1.
Первое выступление одиннадцатилетнего Артура Рубинштейна с Берлинским симфоническим оркестром состоялось в Берлине, в 1898 году. В 1900 году состоялся его первый сольный концерт с оркестром. В программе были произведения Шумана, Шопена, Моцарта и Второй концерт Сен-Санса. В 1905 году, представляя семнадцатилетнего Артура на концерте в Париже, Сен-Санс назвал его великим пианистом. И не ошибся!
В 1906 году у Рубинштейна состоялись первые гастроли в Америке. Он дал сорок концертов, включая и выступление в Карнеги-Холле.
В письме из Берлина от 30 октября 1910 года молодой Генрих Нейгауз сообщал: «Факт: на свете нет ни одного большого пианиста-музыканта, кроме А. Рубинштейна. Т. е. он мог бы быть этим, если бы не это его несчастное декаданство».
В том же 1910 году Артур Рубинштейн приехал в Петербург. Он хотел принять участие в Пятом международном конкурсе имени Антона Рубинштейна, который учредил великий композитор и пианист. Артур встретился с А.К. Глазуновым, который с горечью сказал, что вряд ли полиция разрешит ему, еврею, проживать в дни конкурса в Петербурге.
— Что бы ни случилось, — умоляюще сказал Артур, — прошу вас разрешить мне участвовать в конкурсе! Глазунов разрешил.
Когда 23-летний Артур Рубинштейн закончил играть Концерт Антона Рубинштейна двенадцать членов жюри, нарушив традицию, аплодировали стоя. Анна Есипова расцеловала Артура, а Глазунов сказал, что ему казалось, что он слышал Антона Григорьевича! Утренние газеты поместили восторженные отклики. Дальнейшие туры подтвердили его преимущества.
Когда Артур играл Сонату для фортепиано № 27 ми минор, оp. 90 Бетховена, он помнил слова Карла Барта, что Антон Рубинштейн исполнением доводил публику до слез. Дух великого Антона Рубинштейна словно переселился в Артура. «Обезумевшая публика, затаив дыхание, слушала его игру, затем зал взорвался неистовым громом аплодисментов».
То было в юности. Тогда, в 1910 году, на Конкурсе Антона Рубинштейна, после его выступления петербургские газеты писали: «Понадобился Рубинштейн, чтобы завоевать премию Рубинштейна!»
…Решение жюри было отложено на сутки, потом еще на час. В зал вышел Глазунов, бледный и весь в поту. Объявили результаты. Первое место отдали Альфреду Хену. Ему покровительствовала императорская семья. Разразился скандал. Больше всех негодовал Андрей Романович Дидерих, представитель фирмы «Бехштейн», кричавший «Позор! Позор!» в адрес членов жюри, поддавшихся давлению сверху. После окончания церемонии в дом, где жил во время конкурса Артур Рубинштейн, явилась полиция с предписанием покинуть столицу в 24 часа. С.А. Кусевицкий устроил Рубинштейну турне по России. За концерты в Харькове и Москве ему заплатили гонорар, равноценный первой премии на Конкурсе Антона Рубинштейна.
2.
…Прошло более двух десятилетий…
В 1932 году по приглашению министерства культуры СССР Артур Рубинштейн давал концерт в Большом зале консерватории. Мой дед, ученик А.К. Глазунова композитор М. Зельцер, и отец — скрипач, ученик П.С. Столярского, — присутствовали на этом концерте.
Сначала прозвучали произведения Шопена и «Петрушка». Стравинский сделал редакцию трех пьес из балета «Петрушка» специально для Артура Рубинштейна. Публика с восторгом приняла произведения Исаака Альбениса и Де Фальи. Композиторы писали их для своего друга, Артура Рубинштейна.
Отзвучали аплодисменты, и за кулисы пришел Генрих Нейгауз. Друзья не виделись много лет, и Нейгауз с радостью согласился поужинать вместе с четой Рубинштейн в ресторане «Метрополь».
За обедом вальяжный Рубинштейн был абсолютно раскован. Любимец публики, он объездил весь мир. Он курил сигару и рассказывал Нелли, двадцатитрехлетней красавице-супруге, какой блестящий пианист его друг Гарри. Нелли была дочерью известного скрипача, дирижера и композитора Эмиля Шимана Млынарского. Она оставила карьеру балерины ради Артура, потому что около него всегда «вьются» женщины.
Артур рассказывал о своих близких друзьях. То были: Альберт Эйнштейн, Бернард Шоу, Герберт Уэллс, Чарли Чаплин, Морис Равель, Клод Дебюсси, Марк Шагал и Пабло Пикассо, который нарисовал 24 портрета великого пианиста. В его доме бывали Томас Манн, Рахманинов и Стравинский.
Генрих Нейгауз был младше Рубинштейна на год. Генриху Густавовичу было сорок четыре года. Он только расстался с женой Зиной, которая, забрав двоих детей, ушла к их другу Борису Пастернаку. Но в тот вечер он расслабился, шутил много и остроумно. Оба, смеясь, вспоминали как учились у Карла Генриха Барта в Берлине. То было время молодости… Нейгауз напомнил другу как Артур, ненавидя неинтересный концерт Адольфа Гензельта, навязанный профессором, в ярости, на глазах ошеломленного Барта, порвал ноты на мелкие кусочки.
Рубинштейн оправдывал свое отношение к Барту тем, что профессор не любил Баха, зато муштровал учеников, заставляя играть часами гаммы и упражнения, а «музеи и развлечения Барт не признавал».
Друзья прекрасно провели время, и Рубинштейн пригласил друга встретиться на следующий день днем. Утром зазвонил телефон. Генрих Густавович дрожащим голосом сообщал: «Я провел всю ночь в ГПУ. Там хотели знать почему меня отвезли домой в машине атташе иностранного государства. Извини меня, но я не смогу прийти на ланч, не говоря уже о приеме в польском посольстве».
3.
Далее у Рубинштейна были концерты в Ленинграде, Одессе, Киеве.
В своих мемуарах Рубинштейн пишет:
«Директор (Одесской) консерватории представила мне небольшого роста рыжеволосого мальчика, который смущенно подал мне руку и тотчас сел за рояль. После первых тактов «Апассионаты» я почувствовал, что передо мной щедро одаренный талант. Я попросил поиграть его еще, и он сыграл как законченный мастер, тогда еще мало кому известную пьесу Равеля «Игра воды». Я расцеловал его в обе щеки и спросил об имени: Эмиль Гилельс».
«Если Эмиль Гилельс когда-нибудь приедет в Америку, то мне здесь нечего будет делать», — записал Рубинштейн.
Вернувшись в Москву Рубинштейн рассказал о молодом пианисте другу Гарри.
«На Нейгауза это произвело такое впечатление, что он сказал, что немедленно пригласит талантливого музыканта в столицу и предоставит средства для его занятий в консерватории»,
— записал в дневнике Артур Рубинштейн.
Однако профессор Генрих Густавович Нейгауз не пригласил Гилельса к себе, и ничем ему не помог. Поэтому все случилось вопреки ожиданиям Артура Рубинштейна. Когда в конце осени 1932 года, за полгода до Первого всесоюзного конкурса, профессор Берта Рейгбальд привезла Эмиля к Нейгаузу, профессор заявил, что в консерватории таких студентов много, и посоветовал, чтобы Эмиль даже не пытался поступать в Московскую консерваторию!
Мнение профессора Нейгауза изумило Берту Рейнгбальд. Нейгауз, который с удовольствием брал в класс ее талантливых учеников, отказал Эмилю, уже признанному великим Артуром Рубинштейном и Александром Боровским, знающими мировой уровень пианистов.
К этому моменту у Нейгауза в классе учились ученики Рейнгбальд: Берта Маранц, Татьяна Гольдфарб, да и потом Лидия Финкельштейн, Аннет Бычач, Вера Хорошина (впоследствии педагог моего сына). Ее ученица Мария Гринберг училась у Игумнова, Людмила Сосина у Гольденвейзера. Ученик Рейнгбальд Оскар Фельцман поступил на композиторский факультет, Иссидор Зак стал дирижером.
К счастью, Эмиль, которому только-только исполнилось шестнадцать, не пал духом после приговора профессора Нейгауза, не поверил профессору и подал заявку на участие в Первом всесоюзном конкурсе! К тому же у Эмиля были компетентные педагоги: Яков Ткач и Берта Михайловна Рейнгбальд.
4.
Яков Ткач был первым учителем Эмиля Гилельса. Он учился в Парижской консерватории у выдающегося пианиста и органиста, педагога и композитора Рауля Пюньо. Пюньо выступал в дуэтах с Эженом Изаи и Клодом Дебюсси. Учителем Пюньо был Жорж Амедей Сен-Клер Матиа. Матио был один из малочисленных учеников Шопена, и был последователем шопеновского пианизма. Сам Матиа написал два фортепианных концерта, увертюры «Гамлет» и «Мазепа», шесть «Трио» и множество пьес.
Яков Ткач унаследовал от своего учителя принципы западной школы, основанные на авторитарном направлении в обучении. Это была старая школа. К этой же школе принадлежал Барт, у которого учились Артур Рубинштейн и Генрих Нейгауз: «Его ученики должны были каторжно трудиться. Он точно указывал объем работы, и настаивал на многократных повторениях», — вспоминал Рубинштейн.
Нейгауз пишет: «Фразу, в которой требовался особый удар, он настаивал повторять, по крайней мере, 12 раз». <…> Бартт сказал Нейгаузу:
«Отлично вижу, что Вы застряли в русской шкуре — Вы очень хорошо знаете как это должно быть, но у Вас нет терпения добиваться этого».
Старшая сестра привела Эмиля к Якову Ткачу, когда ему исполнилось четыре года. Яков Исаакович попросил несколько подождать, а пока выучить с Эмилем ноты в скрипичном и басовом ключах, интервалы, трезвучия, аккорды. То есть пройти с ним учебник теории музыки, который изучают семь лет в музыкальной школе. Кроме того, сестра должна была научить Эмиля читать и писать. Старшая сестра Фаня играла на рояле, знала теорию музыки и выполнила требование Якова Исааковича! В доме был большой (концертный) рояль «Шредер». Как говорил Миша Гольдштейн, скрипач и композитор, брат знаменитого Буси Гольдштейна: «Одесса была настолько «заражена» музыкой, что редко можно было встретить интеллигентную семью, где не было рояля, где дети не учились музыке. Такая семья не пользовалась уважением в обществе».
