Проза

И это значит, что дела европейские плохи, и ученые мусульмане сообразят наконец, что для того чтобы отрезать головы совершенно необязательно ехать в Ирак, куда эффектнее процедура декапитации смотрится на фоне Эйфелевой башни и Биг Бена. Там в Париже, Лондоне и Берлине против колючей проволоки, а также против евреев, но не против евреев за колючей проволокой. А еще лучше, чтобы не было ни евреев, ни колючей проволоки. Просыпаешься утром, включаешь компьютер, сообщение – евреи гуманно улетели в соседнюю галактику. И утренний парижский кофе покажется таким вкусным.

Для решения проблемы «давки» и «пробок» вокруг ВПП Хацерим в те дни Лётная школа использовала трофейный аэродром Египетских ВВС в Эль Арише, южнее одноимённого города на севере Синайского полуострова. Мы, курсанты «Первоначального» этапа, летали там больше чем в Хацерим. Конечно, условия проживания там были совсем не такими, как в Хацерим, но наша эскадрилья была единственной, которая вела там «постоянную» лётную деятельность. «Давки» на ВПП и вокруг него не было, и выпускать «солистов» в Эль Арише было проще и безопаснее, чем в Хацерим. А это было важно для Лётной школы…

После этого в нерушимом порядке следовали: холодный душ (давняя, еще из прошлой жизни привычка), сопровождаемый вскриками и вздохами откровенно, для постороннего уха, эротической окраски; тщательное бритье (Нахум пробовал, было, завести бороду, но получилась она какой-то неубедительной); рассматривание в зеркале своего лица (обвисшие веки над бледно-зелеными глазами, сероватый пушок на выпуклой макушке, мясистый в прожилках нос); и в завершение – неизменная, из заскорузлой сковороды, глазунья, хлеб с маслом и растворимый кофе с долгожданной раздумчивой сигаретой. С ней он припоминал вчерашние интернетовские странствия и предавался приятным размышлениям о замысловатости Божеских творений.

Солнечные часы показывали ровно полдень, когда к харчевне подкатил черный «Мерседес». Из его чрева вывалились шестеро сановных мужчин и единственная женщина – поперек себя шире. Было заметно, что езда по тряской дороге не прибавила им бодрости. Крестьяне обступили столичных гостей тесным кольцом, не заученно улыбались, ища глазами виновника торжества. Но Дольникер не спешил с явлением народу. Он выждал солидное время, прежде чем возник на пороге своей резиденции.

Сейчас, полвека спустя, наивная романтика "Алых парусов", увлечение Гриновским эскейпизмом у меня вызывают улыбку. Не потому, что мне уже не понять романтизм юных душ, а потому, что знаю, насколько более зрелой была молодежь за полвека до нас и на сколь серьезные дела она оказалась способной. Мы в шестнадцать белыми ночами читали стихи у памятника Пушкину на площади Искусств. Продекламировать стихотворение Мандельштама считалось смелым поступком. А моя бабушка в этом возрасте ходила на маевки Бунда, разбрасывала листовки. Из нас растили людей знающих и думающих, но вряд ли революционеров. Хотя, если честно, революционную романтику нам тоже прививали, хотя и в более изысканных формах: через поэму "Двенадцать" и "комиссаров в пыльных шлемах".

И вот – девяностые! В институте “лишние” телефоны отключили, хорошо хоть электричество не обрезано. Атмосфера беспредельного воровства и насилия, рёв ослов бьёт в уши. Будто наглые мальчишки разбросали и сожгли муравейник. Зарплату по три месяца не платят, на электричке дважды в неделю езжу зайцем. Дачу бомжи периодически обворовывают, но брать там особо нечего, а чувство омерзения проходит быстро. Есть нечего. Спасибо Хеседу за продуктовые подарки в праздники – я не просил, сами нашли меня.

И все-таки, уже перед самой Олимпиадой в Москве, когда упорно шли слухи о скором закрытии границ, нам суждено было покинуть эту страну. Через долгие годы, в совсем преклонном возрасте, потеряв мужа, приехала и моя свекровь. Оглядываясь назад и анализируя то резкое послание брата, и эту, так много говорящую фотографию, я убеждена, что они сыграли свою роль, подстегнули и нас к отъезду.

