключенных, при очевидном непонимании немцев мессианства, происходящего на их глазах, музыка, не заряженная никакой идеологией – лишь одной силой «в Бога верую!» – воспевала Надежду для всех, сеяла на пепелищах человеческих душ новые семенa будущего цветения, чему залогом был утренний хор птиц...

Идея повторения истории искусства в разные века представляется весьма занимательной. Например, Орландо ди Лассо, чья музыка буквой принадлежит Ренессансу, а мятежным вольным духом – последующим нескольким векам, – своего рода «постмодернист» XVI века, подводящий черту под прошедшим (один и тот же год ухода с великим Палестриной – 1594) и прозревающий будущее.

Андрей безуспешно пытался создать что-то похожее на Мадригал, продолжал писать, хотя, как он говорил, его композиторский кризис, начавшийся еще в Москве, источником которого, он сам считал, был кризис советского авангарда, не кончился ни в Париже, ни в Италии, ни в Швейцарии.

Программа первого концерта была составлена Андреем, как мы поняли значительно позже, мудро – в расчете на публику и исполнителей, впервые встречающихся с незнакомым пластом музыкальной культуры, о которой если кто и знал, то только понаслышке, из книг.

Выступая же со статьями, Вагнер как бы забывал, что он Вагнер. Элемент своего рода моральной безответственности перед историей – вот что ставит ему в вину Кац. Это позволило нацистам козырять его именем столько, сколько им было выгодно. Поэтому вопрос об ответственности Вагнера за злоупотребление его именем Кац решает положительно: да, виновен. Но этот факт не делает его ответственным за их зверства.

Геннадий Николаевич ушел из оркестра на самом деле. На смену ему как раз и пришел Федосеев, и уже при нем случилось то, на чем настаивал Лапин. По Федосееву - якобы настаивал. "Меня назначили, - с обидой говорит он дальше, - на роль "антисемитского городового".

Весь еврейский мир Нового Света заговорил о молодом талантливом кларнетисте Дэйве Тэррасе. Ударник Хелфенбейн вместе с братом, тоже ударником, были членами клуба, который назывался «Прогрессивное музыкальное общество». Он не только ввёл туда Дэйва, но и устроил в его честь великолепный банкет, а чтобы подчеркнуть вхождение в музыкальный еврейский мир новой звезды, устроил для его выступления специально освещенный подиум.

Когда Волконский стряхнул библиотечную пыль с музыкальных произведений, которые оставались не услышанными до того времени [до создания Мадригала], он сделал что-то сравнимое с работой авангардистов, и публика смогла услышать из возрождения старого движение вперёд.

Мы слепо шли к уродству и неразберихе и потеряли способность эстетической оценки. Смысл жизни притупился погоней за выгодой, властью и превосходством. Мы сами позволили этим силам опутать нас и внушить полное пренебрежение к их грозным последствиям.

Современная музыка также полна ярких фигур. И академическая, и популярная, и рок-музыка. Мы погрузимся в мир смелых фантазий такой противоречивой и самобытной певицы как Бйорк. Замечательный музыкант Джон Маклафлин тоже станет героем нашего рассказа.

На первой репетиции «Любовного напитка» Доницетти в финале 1-го Акта Паваротти вместо итальянских слов спел японское слово «Аригато» – что означает «спасибо». Это было забавно, хорошо укладывалось в текст и страшно нравилось публике.

После смерти Моцарта Констанция пользовалась не только материальной поддержкой Сальери, но и его дружеским расположением. Возникает вопрос: смогла бы она дружить с Сальери, подозревая его в отравлении мужа?