Философия

Автор книги "Мегилат эстер" рабби Ицхак ди Леон критикует РАМБАНа и объясняет отсутствие заповеди у РАМБАМа тем, что такой заповеди просто не существует, т.к. "запрещено создавать государство", "запрещено восставать против народов мира" и т.д. и т.п. Книга рабби ди Леона стала основой для религиозного антисионизма вообще, и для самого известного его манифеста – книги сатмарского адмора "Ва-йоэль Моше", в частности.

Конечно, наиболее значительными были инспирированные "воинствующими безбожниками" и евсекцией и организованные властями антирелигиозные дебаты под лозунгом "Верить или не верить". Состоялось семь таких дебатов. Сегодня мы назвали бы их серией. Их тематика и дискуссии всё ещё злободневны. Для участия в дебатах были приглашены известные публике лица, в большинстве, выдающиеся учёные, врачи и религиозные деятели.

"Судьбу искушать не надо. Лучше перетерпеть. Первый год или день, может быть, трудно, а потом – ничего, привыкаешь. Так все живут. А если в тебе так много сил, что ты готов поспорить с судьбой, лучше предложи ей что-нибудь, и пусть это будто от неё тебе ниспослано, тогда всё получится. Умные так и делают – они говорят: Бог послал, хотя никто им ничего не посылал: ни нахес, ни брохес, ни кадохес..."

Нобелевская премия Исаака Башевиса-Зингера явилась символическим актом признания великого вклада еврейской литературы на идише в мировую культуру. Еврейские писатели и поэты сохранили для человечества тысячелетнюю ашкеназийскую культуру, вызволили из небытия давно исчезнувшие еврейские местечки, возродили их житейскую мудрость и юмор вперемежку со слезами – назло всем, кто хотел все это уничтожить и забыть...

Об одиночестве часто говорят как о неизбежном биче старости, хотя на самом деле речь обычно идёт о переживании изоляции, выброшенности из мира, частью которого человек всю жизнь был. Старость не более одинока, чем молодость, но более чувствительна к одиночеству – она нуждается в уединении, но плохо переносит вынужденную отстраненность от активной жизни.

Мне помогают жить слова и впасть в отчаянье мешают. Когда в тревоге голова, они, как люди, утешают.

Здесь розы со слезами пополам, Гомункулусы, полуавтоматы И ржущий конь, зашедший по делам – Кафе поэтов – тёмные палаты.

Бердяев многим обязан немецкой философии, в особенности Канту. Только по отношению к Канту, признавался Бердяев, у него осталось «что-то» на всю жизнь. Но Бердяев не кантианец в строгом смысле слова.

Человек, персона, глазами вперяясь в мир, видит один лишь Эрос. Эрос для пресного быта, как соль и перец, думать иначе – почти что ересь.

Всё страньше жизнь моя и страньше, Еще странней она, чем раньше, Еще причудливей, чудней, Еще острей тоска по ней - - Чудной и чудной. Что же дальше?