Рассказ

Мне сразу бросилась в глаза странность этого жилища. Его фасад смотрел прямо на асфальтированную дорогу. Она, эта дорога, делала изгиб в метре от входной двери и воспринималась мной частью домашнего интерьера. Задний дворик с садом был крохотным, словно игрушечным. Странными в тот первый день знакомства показались мне и обитатели этого домика. Точнее, сильно удивило то, как очень по-русски их звали.

До дома оставалось два забора, когда он услышал голоса. Сердце кольнуло предчувствие беды, и Егор ускорил шаги. Голоса, звонкие, мальчишеские, недобрые, как и сопровождавший их смех, неслись из-за его калитки. Егор почти вбежал во двор и остановился, тяжело дыша. Их там было трое. Мишка Терещенко и двое приятелей, те ещё гады. Они стояли полукругом возле крыльца и смеялись, показывая пальцами вперёд и толкая друг друга локтями. А на крыльце была мама. В одном домашнем платье и тапочках, с дырявым ведром в руках, она, растерянно улыбаясь, оглядывалась и что-то говорила мальчишкам. Но её не слушали.

Жила я на Соломбале, в Адмиральской слободе. Хозяйка – Пульхерия Завалишкина мне фатеру сдавала об одном окне. У того окна я на машинке ручной строчила, на мамкином наследстве. А позади у меня две занавески были нажаты: за одной топчанчик, на котором я обреталась, а за вторым – мои мадамки переодевались. Шила им платья да верхнюю одёжку. За всё бралась, кроме нижнего исподнего, потому что белошвейному делу не обучена: глаза не зоркие, а руки грубоватые.

Специально напомнила себе про Девку. Чтоб разозлиться. Злость ей всегда придавала силу. Злость и обида. Всегда так было. Правда, раньше, по молодости, было еще упрямство. О-хо-хо…

В Америку он приехал с женой-еврейкой. Но очень скоро она встретила своего одноклассника, бывшего музыканта, у того уже была новенькая машина, квартира с балконом, работа программиста и Ар очень быстро остался один. Америка с неудачниками не церемонилась.

Я давно уже как влюблен в Лизу. Влюблен в ее юность и свежесть. Она, слава богу, ни о чем не догадывается. Понимаю, что кроме юности, свежести и некоторой легкости характера ничего и нет. Не обольщаюсь на ее счет, не идеализирую. Вижу, что она такая вот, кафедральная. Да-да, кафедральная девочка-припевочка. Придет время, и вдруг окажется, станет пожилой девочкой-припевочкой.

Когда её выписывали насовсем, весь персонал ожогового центра вышел в приёмный покой, а главный врач сказал: «Не Галатея, но неплохо». Все засмеялись, захлопали и закричали ура доктору, друг другу и Уйойу. И тогда, негромко, чётко и без акцента, Уйойу сказала им в ответ: «Я не Галатея, я ¾ Уйойу». В больницах она выучила английский и забыла родной язык изоко, на котором Уйойу значит любовь.

Тогда я прибегла к последнему средству, испытанному и безотказному. Шла я на него крайне редко, потому как считала слишком сильным оружием, и тратить его на недостойных противников было просто обидно. Достойных же противников попадалось по жизни как-то не очень много. Отец же был к бою, хоть и готов, но к бою конвенциональному, находился в открытой стойке и удар пропустил.

Улыбки на его лице уже не было, и наверняка он теперь корил себя за то, что вступил в совершенно ненужный разговор с пьяным идиотом, который вообразил, что он видит в шахматной партии больше него, Капабланки, сильнейшего шахматного игрока в мире … Ну, или, по крайней мере, если уж судить объективно, то есть недоброжелательно, то одного из трех сильнейших игроков в мире, считая Ласкера и Рубинштейна.

Акстеньев был успешный рахманиновед. Тут его пристрастия счастливо совпадали со вкусами публики. Его публика не желала никого, кроме Рахманинова. Она обожала и обожествляла Пиария. А он с каждым концертом Рахманинова играл всё лучше и лучше. Находил всё новые и новые оттенки и краски. Он не уставал изумлять этими открытиями публику. В основном, это были Второй и Третий. А также Третий и Второй. Реже — Первый.

Большой ключ легко проворачивается в скважине. Дверь тяжела, но податлива. Вилли переступает порог ризницы — там царит абсолютная темень. Ах, почему он не догадался спросить свечу у матушки? Как найти комод, где лежит псалтырь? Неужели назад за свечой возвращаться?

Смерть представлялась Джерри обыкновенным банальным небытием. Это — когда всё время спишь и не просыпаешься. Все попытки людей заглянуть в будущее и представить себя участником великого фарса под названием жизнь, после своей смерти — вызваны только обыкновенной человеческой глупостью. Ведь вся их трагедия закончится, как только закончится их жизнь.

Мишка тащил на плече её тощий ранец и свою пухлую спортивную сумку. Остановились у тележки с мороже­ным, нежно поглядывая друг на друга, и долго выбирали, что слаще, вкус­нее. А я, как мелкий жулик, прятался за липами и каштанами, сгибаясь в три погибели и не смея поднять глаз.

Игореша, театральный актер и мой близкий друг, в восьмидесятые годы работал в Московском драматическом театре имени Станиславского. Серьезные роли там были заняты знаменитым к тому времени Владимиром Кореневым, Ихтиандром из нашумевшего блокбастера «Человек-амфибия». Мелкие роли перепадали более молодому Игорю, часто в детских спектаклях, за что в своем дружеском кругу мы звали его ласково и беззлобно «Абрамушка-дурачок» или «Абрам-царевич».

Первый свой борщ трёхлетняя Лидочка сварила из тёртого кирпича и травы. Для куклы Наташи. Радостная позвала бабушку похвастаться.