Гольдштейны и Гилельсы тесно общались семьями, особенно летом, когда вслед за профессором Столярским переезжали на дачи. Это были Миша и Буся Гольдштейны, Лиза и Эмиль Гилельсы. Эмиль аккомпанировал им.
Ткач начал заниматься с Эмилем. Он «муштровал» Эмиля с пяти лет. Ткач приходил к Гилельсам после работы, иногда поздно вечером и начинал многочасовые занятия. С Эмилем он обретал второе дыхание. Денег за обучение Яков Ткач не брал.
Одним из принципов Ткача было: «Когда заработает мотор, запоет и душа». «Мотору», то есть технике, он уделял большое внимание.
Но вместе с тем он передал Эмилю традиции пианизма Шопена, Дебюсси, Равеля. Гилельс учился у Якова Ткача восемь лет. Яков Исаакович приобщал Эмиля к искусству. У него было несколько привезенных из Франции картин Писсаро, Клода Моне, наброски Ренуара и много книг об искусстве.
Как пианист Гилельс двигался настолько стремительно, что по образовательным предметам ему приходилось перескакивать через класс, к примеру, из четвертого сразу в шестой. Ему приходилось подгонять предметы, и с ним занимался математикой, физикой, литературой и историей отец Буси, Миши и Генриетты Гольдштейн. Сара Иосифовна и Эммануил Абрамович Гольдштейны создали мужскую школу, где преподавали сами.
11 июня 1929 года состоялся сольный концерт двенадцатилетнего Эмиля Гилельса. В программе концерта: Патетическая соната Бетховена, сочинения Скарлатти, Мендельсона, Шопена и сложнейший этюд Листа. Концерт получил восторженные отзывы публики и критики, которые отмечали «зрелость, виртуозность и законченность» игры Эмиля Гилельса.
5.
В 1930 году Эмиль Гилельс поступил в консерваторию в класс Б.М. Рейнгбальд.
Берта Михайловна была человеком высочайшей культуры и эрудиции. Она была одарена многими талантами, занималась живописью, архитектурой на профессиональном уровне и происходила из известной в Одессе семьи.
Ее дядя закончил Петербургскую академию художеств. Известный в Одессе художник, он создал свою художественную школу на Тираспольской улице. Ее отец окончил Технологический институт в Дрездене, получив специальность инженера-электрика. В Одессе около Потемкинской лестницы работает фуникулер, сделанный по его проекту. Берта училась в гимназии и музыкальном училище, знала несколько языков. Ей предрекали карьеру архитектора, но, окончив гимназию и музыкальное училище с золотыми медалями, она поступила в консерваторию на фортепианный факультет и посвятила себя педагогике.
Гилельс пришел в класс Рейнгбальд и стал студентом консерватории очень рано — тринадцатилетним подростком. У Эмиля уже были феноменальная техника, чувство стиля, умение видеть произведение в целом (не каждому музыканту это дано) и огненный темперамент. И огромное желание познать мировую культуру.
Педагог и ученик невероятно подошли друг другу. Одесса строилась австрийскими и итальянскими архитекторами. Берта рассказывала ему об архитектуре. Педагог и ученик вместе посещали художественные музеи. Администрация консерватории предоставляла своему выдающемуся студенту билеты на концерты в филармонию и оперный театр.
После Всеукраинского конкурса в 1931 году правительство Украины назначило Гилельсу персональную стипендию. Время было тяжелое, и семье нужно было помогать.
Профессор П. Столярский пригласил Эмиля аккомпанировать сестре, Лизе Гилельс и их племяннице (внучке отца от первого брака) Зинаиде Гилельс.
Зинаида училась в классе Столярского. Затем она училась в Центральной музыкальной школе (ЦМШ) у профессора Абрама Ильича Ямпольского. В Московской консерватории у Давида Ойстраха. До отъезда в США в 1985 году Зинаида Гилельс преподавала в ЦМШ. Семья Гилельсов была богата музыкальными талантами.
Несмотря на тяжелое время подростковые годы Эмиля остались в его памяти как время потрясающе интересное.
Берта Рейнгбальд ввела Эмиля в Одесское музыкальное общество. Юный возраст не помешал Гилельсу стать полноправным членом кружка музыковеда Б. Тюнеева.
Известная семья профессора медицинского института А.И. Гешелина устраивала музыкальные вечера. Профессор играл на виолончели, жена на рояле, их друг профессор Ф.М. Чудновский хорошо играл на скрипке. На вечерах музицировали, спорили, обсуждали. Желанным гостем на вечерах был Эмиль Гилельс. Рейнгбальд воспитывала у Эмиля привычку играть при публике. Здесь он обыгрывал свою программу. В семье был уникальный рояль «Стенвэй», подаренный Сергеем Рахманиновым известной пианистке Эсфири Чернецкой-Гешелиной, первой жене А.И. Гешелина, умершей в молодом возрасте. Кстати, ее родным братом был композитор и дирижер Семен Чернецкий, который дирижировал сводным духовым оркестром на параде Победы в 1945 году.
Мой дедушка дружил с Семеном Чернецким еще со студенчества, ибо оба учились в Петербургской консерватории у Глазунова. Поэтому очень многое я узнала из рассказов моего деда.
Гилельс посещал музыкальные вечера профессора М.М. Старковой, у которой учился друг детства Гилельса Яков Зак.
«Уже тогда (в 13 лет) Гилельс поражал нас своей игрой. Я помню как он играл Моцарта, Шуберта, этюды Шопена. Впечатление от его игры было очень сильное. Это было что-то непостижимое»,
— писал профессор Московской консерватории Яков Зак.
Берта Михайловна познакомила Эмиля Гилельса с профессором-кардиологом А.М. Сигалом. Профессор был прекрасным знатоком музыки, пианистом. Но самое удивительное, что профессор был также дирижером. Он дирижировал спектаклями в знаменитой Одесской опере, здание которой напоминает Народный театр в Вене. Сестра профессора Сигала, скрипач, жила и работала в Ленинграде. Александр Маркович создал Одесское филармоническое общество и был его председателем. Госконцерта в то время не было. Общество, возглавляемое профессором Сигалом, курировало музыкальную жизнь Одессы и приглашало выдающихся, всемирно известных гастролеров.
По его инициативе в 1932 году в Одессе гастролировал пианист Александр Боровский. А.М. Сигал представил ему Эмиля Гилельса: «Совершенно потрясен совершенством игры на рояле пятнадцатилетнего Эмиля Гилельса!» Он настаивал на том, что Гилельс должен немедленно ехать в Москву, предлагал написать письмо Игумнову и Нейгаузу.
Впоследствии Боровский называл Гилельса «лучшим пианистом всего мира». Пианисту Александру Боровскому можно верить, ибо его мнением дорожил Сергей Рахманинов, который советовался по вопросам исполнения с Боровским и Иосифом Гофманом. Одесса блистала талантами, ее называли «маленький Париж».
Рейнгбальд вспоминала: «Мне кажется, в Одессе обучались музыке почти все. Я дружила со многими высокоодаренными студентами. Тогда же я приобрела опыт, так как ко мне обращались за помощью…».
Музыкальная жизнь в Одессе была в ту пору не менее интересной, чем в Москве, и «питательная среда», если использовать «термин» Нейгауза, была у Гилельса просто потрясающей!
«Услышав игру Гилельса, Сигал увлекся его талантом и, подружился несмотря на разницу в возрасте»,
— пишет С.М. Хентова. Дружба продолжалась всю жизнь. Эмиль регулярно посещал дом профессора Сигала, где собиралась одесская интеллигенция. У профессора была уникальная библиотека, и он подбирал юноше книги для чтения. Под руководством Берты и ее дяди Михаила Рейнгбальда Эмиль изучал архитектуру, живопись. Он увлекался историей древнего Рима и Шекспиром. На немецком языке Эмиль говорил свободно, но Эмилю хотелось читать Шекспира в подлиннике, и он изучал английский язык, консультируясь с профессором — специалистом по Шекспиру. Юный Гилельс читал запоем, и у него выработалась привычка спать четыре-пять часов. В то время Эмиль Гилельс готовился к Всесоюзному конкурсу пианистов.
6.
Первый Всесоюзный конкурс начался в мае 1933 года. Участников конкурса было много. Достаточно отметить, что участников из Москвы было сорок, а из Ленинграда — двадцать. Гилельс выступал в конце первого тура, после большой группы сильных пианистов. В конкурсе принимали участие: Александр Иохелес, Яков Зак, Эммануил Гроссман, Мария Гринберг — ученица Б. Рейнгбальд и К. Игумнова, Теодор Гутман, Павел Серебряков.
Считалось, что победителем должен был стать ученик Самуила Фейнберга, талантливый пианист Игорь Аптекарев. Но уже прошел слух, что на конкурс едет какое-то «рыжее чудо» из Одессы.
Профессор Ленинградской консерватории Л. Баренбойм вспоминал как
«на эстраду быстро вышел коренастый, совсем молодой юноша с золотисто-рыжей шевелюрой. Сразу же, не дав опомниться, он начал играть… и с первых же тактов повел за собой зал. Дело было не только в великолепном пианизме, сокрушающей виртуозности, но и в другом: в непривычном для аудитории завораживающем характере игры — всепобеждающей волевой активности, обузданной страсти, ясности мыслей, «ораторском» воздействии на аудиторию. За столом жюри я сидел рядом с Ипполитовым-Ивановым Михаилом Михайловичем. При выходе на эстраду этого пианиста Михаил Михайлович наклонился ко мне и тихо сказал: «Ну, за что же мы, несчастные, должны слушать этого мальчугана?» Когда же «мальчуган» заиграл, можно было подумать, что рояль, все дни стоявший на эстраде, заменили другим, значительно лучшим, — так прекрасно звучала музыка под пальцами юноши. Своим магнетизмом юный пианист заворожил весь зал. Когда же он сыграл завершающую программу фантазию Листа на темы из оперы Моцарта «Свадьба Фигаро», стало ясно, что перед нами безоговорочно лучший пианист фортепианного конкурса (надо было видеть как добродушно смеялся М.М. Ипполитов-Иванов над своим неудачным прогнозом). По окончанию программы не только переполнившие зал слушатели, но вопреки предварительному уговору, все члены жюри стоя дружно и долго аплодировали юному пианисту. Этот юноша, не достигший семнадцати лет, был Эмиль Гилельс. Примечательно, что, несмотря на этот триумф, обсуждение выступления Эмиля Гилельса на заседании жюри не обошлось без курьеза. Все выступавшие члены жюри говорили, что Гилельс безусловно лучший пианист среди участников конкурса, но некоторые добавляли к этому, что пианист очень молод, а потому не может быть отмечен премией, а что его надо поощрить наряду с группой талантливых детей (восьми-четырнадцати лет), которые в те же дни публично выступали, но вне конкурса.