При этом, на пять минут опоздаешь, получишь строгий выговор с предупреждением. Начальники главков и министры работали по ночам, как Сталин. Отсыпаются утром, вечером приезжают, всех приводят в движение: Звони в Ставрополь, что предпринято по результатам твоей проверки. Доложи результат. Переделай проект приказа, у него недостаточно официальный стиль. Продемонстрировав деятельность, они удаляются в кабинет с секретаршами, смотреть трофейные фильмы. Теперь можно домой ехать, бывает, и в час ночи приезжаешь. Валя ждёт у платформы – одной идти страшно, после войны всюду стреляли трофейные ружья и пистолеты. Когда разгромили банду «Чёрная кошка», оказалось, что хорошенькая Аня из бухгалтерии техникума – участница этой банды. В тюрьме Аня родила дочь и умерла. Девочку удочерила бабушка, повар детсада, женщина добрая и порядочная. Потом эта Ирочка ходила в детсад вместе с моими дочерьми. Бабушку она считала мамой.

Можно лишь согласиться с И.Альтманом, подчеркивающим, что «неонацизм, политический и этнонациональный экстремизм становятся все более осязаемыми реалиями в России» (Альтман, 2008: 149). Собственно говоря, отрицание Холокоста (равно как преуменьшение его значения, глумление над памятью его жертв) стало неотъемлемой частью не только крайне правого, но и крайне левого спектров российского общественного, научного и политического дискурсов. Говоря о правых и левых, под первыми из них я, естественно, подразумеваю националистов и расистов всех мастей, а не сторонников рыночной экономики, каковых в России почему-то именуют правыми. Поэтому, когда речь идет о России, мне приходится брать в кавычки термины «правый» и «левый», т.к. они сильно отличаются от аналогичных понятий, употребляющихся в Западной Европе и США.

В середине XVII века резко обострилось положение на Украине. Репрессии польских властей, социальное и религиозное угнетение озлобили украинских крестьян, мещан и казаков, а также некоторых шляхтичей и православное духовенство. Украинский народ добивался воли и справедливости, но за эти притязания заплатили евреи. Речь идет о них не как об отдельном классе или социальной группе, а о народе в целом. Но при этом, как в прежние времена, обоснованное недовольство сопровождалось обвинениями в адрес всего тогдашнего польского еврейства. Евреев уничтожали тысячами. Массовые убийства и страдания коснулись не только евреев, но и поляков, и самих украинцев. Как это произошло? Какие причины привели к истреблению евреев в XVII- XVIII вв.? Кто в этом виноват? Можно ли назвать виновников этих убийствах? Попробуем спросить об этом у летописцев, проследить по другим документам того времени и последующих лет, а также у историков и литераторов. Но надо твердо помнить – летописи и другие документы становились основной источниковедческой базой для историков. Очень редко в последующие годы исследователи пользовались источниками на польском языке, а уж еврейские были полностью исключены из научного обихода. Помехой было не только незнание языка. В XIX веке, а особенно во второй его половине, появились сборники документов, которые были переведены на русский язык. Но они не интересовали историков, точнее, их игнорировали. Исключение составил лишь М.С. Грушевский, что дало ему возможность взглянуть на многие исторические события иначе, чем его современники. Но об этом речь пойдет в данной и в следующей главе.

В последние месяцы войны, когда Советская армия была уже на территории Германии, Александр Павлович Мазовер занимался там сбором собак элитных пород. Ему для этой цели в помощь было выделено несколько солдат-ординарцев и целый железнодорожный вагон для отправки собак в Советский Союз. В то время, когда вся советская армия, от солдат до маршалов, ошалев от западного изобилия, тащила трофеи, стремясь напастись на всю будущую мирную жизнь, он ни сантиметра площади вагона не использовал для личных нужд. Он спасал брошенных собак – в пустых домах и виллах он часто находил собак, хозяева которых бежали, бросив своих питомцев. Единственное, от чего он не мог удержаться (по его же рассказам) – это от фарфоровых статуэток собак, которые он коллекционировал, и если ему попадались такие в немецких домах, он прихватывал порой одну-две для своей коллекции. Это и были все его военные трофеи!