Признавая этот вопрос не художественным, а правовым один из членов жюри (Гольденвейзер) заявил, что в условиях конкурса не были указаны возрастные границы участников. Что заявление Гилельса об участии в конкурсе было принято, что он был допущен к конкурсу, наконец. Выступил и сыграл всю программу, а потому должен быть обсужден наряду со всеми участниками конкурса и получить то, что заслуживает. После этого убедительного заявления обсуждение закончилось единодушным присуждением Эмилю Гилельсу единственной первой премии».
Открыл эти закулисные тайны бывший директор Горьковской консерватории, профессор Института им. Гнесиных Домбаев.
Результаты соревнования:
Аптекарев — ученик Фейнберга — вторая премия;
Александр Иохелес — ученик Игумнова — вторая премия;
Серебряков — ученик Николаева — вторая премия;
Эммануил Гроссман — ученик Нейгауза — третья премия;
Яков Зак — ученик Нейгауза — третья премия;
Теодор Гутман — ученик Нейгауза — третья премия;
В конкурсе принимала участие также Мария Гринберг — ученица Берты Рейнгбальд, К. Игумнова. На Втором всесоюзном конкурсе она заняла второе место.
Вне конкурса играли: Роза Тамаркина, Арнольд Каплан, Лидия Финкельштейн (ученица Берты Рейнгбальд).
25 мая на заключительном концерте присутствовал Сталин и члены политбюро.
С последними аккордами «Свадьбы Фигаро» зал ринулся вперед.
Аплодируя, поднялось жюри и члены политбюро.
Сталин был восхищен и счастливо улыбался. Он стоял в ложе и аплодировал, вытянув вперед руки, задавая темп залу. Гилельса пригласили в правительственную ложу:
— Мне предложили сесть, но я отказался: как-то неудобно спиной к товарищу Сталину, а он стал задавать вопросы, и мне приходилось отвечать через плечо.
Первое, что он сказал:
— Ты что, — сразу собираешься уезжать в Одессу?
— Да, — сказал я.
— А если мы попросим немного задержаться, побывать у нас в Кремле?
— Хорошо, — ответил я.
Сталин рассмеялся и, прощаясь, сказал:
— Ну, тогда до скорой встречи!
А потом, словно для себя, тихо добавил:
— Рыжее золото.
26 мая Эмиля и Елизавету Гилельсов вызвали в Кремль. Там их буквально задарили.
Эмилю предложили все условия для учебы и работы в Москве, но Гилельс отказался. Сталин благосклонно принял отказ. Такой покладистости от Сталина было ожидать невозможно.
И Генрих Густавович Нейгауз понял, что вождь проинформирован о том, что он, Нейгауз проглядел или проигнорировал экстраординарный талант Эмиля Гилельса.
В досье Гилельса имелись характеристики с Всеукраинского конкурса, из Одесской консерватории, критиков. Был приложен отзыв его первого педагога Якова Ткача от 1925 года: «Миля Гилельс, девяти лет, является по своим редким способностям выдающимся ребенком. Природа одарила мальчика замечательными руками и редким слухом… Он родился исключительно для фортепианной игры. Когда он получит должное образование, СССР обогатится пианистом мирового масштаба».
Известно, что Сталин читал характеристику, данную Эмилю Гилельсу его первым педагогом, предвосхитившем пианистический статус Эмиля за восемь лет до конкурса.
Все газеты на первых страницах печатали портреты Эмиля Гилельса и профессора Берты Рейнгбальд. Звание профессора ей присвоили сразу после конкурса в 1933 году. По распоряжению Сталина она была награждена Орденом Красного Знамени. Орден вручал в Кремле Всесоюзный староста Калинин. В то время статус орденоносца был редок. Рейнгбальд наградили роялем фирмы «Бехштейн».
Рояль фирмы «Бехштейн» был единственный в Одессе.
Критики восхищались Эмилем Гилельсом:
«Растет ли этот молодой артист? Без сомнения. Притом очень быстро».
7.
В самом конце 1933 года, перед Новым годом, у Эмиля Гилельса был концерт в Ленинграде, в Большом зале филармонии. Когда-то здесь играл Антон Рубинштейн, Рахманинов, Скрябин, Горовиц. Первые ряды занимал весь цвет музыкального Ленинграда.
После того как Гилельс сыграл прелюдию Баха-Зилоти сердца скептиков оттаяли. Заканчивал Гилельс концерт Испанской рапсодией Листа. Артистическую комнату заполнили известные ленинградские музыканты.
«Такое запомнится на всю жизнь!», — писал об этом концерте Михаил Чулаки.
Что же случилось? Почему Генрих Нейгауз «проигнорировал» Эмиля Гилельса, несмотря на то, что его друг Артур Рубинштейн восторженно рассказал о нем?
Буся Гольдштейн во время заключительного концерта находился в ложе Сталина. Он слышал как Сталин сказал членам правительства, когда Гилельс играл «Свадьбу Фигаро»: «Это наше золото!».
Разумеется, восклицание Сталина стало известно в музыкальных кругах.
Нейгауз не проглядел Эмиля Гилельса. Неприязнь к Гилельсу возникла у Нейгауза заочно, именно из-за того, что его протежировал Артур Рубинштейн. Почему?
В Советский Союз приехал на гастроли друг его юности, Артур Рубинштейн, уже давно признанный великим пианистом. Ему сорок пять лет. Нейгаузу сорок четыре.
В своей книге Нейгауз вспоминает, что сразу после Первого всесоюзного конкурса, где «семнадцатилетний» Эмиль Гилельс получил первую премию, он заразился дифтерией: «Нераспознанная вначале, так как палочек Лефлера в анализе не оказалось, после кажущегося выздоровления перешла в тяжелый, едва не стоивший мне жизни, полиневрит». Нейгауз болел девять месяцев. След от болезни — парез двух пальцев правой руки — остался до конца жизни.
Нейгауз в своих воспоминаниях будет писать об этом, и всегда будет добавлять возраст тогда шестнадцатилетнему Гилельсу. (Каждый год в это время, как напоминание о его неприглядном поступке, он заболевал опять, чаще простудными заболеваниями).
Сталин принял в Эмиле Гилельсе беспрецедентное участие. Ему, великому интригану, вычислить по какой причине Нейгауз проигнорировал Гилельса, было просто. Генрих Густавович мог ожидать для себя осложнений. Именно в те годы разговоры о вредительстве не прекращались ни на секунду. К примеру, в журнале «Говорит Москва» за 1931 год сообщалось, что: «Композиторы жалуются на вредительство исполнителей. На враждебное отношение к их творчеству». Время было такое, что всякое могло случиться, тем более что педагоги консерватории диву давались: «Как это Генрих Густавович мог не разглядеть экстраординарный талант Гилельса?! Все знали, что Нейгауз отказал Гилельсу в переводе в Московскую консерваторию. Берта Рейнгбальд была готова отдать Эмиля Нейгаузу за полгода до конкурса, и все лавры достались бы Генриху Густавовичу. Должна была быть веская причина!».
Берту Михайловну в консерватории знали все, ибо ее учеников с удовольствием брал в свой класс не только Нейгауз, но и Игумнов, Гольденвейзер и Фейнберг. Все это не могло не ударить по авторитету Нейгауза.
Известно, что «самая лучшая защита — это нападение», и выздоравливающий после дифтерии Нейгауз бросился в атаку: «Всем было ясно, что налицо великолепная материальная база, но духа музыки не хватает». То есть всех профессоров жюри устраивает, ибо Гилельс был признан первым единогласно, а Нейгауза вдруг перестало! И вообще что это — «дух музыки»? А конкретнее? Нейгауз не аргументирует. Нечем! Затем Нейгауз пишет статьи, дает интервью, где бесцеремонно заявляет о незрелости Эмиля Гилельса, о недостатке общей культуры. И это говорит Генрих Густавович, который жил в провинциальном Елисаветграде, не посещал школу, учился заочно, а с живописью и архитектурой познакомился, когда совместно с Рубинштейном учился у Барта в Германии?
Нейгауз решил отыграться на протеже Артура Рубинштейна. Взять реванш! Откуда же черпает Нейгауз эту информацию об атмосфере, в которой рос Эмиль? Где он наводил справки о семье Гилельсов?
Отец и мать Эмиля Гилельса были вдовцами. Их дети были уже большими, и даже взрослыми. Эсфирь Самойловна, так звали мать Эмиля, уже была на пенсии, когда родился Эмиль. Через три года появилась на свет Елизавета. Честь и хвала Эсфирь Самойловне, она родила двух гениев!
Кстати, какая непоследовательность, к Лизе у Нейгауза — никаких претензий, только дифирамбы. И она действительно была выдающийся скрипач, а родители все те же!
Как видно, здорово задел и испугал Нейгауза успех шестнадцатилетнего Гилельса на конкурсе! Недостатков в «общей культуре» у Эмиля Гилельса не было. К моменту конкурса он уже был вполне образованным молодым пианистом. После того как музыкальное общество Одессы раскрыло перед Эмилем свои двери он не нуждался в ликбезе на уроках Нейгауза.
У отца Гилельса был тончайший абсолютный слух. Однажды отец Эмиля — Григорий Гилельс переписал для него «Токкату» Равеля, ноты которой он получил на одну ночь. Интересно, — откуда черпал Генрих Густавович сведения, что семья Гилельса не имела понятия о музыке? Интересно, как человек, не имеющий понятия о нотах, мог переписать это виртуозное произведение за ночь, без ошибок, чтобы по ним можно было играть? Максимум, на что способен несведущий человек, — это разляпистыми кругляшками записать песенку из «Школы» под редакцией Николаева: «Василек, василек мой любимый цветок»!
Но Нейгауз задал тон критикам. Вскоре после концерта в Ленинграде на Эмиля обрушилась критика. Так и хочется спросить: «А судьи кто»? Как получилось, что в стране, где нельзя было без опаски слово сказать, Гилельс подвергся безосновательной критике?! В интервью, данном А. Вицинскому, Эмиль Гилельс рассказывал о критике, которая его задела.
Г.М. Коган писал: «Все очень хорошо, очень темпераментно, но где же собственно музыка, где образы? Где настоящее творчество? Где художник?» Другие писали: «Его трактовка вызывает серьезные возражения». Вот так, огульно, без объяснений, в стиле Нейгауза. «Мы вправе ожидать от Гилельса углубленной работы над собой… серьезного художественного роста. Эти ожидания не оправдались. Молодой пианист стоит на опасном пути», — самоутверждался критик. Музыковед Давид Рабинович занялся словообразованием и придумал для Эмиля изречение «скатился к виртуозничанью».
«Выступление Гилельса на конкурсе — сильнейший стресс моей молодости, — вспоминал профессор Московской консерватории выдающейся пианист и педагог Я. Флиер. — Я абсолютно убежден, что уже в 16 лет Гилельс был пианистом мирового класса. Насколько же глухи и недальновидны оказались критики и биографы Гилельса, воспринявшие его только как фантастического виртуоза, «просмотревшие», а вернее (прослушавшие) потрясающего музыканта. Искусство Гилельса уже в молодости являло собой редчайший сплав художественного интеллекта, творческого воображения, природного пианизма, отличного чувства формы и стиля. Словом, всего, чем обладают музыканты, добившиеся высочайших вершин в искусстве».
Но не стеснялись критики, ибо не знали того, что придет время, когда появится интернет, и можно будет слушать записи молодого Эмиля Гилельса. А вся глупость, что писалась и говорилась о нем и его исполнении, слетит как пух с одуванчика.
8.
19 октября 1935 года Эмилю исполнилось 19 лет. В ноябре он заканчивает Одесскую консерваторию с золотой медалью. Ренгбальд настаивает, чтобы Эмиль поступил в аспирантуру к Нейгаузу.
С конца 1935 года Эмиль Гилельс становится аспирантом и ассистентом Генриха Густавовича, но продолжает советоваться с профессором Рейнгбальд и профессором Сигалом, обладателем безупречного музыкального вкуса. Кстати, Гилельс не забывает Якова Ткача. Надежда Берты Рейнгбальд на то, что профессор «угомонится», не оправдалась, ибо теперь Эмиль более доступен для насмешек профессора. Специально для него Генрих Густавович придумывает очень «скользкое» словечко «одессизмы».
Что имел в виду Нейгауз под «одессизмами», — «местечковость» или провинциальность?
Откуда такой сарказм у Генриха Густавовича по отношению к Одессе? Она никогда не была провинциальным городом. Одесса — европейский город с прекрасными прямыми как стрела улицами и европейской архитектурой.
Г.Г. Нейгауз родился в Елисаветграде, где основными событиями были рождение, свадьба и похороны.
«Изредка на гастроли приезжала какая-нибудь провинциальная театральная труппа или местные любители музыки «с дозволения начальства» устраивали концерт». «Словом, — говорит Нейгауз, — «питательная среда» была более, чем мизерная». Сравнивать культурную жизнь Одессы и Елисаветграда того времени просто некорректно.
«Думаю, что Генрих Густавович в глубине души уважает одесситов, потому что из Одессы вышли наиболее талантливые его ученики…», — пишет одессит Яков Зак.
Генриха Густавовича абсолютно не волнует и то, что его коллега профессор Самуил Фейнберг также выходец из Одессы.
«Когда Эмиль Гилельс приехал учиться у меня в аспирантуре в МГК, мне пришлось сказать ему однажды: ты уже мужчина, можешь есть бифштексы и пиво пить. А тебя до сих пор вскармливали детской соской. Преподавательница (!) учила с ним на уроке отдельно левую руку и т. п. вместо того, чтобы это делать дома самостоятельно».
Возмутительное и беспардонное заявление! Нужно было иметь воистину исполинское терпение, чтобы смолчать! Одно ясно: такие прилюдные замечания не делают чести профессору Нейгаузу.
Рихтер, к примеру, на всю жизнь обиделся на прославленного дирижера Карла Элиасберга, который спас Ленинградский оркестр радиовещания. Элиасберг был единственным дирижером, оставшимся в блокадном Ленинграде. Собрав оркестр, он дирижировал Седьмой симфонией Шостаковича в августе 1942 года, когда немцы думали, что Ленинград мертв.
Рихтер писал в своих дневниках:
«Ненавистный Элиасберг <…>, жуткий тип <…>. Он был всегда невыносим на репетициях».
Откуда столько ненависти у маэстро Рихтера?! А просто, когда Рихтер репетировал с оркестром концерт Моцарта, у него не получалось какое-то место, и он начал его бесконечно повторять. Тогда Элиасберг сказал маэстро, что учить текст полагается дома.
Нейгауз писал: «В сонате Моцарта встречаются гаммаобразные пассажи. Казалось бы, что же здесь трудного для такого виртуоза как Рихтер? И однако он на моих глазах буквально мучился с этим пассажем, повторяя по нескольку раз и жаловался, что не звучит как хочет (у меня промелькнуло «Слава психует»)».
Гаммы нужно было учить в детстве, как это делал Антон Рубинштейн, Эмиль Гилельс и другие пианисты.
Мог ли Эмиль Гилельс уйти от Нейгауза, как это позднее сделал Раду Лупу — пианист из Румынии еврейского происхождения?
Генрих Густавович, которому что-то не понравилось, бросил ему: «Прекратите этот румынский ресторан!» Раду Лупу перешел к Станиславу Нейгаузу, и никогда не простил этот выпад Генриху Густавовичу, посчитав его антисемитским.
Девятнадцатилетний Эмиль был ассистентом Нейгауза. Он не мог бросить студентов, с которыми занимался. Да и вообще какие демарши в сталинские времена?!
«Сейчас люди — это какие-то шакалы и гиены. Атмосфера морального разложения у нас в консерватории дошла до предела. Заливает выше головы. Такая гнусь, что слов не найдешь. Все насквозь пронизано черной завистью, клеветой и ложью!..» — записывает в дневнике А.Б. Гольденвейзер.
9.
В этой атмосфере Эмиль готовился к конкурсу в Вене, который начинался в середине августа 1936 года. Он не прекращал концертную деятельность. Зимой Гилельс разучивает вторую сонату Шопена и в марте 1936 года исполнил ее в Большом зале консерватории.
В трактовке Гилельса соната произвела на слушателей неизгладимое впечатление. Тут нельзя не вспомнить о Якове Ткаче, который передал Эмилю традиции шопеновского пианизма. На конкурсе в Вене Яков Флиер, ученик Игумнова, получил первое место, Эмиль Гилельс — второе.
Друзья гуляют по Вене, осматривают архитектуру. Они посещают музеи, покупают книги. С этого момента Эмиль Гилельс и Яков Флиер коллекционируют книги о музеях мира. Яков Зак однажды рассказал, что его коллекция книг о живописи началась с подарка Эмиля. А коллекция его была потрясающей!
Вскоре после Венского конкурса в Москву с гастролями приехал выдающийся дирижер Отто Клемперер и пожелал играть Третий концерт Бетховена только с Эмилем Гилельсом. Вот что писал о концерте Курт Зандерлинг: «…В купе поезда Москва – Одесса, в котором я ехал на один из первых концертов в моей жизни, вошел молодой человек, почти юноша. Я тотчас узнал его. Всего несколько дней назад он восхитительно и чарующе играл под руководством Отто Клемперера Третий фортепианный концерт Бетховена в Московской консерватории. Публика наградила его бурными овациями. Его успех почти затмил успех всемирно известного дирижера».
С.М. Хентова пишет:
«Когда Гилельс сыграл в строгой классической форме Третий концерт Бетховена, критика заговорила о «смирительной рубашке», которую надел на Гилельса Нейгауз».
Но какую «смирительную рубашку» мог надеть на Гилельса романтик Нейгауз?!! Генрих Густавович воспринимал первую часть «Лунной сонаты» как «ноктюрнейший ноктюрн», а Гилельс играет строго, скорбно и значительно. Такого исполнения требует Бетховен.
Оркестранты рассказывали, что Клемперер аккомпанировал Гилельсу, как бы подстилая оркестр под рояль, создавая мягкий фон. Спустя годы встретившись в Лондоне с Эмилем Григорьевичем Гилельсом, Отто Клемперер сказал: «Никто не восхищал меня так, как Вы, — и добавил, — я еще тогда увидел у Вас крылья и знал, что они понесут Вас по всему миру».
Как же получилось, что Отто Клемперер не заметил «одессизмов» у Гилельса?
10.
В 1937 году, когда вступительные экзамены давно закончились, на пороге 29-го класса профессора Нейгауза появился высокий, атлетического телосложения голубоглазый рыжеволосый молодой человек, напоминающий тевтонского героя из В пятнадцать минут Нейгауз сказал: «По-моему, он гений!»
Нейгауз был ректором консерватории, и зачислил Рихтера в консерваторию без экзаменов. Хозяин — барин! Рихтер сделал ответный подарок, сказав, что Генрих Густавович очень похож на его отца, чем окончательно покорил профессора. Как гласит грузинская поговорка: «Лесть валит с ног даже быка».
Артур Рубинштейн вспоминал об одном эпизоде. Как-то в Нью-Йорке к нему подошел С. Рихтер и сказал: «Я был на вашем концерте в Одессе, когда вы исполняли «Петрушку». Я тогда изучал изобразительное искусство, но ваша игра настолько меня вдохновила, что я решил стать пианистом. В какой-то мере своей карьерой я обязан вам».