На нашей с мамой половине стоял большой, обитый зелёным сукном письменный стол Абрама Дмитриевича с малахитовым чернильным прибором и бронзовой фигуркой собачки на подставке из чёрного камня, на вогнутую спину которой некогда клали перьевые ручки. Ещё там были книжный шкаф, украшенный статуэткой богини охоты Дианы, мамин диван и моя кровать. «Абин» стол был местом наших с мамой занятий. Я делал за ним домашние задания, мама готовилась к своим урокам. На столе стоял аквариум. В одном из ящиков хранилась вещица, неотвязно привлекавшая моё внимание. Это был миниатюрный японский кинжал, привезённый дедом из дальних странствий. Ножны и рукоятку из слоновой кости украшала искусная гравировка, к отверстию в ручке была прикреплена красная нитяная кисть, крохотное лезвие с иероглифами было остро, как бритва и холодно блестело. Когда родителей не было дома, я использовал кинжал как метательный нож, и он с честью выдерживал все мои издевательства.

Маскировочный взвод под командованием лейтенанта Ивана Синельникова очень скоро перестал быть привилегированым и был введен в состав роты одного из инженерно-саперных батальонов, со всеми прелестями военно-курсантской жизни: строевая подготовка, караульная служба, батальонное и ротное дежурство дневальными, с драиньем полов, дежурство на кухне, стрелковая подготовки и т.д. Занятия были классные и полевые, с рытьем окопов, устройством ДОТов и ДЗОТов (долговременных огневых точек), установкой и уборкой мин, строительством дорог и понтонных мостов. Полевые занятия проводились зимой и летом, в жару и мороз, в дождь и снег. Уставали смертельно. Но были живы. На фронте в то время у нас шансов выжить, наверное, не было. Были, конечно, и приятные дни. Как-то летом мое отделение работало несколько дней на лесопилке, где мы оставались ночевать вместо того, чтобы возвращаться в казармы. Однажды я был назначен дневальным по роте. Ко мне пришел офицер-дежурный по батальону и сказал, чтобы я его заменил, пока он отлучится. Как раз в это время пришел полковник – зам. начальника училища с какой-то делегацией, и мне пришлось отдавать ему рапорт.

Не в том даже беда, что на процессе в Нюрнберге, рассудку вопреки, наперекор стихиям, новые законы на коленке клепали, да еще, против всяких правил, норовили и обратной силой их наделить, а в том, что был там от начала подлог. Взяли законы, хорошие и правильные, действовавшие в мирное время в государствах западной цивилизации под реальной властью соответствующих правительств, и перерисовали с мира на войну, с упорядоченного общества на "международную обстановку", где закон тайга, а прокурор медведь, и с конкретной цивилизации на все человечество. Ну и, естественно, получились сапоги всмятку. Осудили, говорите, в Нюрнберге массовое убийство беззащитных людей? А судьи кто? Товарищ Руденко, с честью представлявший режим, что этими играми еще до Гитлера начал баловаться, да и после 45-го тоже не перестал? Говорите, чтоб неповадно было? И кому ж это стало неповадно? Может, Председателю Мао? Или Хо-Ши-Мину? Пол-Поту? Роберту Мугабе? Говорите – к ответственности призвали тех, кто разжигает и ведет захватническую войну? А как там насчет турок на Кипре? А русских на Украине и в Грузии? Ну, за наших милых арабских соседей я уже и вовсе молчу. Не на агрессора давят стражи "законности", а на жертву агрессии, чтоб сопротивляться не смела, дабы "эскалацию насилия" не поощрять.

Чуть сдинутая на лоб фуражка, улыбка, приоткрывающая расщелину между широкорасставленными передними зубами, аккуратно подстриженные усики. Любопытно, что намного позднее, после войны, спрятавшись в Бразилии, чтобы не быть схваченным сотрудниками «Моссада», он отрастит себе усы настолько, чтобы они смогли прекрыть этот досадный недостаток внешности, а вдруг это сможет его выдать? Менгеле вообще выглядел всегда очень аккуратным и ухоженным: неизменно носил идеально выглаженный тёмно-зелёный китель, начищенные до блеска сапоги и белые перчатки.