Однажды на концерте в Париже Гилельс играл «Петрушку». Артур Рубинштейн был на этом концерте. Он сказал, что после фантастического исполнения «Петрушки» Гилельсом он больше не будет исполнять ее, и действительно никогда больше не включал в свои концерты.
Рихтер признается, что никогда бы не приехал в Москву, если бы не боялся призыва в армию. Тогда возраст призывников был 22 года. За первый курс Рихтера дважды выгоняли из консерватории за то, что он не мог сдать диамат и политэкономию. Рихтер возвратился в Одессу. Нейгауз пишет ему слезное письмо: «Вернись, ты мой лучший ученик!» Будучи ректором, Нейгауз сумел договориться с кафедрой марксизма-ленинизма. «Я учился без перерыва до 1941 года, хотя меня дважды выгоняли. Но проходило это как-то незаметно. Во второй раз все уже хохотали на этот приказ. Нейгауз конечно сердился: «Ну что тебе стоит?». А я ни за что. Один раз я собрался и даже подготовился к экзамену, но принципиально вместо этого пошел к Текстильщикам. <…> Вернулся, когда было уже темно, и никакого экзамена. А я сказал, конечно, что плохо себя чувствовал. Выдумал как всегда».
11.
Эмиль Гилельс готовился к Брюссельскому конкурсу. Но кому-то он явно мешал, и Сталину поступило письменное предложение не посылать Гилельса на конкурс. Зная от кого исходит предложение Сталин пишет на докладной: «Послать. Обеспечить победу», и продолжает следить за затеянной профессором интригой.
В это время Нейгауз занимается развенчанием эстрадной уверенности Гилельса, которую так бережно выпестовала Берта Рейнгбальд. Очевидно Нейгауз хочет провала Гилельса, чтобы Сталин потерял к нему интерес?!
«Нейгауз, — повествует С.М. Хентова, — прежде всего беспощадно развенчал эстрадную уверенность Гилельса, возникшую после конкурсных и концертных успехов. С присущими ему едкостью и остроумием Нейгауз на уроках «уничтожал» Гилельса, не считаясь с самолюбием, он обнажал все недостатки, называя их «одессизмами» Гилельса. Оказалось, что техника была примитивной, звук — грубоватым, оттенки — преувеличенными. (А как же «золотой, 99 пробы звук»? — его ответ Сталину на «рыжее золото». Исчез с появлением Рихтера! — А.О.) Это было очень трудным испытанием — известному пианисту в присутствии многих людей выслушивать на уроках сарказмы учителя».
Какие недостатки? Отчего их не увидело жюри и Отто Клемперер, Курт Зандерлинг?!
И большая благодарность от всех профессионалов и любителей музыки профессорам Файнбергу, Игумнову и Гольденвейзеру, Рейнгбальд и Сигалу. Они постоянно слушали Эмиля Гилельса и поддерживали в нем уверенность в себе.
Нейгауз, страдавший депрессиями, вплоть до суицидальных помыслов, прекрасно осознавал, что потеря уверенности на сцене может привести Гилельса к самым ужасающим последствиям. Потеря профессии самое безобидное из того, что могло произойти! Но это Генриха Густавовича не смущало. Наоборот, он с каждым разом входил все в больший раж!
Сколько музыкантов не смогло стать исполнителями из-за панической боязни забыть текст на сцене! Некоторые раньше времени уходили со сцены, не выдерживая постоянного изматывающего страха. Рихтер пишет: «После омерзительного концерта, который я дал на музыкальных празднествах в Турене, сыграв восемь «Трансцендентных этюдов» Листа, и сольного концерта в Японии, когда я испытал страх, готовясь приступить к исполнению опус 106 (29 соната Хаммер клавир) Бетховена, я решил больше никогда не играть без нот. Да ради чего забивать себе мозги, когда можно поступить гораздо проще? Это вредит здоровью и отзывается тщеславием».
С 80-х годов Рихтер начинает выступать в полутемных залах, где можно лишь смутно видеть очертания его фигуры и ноты, стоящие на пюпитре. Такую необычную и неотъемлемую черту своих концертов Рихтер объяснял крайним нежеланием потакать зрителям в их «бесовском искушении вуайеризмом», т. е. подглядыванием. Уж не знаю на кого ложится в таком случае обвинение в извращении, но явно не на слушателей.
Обретя в учениках одессита Рихтера, Нейгауз вынужден был работать над его проблемами, но словечко «одессизмы», в лексиконе Нейгауза остается только для Эмиля, из чего следует, профессор вкладывал в него оскорбительный смысл «местечковость». С приходом Рихтера в класс Нейгауз затеял новую игру. Он постоянного сравнивает Гилельса и Рихтера, и всегда в пользу второго.
12.
Профессор Мержанов рассказывал с экрана телевизора, что после игры Рихтера в классе Нейгауз вставал на колени перед ним, молитвенно складывал руки и говорил: «Гений!». На этом занятия заканчивались. Профессор Игумнов считал, что Гилельсу в процессе подготовки к конкурсу нужно «чуткое ухо», а не атмосфера, царившая в классе Нейгауза.
Как стало известно позднее, доклады обо всем, что творилось в классе Нейгауза, в письменном виде ложились на стол Сталина. Вождь убирал доносы в ящик, а потом, читая, посмеивался.
Гилельс и Флиер едут на конкурс в Брюссель как соперники, но Константин Игумнов, педагог Якова Флиера, консультирует Эмиля. Гилельса также консультируют Самуил Фейнберг и Александр Гольденвейзер.
До сегодняшнего дня конкурс «Королевы Елизаветы» в Брюсселе считается наисложнейшим. В 1938 году он был первым и носил имя Э. Изаи. Условия конкурса были самыми сложными, в дальнейшем их несколько облегчили. На конкурс съехались 95 пианистов из 23 стран, в жюри были музыканты мирового класса. Эмиль играл поздно вечером, когда жюри и публика уже устали. Но произошло то же, что и на Всесоюзном конкурсе, жюри обрело второе дыхание, и Эмиль стал фаворитом. Гилельс получил первую премию и 50 тысяч франков, которые незамедлительно отправились в казну государства. Яков Флиер получил третью премию, Микеланджели де Бенедетти — седьмую. Пораженный виртуозностью Гилельса член жюри, выдающийся немецкий пианист, ученик Ференца Листа и Николая Рубинштейна Э. Зауэр сказал, что за последние полвека он впервые слышит такое дарование. Затем Эмиль дает концерты в городах Бельгии, Париже и других городах Франции. Друзья Эмиль Гилельс и Яков Флиер отдают архитектуре и музеям все свое свободное время.
Конкурс сделал Эмиля Гилельса мировой знаменитостью. Его концерты транслируют по всему миру. Его, как победителя конкурса, ждут гастроли в европейских странах.
В Москве, на вокзале Эмиля Гилельса и Якова Флиера народ встречал как героев. В правительственной машине вместе с ними едет Нейгауз. Но странное дело, профессор не весел, он угрюм… Интернет сделал доступными эти кадры. Неужели он действительно желал провала Эмилю Гилельсу?!
И снова «У попа была собака…»:
«Надо прямо сказать, — пишет в одной из статей Нейгауз, что Гилельс получил в детстве очень хорошее фортепианное — виртуозное и далеко не равноценное ему музыкально-художественное воспитание».
Напротив, Гилельс получил великолепное, я бы сказала, завидное «музыкально-художественное воспитание»! Генрих Густавович Нейгауз лукавит: принижая заслуги Ткача и Рейнгбальд, он опосредованно навязывает читателю мысль, что именно он «воспитал» Гилельса, как художника-музыканта.
Нет, Генрих Густавович приложил немаленькие усилия, чтобы выбить из седла Эмиля Гилельса, 21-летнего юношу, надеясь, что Эмиль не получит первой премии в Брюсселе. Но профессора Игумнов, Фейнберг и Гольденвейзер, не жалея личного времени, консультировали Эмиля!
Приведу такой пример. Уже в послесталинские времена в аспирантуру к Кабалевскому поступил гениальный композитор А. Караманов. Но невзлюбил Дмитрий Борисович своего аспиранта, да настолько, что пожелал выгнать из консерватории. Вмешался Хренников, Караманов занимался у него. Творчество Караманова не имеет ничего общего с творчеством Тихона Николаевича. Ни на кого непохожий Караманов стоит особняком. В дипломе композитора Караманова Хренников не значится, зато фамилия Кабалевского стоит во всей своей красе.
Надеюсь, что читатель понимает и то, что именно Эмилю Гилельсу, и только Гилельсу обязан Нейгауз своей европейской известностью! Эмиль Григорьевич Гилельс первым завоевал Европу и Америку. Всегда и везде, во всех буклетах и программках писалось, что он ученик Г.Г. Нейгауза!
На конкурсе в Брюсселе Артур Рубинштейн был членом жюри. Интеллигентность не позволила Гилельсу ни единым словом обмолвиться каким унижениям подвергает его Генрих Густавович Нейгауз. Сам же Нейгауз говорил о себе, что он «человек, стремящийся к Добру».
Гилельс молчал и потом, при многочисленных встречах с великим пианистом. Не в его характере было выносить сор из избы. Если бы 21-летний Гилельс тогда, на конкурсе Изаи в 1938 году, рассказал Рубинштейн о беспрецедентной травле его Нейгаузом, не слыть бы Генриху Густавовичу «учителем Гилельса»! Но Гилельс смолчал, и по миру разнеслась «благая» весть о профессоре Нейгаузе, педагоге Эмиля Гилельса.
13.
В 1938 году Эмиль Григорьевич Гилельс закончил аспирантуру и стал доцентом Московской консерватории. В консерватории преподают Яков Флиер и Яков Зак. В 1938 году Гилельс воплощает свою мечту в жизнь. Он играет в Тбилиси концерт Баха и дирижирует сам.
В это время публика разделилась на приверженцев Гилельса и Флиера. Но Игумнов, которому претило то, что происходило в классе Нейгауза, предложил Якову и Эмилю поиграть на сцене вместе, чтобы прекратить эти соревнования. И они действительно играют на двух роялях Рахманинова и других композиторов. В интернете есть исполнение «Альборады» Мануэля де Фалья Гилельсом и Флиером.
Конкуренция между ними сходит на нет, а Нейгауз обрел идею фикс, построить карьеру Рихтера, используя Гилельса как ходули для любимого ученика. Как? У публики уже есть опыт разделения на приверженность к той или иной группе. Генрих Густавович назойливо сравнивает студента Святослава Рихтера с победителем конкурсов, выдающимся пианистом Эмилем Гилельсом. Пока Нейгауз практикует это в стенах консерватории и в среде своих знакомых. На публику Рихтер еще не выходит.
Только 26 ноября 1940 года Рихтер впервые вышел на московскую эстраду. Концерт состоялся в Малом зале консерватории: «Однажды был концерт Генриха Густавовича, и он предложил мне сыграть на нем Прокофьева. Сольных концертов я не давал. Никто из студентов не давал сольные концерты». Давали, только нужно было быть лауреатом конкурса, а не «гением» от Нейгауза. В марте 1941 года состоялось первое выступление Рихтера с оркестром в зале Чайковского. Он исполнил Первый концерт Чайковского и Пятый Прокофьева.
Думаю, что читатель уже давно задался резонным вопросом: почему профессор Генрих Густавович Нейгауз, имея неограниченные возможности, не отправил Рихтера на международный конкурс? Все банально! Потому что прекрасно понимал, что любимый ученик не добьется победы, что в дальнейшем подтвердил Третий всесоюзный конкурс пианистов в 1945 году.
В 1946 году Эмиль Гилельс был награжден Сталинской премией. Вот и надумал мудрейший профессор, всячески принижая Эмиля Гилельса, победителя престижного конкурса, восхищавшего публику Европы, Советского Союза, поднять над ним Рихтера:
«Все мы как-то растем из земли ввысь — некоторые из нас очень высоко растут, но он прямо с высоты спускается к нам на землю» (1947).
«Играл сверхгениально, еще поднялся выше — это уж прямо невозможно, — какая-то воплощенная мечта, я весь полон этим».
Письмо к художнице Ахвледиани написано Нейгаузом в 1951 году. В то время Эмиль Григорьевич Гилельс — доцент, а с 1952 г. — профессор Московской консерватории.
«В черепе Рихтера, напоминающем купола Браманте и Микеланджело, вся музыка, вся прекрасная музыка покоится, как младенец на руках Рафаэлевской Мадонны». В книге Б.А. Львова-Анохина об Улановой есть такой эпизод: «Однажды Святослава Рихтера спросил молодой музыкант: как сыграть эту вещь? И тот ответил: «Сыграйте как рука Рафаэля». Здесь слышится преемственность.
Художник Наталья Алексеевна Северцева рассказывала как была с Генрихом Густавовичем на концерте Рихтера. Они с Нейгаузом были за кулисами. Пока Рихтер играл, Нейгауз плакал: «Нет, Наташа, посмотри какой он бледный и худой. Нет, он скоро умрет», — говорил маленький, хрупкий Генрих Густавович о любимом ученике — высоком атлетического сложения человеке.
14.
Началась война.
В консерватории у педагогов и старшекурсников была «бронь», но сразу после речи Сталина студентов, педагогов, профессуру охватил патриотический порыв, и они стали записываться в ополчение.
Рихтер, как известно, патриотизмом не отличался. Без стеснения он поведал читателям как через пять дней после объявления войны он вместе со студентом-математиком Шафаревичем пошли в поход. Они шли очень долго, и оказались в какой-то деревушке. Женщина, признавшая в Рихтере немца, начала дико кричать, что они фашистские шпионы. Обоих привели в милицию, проверили паспорта и отпустили. Какая пометка стояла в паспорте у никому еще неизвестного 26-летнего студента консерватории немецкой национальности Святослава Рихтера?
«В 1941 году, когда ночью фашисты бомбили Москву, и в городе была настоящая паника, Рихтер как зачарованный смотрел в небо. Там метались лучи прожекторов и зловеще ревели фашистские самолеты. А музыкант, пораженный картиной происходящего, вспоминал: «Это же Вагнер, — «Гибель богов»».
16 октября Одессу захватили немцы. Первый учитель Эмиля Гилельса Яков Ткач, как и все остальные евреи, не успевшие уехать в эвакуацию, был расстрелян.
16 октября в Москве царила страшная паника. Магазины опустошали, чтобы не досталось врагу. Документы, выброшенные на улицу, летали на ветру. Жители покидали Москву в спешке.
17 октября 1941 знаменитый профессор-психиатр Артур Сали Кронфельд и его жена, не получившие возможность уехать в эвакуацию, покончили жизнь самоубийством.
16 октября в Большом зале консерватории Яков Флиер играл концерт для студентов и педагогов, уходящих в ополчение. В тот же день яркий, талантливый скрипач профессор Абрам Дьяков, стоял на трибуне и возбужденно говорил:
«Личное на второй план… Забыть о себе… о семье… романах… любви… о музыке. <…> Наша доблестная Красная Армия — Сильная и отважная, пока уступает врагу в численности. И товарищ Сталин, наш Вождь и учитель, призывает всех и каждого взять в руки оружие и записаться добровольцем в народное ополчение».
Абрам Дьяков, муж Татьяны Евгеньевны Кестнер, погиб в ополчении. Татьяна Евгеньевна была педагогом Центральной музыкальной школы. Ее учениками были Николай Петров и Андрей Гаврилов. Она была первым педагогом моего сына. Татьяна Евгеньевна осталась одна с двумя маленькими детьми на руках.
Эмиль Гилельс и Михаил Фихтенгольц вместе ушли в ополчение, но специальным распоряжением Сталина их вернули из ополчения. Якова Флиера также возвратили из ополчения, и он возглавил концертную бригаду, в которую вошли К.Х. Аджемов, певица Э. Пакуль и аккомпаниатор М. Сахаров. Они выезжали в части, защищавшие Ленинград, выступали на кораблях Балтийского флота.
Вот фрагмент из рапорта начальника УНКВД Москвы и Московской области М.И. Журавлева наркому внутренних дел СССР Генеральному комиссару госбезопасности Л.П. Берия о ходе выполнения переселения немцев в соответствии с приказом от 8 сентября 1941 года. На 19 (сентября 1941 года
«…в городе Москве и Московской области всего выявлено лиц немецкой национальности 11 567 из них: арестовано 1 142 человек, намечено к переселению — 10 425. <…> Оставлено на жительство в Москве (включая членов семей) 1 620 человек. <…> Скрылось от переселения десять человек. Приняты меры к их розыску».
Эта организация нашла бы иголку в стоге сена, причем в короткий срок.
Официальные газеты выходят с яростным призывом Ильи Эренбурга: «Убей немца!»
Историку А.В. Литвину удалось раскопать в архиве НКВД досье С.Я. Лемешева. Он провел в Елабуге почти два месяца — с конца мая — по июль 1942 года. Следуя циркуляру из Москвы, начальник местного отделения НКВД установил контроль за каждым шагом Лемешева и его жены. Досье заполнено сведениями завербованных соседей Лемешева. Лемешев не догадывается, что партнеры по преферансу, егеря и напарники для охоты сообщают в НКВД каждое его слово. Отчего же НКВД не доверяет Лемешеву? Оттого, что у его жены немецкая фамилия!
А как поживает Рихтер? Он развлекается: «Следили за Генрихом Густавовичем. На Среднем Кисловском мы с Генрихом Густавовичем расстаемся, он оборачивается, я вижу типа и показываю ему кулак». Откуда такая смелость?
Евгений Пастернак опубликовал переписку родителей:
«Не подчинившиеся указу об эвакуации подвергались опасности ареста со стороны НКВД, как «предатели, жаждущие прихода немцев. Особое подозрение вызывали лица немецкого происхождения. Многие были расстреляны в те дни. Через несколько дней после папиного отъезда арестовали Г.Г. Нейгауза».
Это случилось 4 ноября 1941 года.
Спустя три дня позвонили в дверь Нейгаузов. На пороге стоял человек с повесткой. Рихтер лежал в ванне, и дочь Нейгауза Милица принесла ему туда повестку. «Я не Лихтер, а Рихтер и никуда не пойду», — передал он человеку, после чего тот откланялся.
Отчего же арестовали уважаемого профессора немецкой национальности, и не тронули Рихтера? Ведь каждый дворник информировал органы о жильцах. Как говорится: «Что в имени его сокрыто?»
«Я жил без прописки. И знаете почему? Лень было пойти прописываться. Я не стал. Сошло. Но думаю, в свое время это сыграло положительную роль. Когда в 41 году брали всех немцев, никто не знал о моем существовании».
Однако, 11 сентября 1941 года в Одессе Теофил Рихтер предоставил на допросе следователю данные, где говорилось, что его сын Святослав Рихтер, студент Московской консерватории проживает на квартире профессора Нейгауза по улице Чкалова дом 14/16 квартира 83 в Москве. Указан был и номер телефона. Отец Рихтера был расстрелян с 6 на 7 октября. НКВД было прекрасно осведомлено о местонахождении Святослава Рихтера.
«По всему городу денно и нощно ходили группами по трое вооруженные комендантские патрули. Они имели право проверить документы не только у подозрительных лиц, но и вообще у всех мужчин призывного возраста. Если у них не было отметки в военном билете о бронировании, таковые ставились незаменимым специалистам и квалифицированным рабочим оборонных заводов, они немедленно задерживались, и их немедленно препровождали на призывной участок. Этнические немцы вообще могли быть подвергнуты депортации далеко на Восток».
Так выглядела Москва в те дни.
Рихтер пишет:
«В Москве жила моя тетя Аля, на три года старше меня. Один раз я возвращался от нее в пять часов утра, и на Селезневке — милиционер: я прошел мимо и думаю, — пойдет он за мной или нет. Я стал завязывать ботинок и посмотрел: он побежал в мою сторону, тогда я стал завязывать другой, и он не пошел».
Странное время для подростковых игр выбрал 26-летний Святослав Рихтер.
«Или еще, в троллейбусе: — Вы выходите на следующей остановке? — Да (мужчина). — А я – нет».
Чем же так угодил Святослав Рихтер НКВД, если он, чей отец расстрелян, а профессор находится в застенках Лубянки, так уверен в своей безнаказанности, и потешается над службистами?
Да, странные забавы избрал для себя Рихтер в то жуткое время, когда на Москву падали бомбы, немцы стояли под Москвой, а любимый учитель Генрих Густавович Нейгауз отвечал на вопросы следователей на Лубянке:
— Ответ:
В моей семье в числе возможных вариантов мы допускали случай, когда нам пришлось бы остаться в оккупированном врагом городе, и, тем не менее, эвакуироваться я считал тяжелее, чем этот случай. (?!)
— Ответ: Свидетелями моих антисоветских настроений высказываний являются: моя жена Нейгауз Милица Сергеевна, 51 лет, русская, беспартийная, домохозяйка, которая не только являлась свидетелем моих антисоветских высказываний, но и сама высказывала таковые, мой студент Рихтер Святослав Теофилович, сын немца, лет 26, который жил у меня в квартире и занимался школой фортепиано. Своих мыслей он не высказывал и в моем представлении он является человеком аполитичным, обладает большим и даже гениальным талантом. Часто у меня бывал и даже ночевал Ведерников Анатолий Иванович, мой студент, обладающий чрезвычайно сильным талантом, лет ему 22-23, беспартийный, после конфликта, связанного с КВЖД, Ведерников с родителями прибыли в СССР из Харбина, а спустя год родители его были репрессированы, отец исчез, а с матерью он продолжал переписку. Мои двоюродные сестры Блуменфельд Нина Феликсовна, Наталья Феликсовна, Ольга Феликсовна, проживающие по ул. Воровского угловой дом с улицы Мало-Ржевской, дом 2, кв. 8. Отдельные мои высказывания могли слушать и известные мои ученики Яков Зак, Эмиль Гилельс.
Кроме того, на протяжении последних ряда лет я находился в дружбе с эмигранткой Айхингер Сильвией Федоровной, швейцаркой по национальности, кажется, член компартии Швейцарии, которая иногда делала мне замечания или даже упрекала за то, что я высказывал несоветские настроения. Кроме того, я часто говорил со своими сослуживцами».
За недоносительство можно было схлопотать 10 лет лишения свободы. Генрих Густавович Нейгауз находился в тюрьме на Лубянке девять месяцев. От цинги у него выпали почти все зубы. Нейгаузу было 53 года. За девять месяцев его четыре раза выводили на расстрел.
«Заступничество Э.Г. Гилельса спасло его (Нейгауза) от гибели»,
— пишет Е. Пастернак.
Гилельс совершил подвиг! Сталин любил много раз повторять свой каламбур: «У Гитлера — Гиммлер, а у Сталина — Гилельс«».
К Гилельсу у вождя было особое отношение. В интернете выложен американский фильм «Война в воздухе». Летная база. Самолеты поднимаются в воздух, садятся на землю и вновь готовятся к вылету. Идет сражение за Москву. На грузовике Эмиль Гилельс исполняет «Этюд» соль минор Рахманинова. Над его головой пролетает ревущий самолет, и в этот момент в объективе его лицо. Ни один мускул не отразил страха, не дрогнул звук. Таких концертов было великое множество. Они были запечатлены в киножурналах, которые показывались во время войны во многих странах и, конечно в Америке и по всему Советскому Союзу. Сталин называл Эмиля Гилельса «наш настоящий герой». Он им и был.
После окончания войны в руках советских службистов оказался документ, который составил начальник седьмого (идеологического) управления имперской безопасности (РСХА) штандартенфюрер СС профессор Альфред Франц Зикс. Документ состоял из несколько книг в обложках розовато-брусничного цвета и назывался
«Социальный розыскной список для СССР».
Советские граждане, удостоенные чести быть занесенными в его первый том, озаглавленный «Персональная часть», должны были быть при обнаружении немедленно арестованы и переданы в соответственное управление и реферат РСХА. Список, составленный по алфавиту, насчитывал 5256 фамилий.
Приведем лишь некоторые:
Е21 — Илья Григорьевич Эренбург
Т93 — Алексей Николаевич Толстой
Г113 — Эмиль Григорьевич Гилельс
Был в этом списке Юрий Левитан, Герой Советского Союза знаменитый летчик Сергей Данилин. И будущий Герой Советского Союза Цезарь Куников».
Как мы видим, Эмиль Гилельс был хорошо известен в фашистской Германии. Хроника с концертами гениального пианиста Гилельса на грузовиках облетела весь мир. Он исполнял разных композиторов, и, конечно, Бетховена, Шопена и Рахманинова. Но играть «Петрушку» Стравинского в блокадном Ленинграде 1943-го — воистину подвиг! Стравинский был запрещен в стране Советов.
15.
Станислав Нейгауз, сын Генриха Нейгауза, считал, что пианиста лучше Сергея Рахманинова — не было, нет, и не будет!
Однажды перед войной Сергей Рахманинов слушал по радио Эмиля Гилельса. Его игра настолько понравилась Рахманинову, что великий композитор завещал Гилельсу медаль с профилем Антона Рубинштейна и надписью «Кто его заменит», которую в свое время сам получил от Антона Рубинштейна. Кстати во время войны Рахманинов мог не только услышать Гилельса, но и увидеть его на экране.
Следует помнить, что Артур Рубинштейн и Сергей Рахманинов были друзьями, дружили семьями. Рубинштейн, восхищенный талантом Эмиля, бесспорно, рассказывал своему другу Рахманинову об Эмиле Гилельсе. И, конечно, Боровский! И дать Рахманинову послушать пластинки, записанные Гилельсом, Рубинштейну не составило труда. Нет смысла оспаривать: слышал Рахманинов Гилельса или не слышал? Слышал!
В 1942 году Эмиль Гилельс играл на Урале, в Сибири, на Алтае, в Уфе, Удмуртии, Ташкенте, Куйбышеве. Арам Ильич Хачатурян писал:
«Особо хотелось бы сказать о концертной деятельности музыканта во время Великой Отечественной войны. Тогда сценой ему служили аэропорты, цехи заводов. В тяжкие дни испытаний искусство Гилельса вдохновляло и звало к победе. Оно было просто необходимо. Как необходимо нам и сейчас».
Есть фильм «День войны». В нем есть кадры, где Эмиль Гилельс играет Листа под открытым небом на прифронтовом аэродроме.
В 1942 году у Гилельса проходили концерты в Свердловске, в это же время там находилась бывшая жена Нейгауза — Зинаида Пастернак. Адику, ее и Генриха Густавовича сыну, ампутировали ногу. Зинаиде Николаевне требовалась срочная помощь, и она обратилась к Гилельсу, который сумел помочь ей. Буквально в тот же день прибыл в Свердловск Нейгауз. Когда Зинаида Николаевна прибежала в гостиницу к Эмилю Гилельсу, она застала там бывшего мужа, Генриха Нейгауза.
Рихтер рассказывает:
«Его (Нейгауза) посадили в тюрьму. Но в нем было столько обаяния, что ему удалось смягчить даже эти инстанции. Через 2 месяца его выпустили и эвакуировали в Свердловск».
«Выдумал как всегда»!
Осенью 1942 года Консерватория возобновила работу. Рихтер в дневниках с гордостью сообщает, что ему предложили заниматься у Оборина или у любого другого профессора — на выбор. Но он отказался, сказав, что будет ждать возвращения Нейгауза. И это понятно! Кто же будет за него хлопотать в деканате?
Но кто-то видимо, хлопотал, ибо Рихтер, с несданной специальностью и двухгодичной «задолженностью» по марксизму-ленинизму и другим предметам, не был отчислен из Консерватории, остался в Москве и не оказался в ссылке.
Всю семью Елены Рудольфовны Рихтер, будущего профессора Консерватории, в 24 часа как немцев депортировали в Караганду.
Кереры жили в Тбилиси. Рудольф с 1934 года учился в «группе одаренных детей». В 1941 году семья была переселена в Азию. Они жили недалеко от Ташкента, в местечке Славянка. Выезжать за пределы Славянки было запрещено. Фортепиано не было. Керер поступает на физмат пединститута. Он учится заочно, ибо ему разрешено выезжать из города не более чем на 20 дней. В 1952 году он с отличием закончил институт. В 1954 год он поступает на 3-й курс Ташкентской консерватории. В 1961 году 37-летнему Кереру разрешили принять участие в Всесоюзном конкурсе, где он завоевал первую премию.
С началом войны восемнадцатилетний, но уже знаменитый скрипач Борис (Буся) Гольдштейн играет по всей территории Советского Союза. В 1943 году Бусе пришлось почти шесть месяцев провести на базе Северного флота. В это время его отчисляют из консерватории за «несвоевременную сдачу экзамена по «Краткому Курсу истории ВКПБ»». Лишь пять лет спустя он был восстановлен и в 1953 году закончил Консерваторию.
В 1937 году Святослав Рихтер бежал из Одессы не только из боязни быть призванным в армию. В это время в Одессе разрабатывалось дело «Особняк». С 1932 по 1935 год Теофил Рихтер два раза в неделю давал уроки музыки детям немецкого консула. Бывал на обедах и ужинах с семьей, получал подарки. В начале 30-х годов Теофил Рихтер дал подписку о сотрудничестве с НКВД. На допросе в сентябре 1941 года он объяснил следователю, что не делал этого: «Я не выполнял, так как ничего интересного не знал». По делу «Особняк» проходил и друг Святослава Рихтера композитор Волков. Его арестовали в 1937 году, и Рихтер бежал из Одессы.
В Одессе и Одесской области к моменту войны проживало более 100 тысяч немцев. Многие из оставшихся в оккупированной Одессе немцев ушли вместе с фашистами. Среди них мать Рихтера.
Только спустя 60 лет, в 2002 году, в сборной книге, составленной профессором-однофамильцем Еленой Рихтер, был опубликован рассказ композитора Гевиксмана об освобождении Г.Г. Нейгауза из тюрьмы на Лубянке:
«Эмиль Григорьевич рассказал мне, что был частенько приглашаем «великим вождем всех времен и народов» на прием иностранных гостей, демонстрируя им свой высокий вкус к классической музыке. После этого он обычно спрашивал пианиста: «Как живете? Если есть какие просьбы не стэсняйтэсь! Поможем!» Гилельс обычно отвечал: «Спасибо. Все хорошо».
Но здесь он решился…
«Товарищ Сталин! У меня есть старый учитель. Он наш советский человек. Но недавно он по глупости обронил дурацкую фразу. Спасите его из тюрьмы!» «Великий» нахмурился. Он был недоволен. — Хм… У вас есть старый учитэль, обронивший глупую фразу. Хорошо. Я постараюсь помочь вашэму старому учитэлю».
Эпизод написан в розово-голубых тонах, но спасибо и за это. Гевиксман был первым, кому удалось поведать об освобождении Нейгауза. Потом были Евгений Пастернак и Вера Горностаева. Композитор В. Гевиксман жил в нашем доме на Огарева, 13. Обычно композиторы и их жены могли подолгу обсуждать многообразные темы в вестибюлях дома. Но это была запретная тема.
Гевиксман рассказал мне о спасении Нейгауза зимой, по дороге в Рузу. Помню до сих пор, что это было после поворота на Тучково. Дорога шла через лес. Ехали мы очень медленно, потому что на узкую дорогу мог в любой момент выйти лось, а Гевиксман уже однажды столкнулся с лосем, после чего ему пришивали нос, который болтался на ниточке.
Так вот все было много, много страшней! В первый раз Сталин был в бешенстве и орал:
«Этот п… наговорил на 20 расстрелов!!! Не подходи ко мне с этим п… больше!!!»
Но Гилельс ослушался Сталина и попросил во второй раз. Всем понятно, что в этот раз он рисковал жизнью!
Потом все то же самое рассказала мне Любовь Николаевна Флиер, жена Якова Владимировича Флиера, близкого друга Эмиля Григорьевича. Я расспрашивала об истории освобождения Нейгауза моего отца, который регулярно играл на банкетах Сталина.
Кстати, об известном «деле врачей»: Эмиль Григорьевич Гилельс не подписал письмо, опять ослушался вождя! Потом он не подписал письмо против Андрея Сахарова.
Тала Михоэлс, дочь великого актера, знала меня с самого раннего детства. Приехав в Израиль, я, конечно, встретилась с сестрами (двумя дочками Михоэлса — ред.). «Тетя Талочка» была когда-то женой композитора Метека Вайнберга. А я в детстве ее обожала и считала своей подружкой…
Талочка рассказала, что известных евреев собрали в зале и потребовали, чтобы они подписали письмо. Гилельс сказал, что профессор Вовси лечил его родителей и дочь. Он отказался подписывать. Ойстрах тогда сказал, что он испугался и подписал.
По приговору Г.Г. Нейгауз должен был отбывать пять лет ссылки на лесоповале, на Урале, в районе Краснобуровинская. Но произошел беспрецедентный случай: Генриха Густавовича выпустили из тюрьмы по личному распоряжению Сталина, и дали «отпуск» на три недели, которые он провел дома. Чтобы кого-то отпустили домой с Лубянки? Вы о таком слыхали? Всех «прямиком» отправляли по месту отбывания ссылки, и брата моего деда тоже, хотя он ни в чем не признался, несмотря на отбитую почку, пневмоторакс, сломанные ребра и нос.
К месту назначения Нейгауза везли через Свердловск. Никакие «свердловские музыканты» не могли помочь Нейгаузу остаться в Свердловске. Этот вопрос был решен в Москве, все на том же уровне. Нейгауз об этом не знал. Это было продолжением той «игры» Сталина, когда Генриха Густавовича четыре раза выводили на расстрел. Никто не осмелился «снять» его с поезда! Это из области фантазии и фантастики.
По свидетельству Милицы Нейгауз, Гилельс ходил в Свердловское НКВД и пришел на прием к секретарю обкома Андрианову, взяв с собой для солидности учеников Нейгауза: Б. Маранц, С. Бендицкого и А. Луфера. Гилельсу на тот момент было всего 26 лет. Андрианов был тогда, как сообщает свердловчанка профессор Елена Федорович, «рядовым секретарем обкома». Он боялся «хозяина», как все секретари, и не только! Никакого личного разговора со Сталиным по телефону и быть не могло. А что было? Гилельс рассказал Андрианову — какое участие принял Сталин в судьбе профессора — дал санкцию на помилование. Музыканты рассказали как Сталин любит игру Гилельса. Напомнили, что в 1934 году Нейгауз открывал Свердловскую консерваторию. Как видно, беспрецедентное участие Сталина убедило Андрианова, и Г.Г. Нейгауз было разрешено преподавать в Свердловской консерватории. В силу своего характера Гилельс, даже после смерти Сталина, не рассказывал о том как спас Нейгауза.
Так что многие до сих пор не знают, что Генрих Густавович был арестован, а уж как выкарабкался из тюрьмы — не знают и подавно. В своей книге Нейгауз ни единым словом об этом не обмолвился. Единственное, что Гилельс рассказал Льву Баренбойму, — это то, что Нейгаузу было тяжело в Свердловске, и он к нему приезжал. Родители Елены Федорович как раз в это время учились в консерватории. Она рассказывает:
«Мой двоюродный дед был третьим секретарем обкома, и я знаю, что Гилельс регулярно посещал столовую-распределитель и Нейгауза элементарно кормил. Помогали Нейгаузу Берта Маранц и Семен Бендицкий, но у них не было его возможностей».
А где же Рихтер? Рихтер развлекается в Тбилиси.
«В Тбилиси тип смотрел через щелку. Я разговаривал с Джикией, разозлился, вышел и встал за ним, и мы долго стояли».
Ксения Джикия — ученица Нейгауза. Рихтер, по его словам, до 25 лет боялся смерти, боялся быть призванным в армию. Он удрал из Одессы, когда было начато дело «Особняк» и арестовали его друга Волкова. Что за «особые» отношения у Рихтера с «органами»? Почему они дали ему возможность уехать?!
А если абстрагироваться от пианиста Рихтера, который получил известность только после войны? Что приходит на ум? Рано делать выводы? Рихтер пишет, что его карьера началась во время войны. И это правда, вот только не дает покоя вопрос, как ему, Святославу Рихтеру, — сыну расстрелянного врага народа и матери, предавшей Родину, выступать как ни в чем не бывало на концертах. Как мог такой человек не только выжить, но и сделаться ведущим пианистом сталинского СССР?! Разве что продал душу дьяволу…
Ни в книге Монсенжон, ни в других бесчисленных монографиях — ответа на этот вопрос нет. Но вот что пишет пианист Андрей Гаврилов: «Во время тяжелой депрессии Слава процедил мне одну и ту же фразу: «Молодая госпожа, как мне кажется, спасла меня от многих неприятностей». Рихтер имел в виду Светлану Аллилуеву.
«Выдумал как всегда», но уж очень неуклюже!
16.
Светлане в 1941 году было 15 лет. Рихтер был уверен, что Сталин ее безумно любил. Когда она поделилась с отцом своим восхищением от игры Рихтера, Сталин кому-то шепнул, и Рихтер получил невидимую, но самую надежную в СССР защиту.
История любви Светланы Аллилуевой к Алексею Каплеру хорошо известна. Знаменитый режиссер водил ее на спектакли. Рихтер намекает, что когда-то Каплер привел ее на концерт, в котором он участвовал. Святославу Теофиловичу не пришло в голову, что кто-то усомнится в подлинности его слов. Однако есть неувязка в этом рассказе Рихтера.
Светлана познакомилась с Каплером не в 1941 году, а на год позднее, 8 ноября 1942 года на вечеринке у Василия Сталина. Через несколько дней Каплер уехал в Сталинград. За него Светлана впервые в жизни получила от отца две пощечины и отвратительные оскорбления.
Светлана Аллилуева, «Двадцать писем к другу», письмо 16:
«В ту же зиму 42–43 я познакомилась с человеком, из-за которого навсегда испортились отношения с отцом — с Алексеем Каплером».
В 1943 году Алексея Каплера арестовали.
Важно другое: указ о переселении немцев из Москвы, как говорилось выше, был издан 8-го сентября 1941 года, а осадное положение в Москве началось 20 октября 1941 года. Рихтера тогда еще никто не знал. Так что рассказ Рихтера из серии: «выдумал как всегда».
В 1942 году Рихтер принял участие всего в семи сборных концертах в разных залах Москвы, многие из которых он играл с Ведерниковым на двух роялях. В 43 году — тридцать концертов: в Москве, Тбилиси, Баку, Ереване и Грозном.
Рихтер вспоминал как радовался, что концерты в основном проходили на юге, ибо там «всегда сытнее». И, как всем известно, грузинская кухня изумительно вкусная. Да и щедрые друзья Генриха Густавовича накормят и обогреют.
23 июня 43 года Рихтер исполняет Четвертую сонату Прокофьева. 27 декабря 1943 — Первый концерт Прокофьева в Большом зале консерватории. Эти концерты не были сольными. Они были сборными.
1944 год был для Рихтера особенно удачным. Он принял участие в 51 сборном концерте. Они проходили в Москве, Тбилиси, Ереване, Киеве.
Рихтер рассказывает, что 5 января 1944 года он сыграл концерт в Ленинграде. Публика сидела в пальто, стекла были разбиты, и было очень холодно. Но город был загадочным, таинственно красивым. 24 января блокада Ленинграда была снята. Через год в январе 1945-го, когда все люди радовались, Рихтеру город не понравился! Своеобразное восприятие: трупов на улицах не хватало?
«Летом 44 года, — пишет Милица Нейгауз, — Слава вместе с Игорем Шафаревичем принимали участие в Альпиниаде, посвященной 20-летию советского альпинизма. Она проходила на Кавказе в альпинистском лагере «Алитек». Слава со всеми вместе ходил в походы по горам, наслаждался красотами природы, переходил вброд горные реки, жил в палатке, непрерывно варил кашу на костре, в это же время он прошел пешком через Клухорский перевал до Сухуми».
Как видим, здоровье Рихтера не подводило.
(окончание следует)
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2017-nomer12-ogareva/
