Черный квадрат
Предо мной завис малиновый круг,
черный квадрат,
синий овал.
Я этот овал помню с детства
не любил его, но всегда рисовал.
Он похож на чужое солнце,
на большое яйцо,
он похож на как блин плоское человеческое лицо.
Он висит предо мной
абажуром, контуром, миражом,
разрезая на две части воздух комнаты, словно ножом.
Перед ним — я, за ним — иная, другая жизнь.
Он словно бы говорит мне на ухо, чуть слышно — держись,
он как будто шепчет, подмигивает в тишине,
он подплывает по воздуху к моему лицу, прямо ко мне,
он висит совсем близко, и ко мне уже не идет сон,
он качается и вздрагивает с моим сердцем почти в унисон.
Он — синий овал,
малиновый круг,
черный квадрат.
Он висит предо мной уже множество лет подряд.
Он не дает мне забыть, он мой единственный друг —
мой черный квадрат,
мой синий овал,
мой малиновый круг.
Трудно быть ежиком
У ежика дома уже несколько дней не все дома.
Течет крыша, в саду два старых садовых гнома
Подрались. Осыпалась по утру кривая слива,
Вместо незабудок — сплошные лопухи да крапива.
Все бы было иначе, если бы был ежик дикобразом,
Но и лес — сосновый, и ежик — не дикобраз ни разу.
Сидит, грустит у окна, нос — картошкой,
Вздыхает тяжко над тарелкой спелой морошки.
Тяжела в промозглом лесу жизнь-морока,
Вон, и листья на ветках пожелтели до срока,
Наступила осень, густая, как тыквенное варенье,
И даже у зайцев, говорят, заканчивается терпенье.
Думает ежик: почему я не птица?
Почему не аист, не дятел, почему не синица?
Почему не летаю над сосной или над елкой?
Почему вместо крыльев — одни сплошные иголки?
Мои гномы подрались, а у соседа
Вообще ушли куда-то, дело было в прошлую среду.
Где это видано, чтобы уходили садовые гномы?
По осени у них, видно, тоже не все дома.
Ладно, думает ежик, грустить уже хватит.
Вон, и паук в паутине заснул у изголовья кровати,
Уже и вечер, и ветер, и тучи дождем набрякли,
И с реки что-то светит в окно — луна ли, маяк ли?
Глядит ежик в окно, неподвижный, нос картошкой,
На небе звезды рассыпаны спелой круглой морошкой,
Блестит под луной река, переливается изумрудно.
Вздыхает ежик: как же быть ежиком по осени трудно…
Осенью в лесу тихо, лес как будто пустой,
Пахнет далеким костром, ночью и мокрой прелой листвой.
Но даже когда становится грустно, и слезы сдержать невтерпеж,
Знай — ты не один, где-то так же грустит еж.
Двойник (памяти Велимира Хлебникова)
Человек не моего племени смотрит на меня сквозь стекло
У него седые глаза и волосы у него ниже плеч
У него чужие следы петляют между мшистых корней
И память его хранит отблеск других времен
Он стоит чуть слышно и седые глаза его не горят
Он давно молчит он давным-давно как штиль недвижим
Между пальцев его камни и доски заместо крыл
Он бы мог взлететь но что-то тянет его к земле
У него в глубине его бессмертной души
Просыпают часы сквозь пальцы вечный песок
И чужого племени пепел отстукивает в висках
И триста семнадцать жизней смотрят из глаз его
И когда на небе зажжется дюжина ярких звезд
Стихнет ночь и молнией в землю войдет заря
Человек чужого племени сделает шаг назад
И останется только след дыхания на стекле
***
Трассирующая пуля разрезает детский рисунок напополам
Справа море и солнце, слева — голубой небесный свод
Справа топает слон, его можно отличить по ушам и толстым ногам
Слон подходит к морю, слон пытается перейти это море вброд
В море плавают рыбы, у некоторых зубы на месте губ
Из носа у них торчат огромные, словно стальные, усы
Слева, где небо, птицы летают вокруг дымящихся труб
Под трубами нарисованы дома, грибы и кусты
По центру в самом низу солдатик двумя сапогами вниз
Его автомат направлен вверх и делит на части бумажный лист
Вызывая на море почти не видный невооруженным глазом бриз
И почти не слышный невооруженным ухом легкий, но резкий свист
Пули красным пунктиром делят пополам нарисованный кем-то мир
Но и с той, и с другой стороны пунктира — рисунок детского карандаша
Мы не видим мишень, в которую стреляет солдатик, но тир
Где-то точно есть, и солдатик видит его и целится, чуть дыша
И пуля его автомата летит неслышно, но не вылетает за рисунка край
А рисунок заканчивается там, где заканчивается бумаги лист
За рисунком заканчивается нарисованный кем-то игрушечный рай
И этот игрушечный рай, в отличие от настоящего, нежен и чист.
Но потом красный трассирующий след вылетает за край листа
Дым из труб окутывает нарисованные дома, грибы и кусты
Солдатик перезаряжает автомат, потому что обойма его пуста
Слон уходит глубоко в море, рыбы дышат в свои стальные усы
И только слева, где небо, птицы все так же летят на юг
Такое же солнце с кривой ухмылкой смотрит куда-то в бок
А за горизонтом, где птицы делают свой ежегодный круг
Спрятался нарисованный кем-то в детстве немощный Бог.
Двенадцать месяцев
В день рождения поэта Тютчева
Путешествую из Бердичева
Брожу по следам лешего
Почти что не видным, мать его
Из Бердичева и до Жмеринки
По пути — ни одной Америки
И тихонько пищат комарики
В летнем словно из детства мареве
В волосах моих много проседи
Листья желтыми стали к осени
А дубы притворяются соснами
И года все сплошь високосные
Посижу на пне весь в сомнениях
Чтоб унять боль мою в коленях я
А не будет пня — прислонюсь к сосне
Ветки вытянувшей по весне
Ах ты, Тютчев, Тютчев, ну боже мой
Обступает лес нас сплошной стеной
По пути до Жмеринки лишь кусты
Посиди на пне, отдохни и ты.
***
Все-таки Тузик порвал грелку.
В городе ночь. Васька доел сметану,
Сидит, украдкой долизывает тарелку
И размышляет, что однажды я встану,
Оденусь, выйду на улицу в холод,
Пройдусь туда-сюда, от мира до мира,
Качнусь на ветру как маятник-молот,
Оставлю следы чуть слышным пунктиром.
В это время Васька помоет посуду,
Тузик подметет пол, законопатит щели,
И не будет ветер гулять повсюду,
А лишь посвистывать еле-еле.
Потом оба лягут носами к двери
И будут лежать три дня и три ночи,
Вспоминать былое, считать потери,
А небо покроют белые клочья
Пены, смотрите, как они играют,
Как они превращаются в собаку, в кошку,
Не тонут в воде и в огне не тают,
Киселя тарелки сахара ложки.
Тузик и Васька лежат тенями,
Такие маленькие, почти не видно,
А город в окна горит огнями,
Из окна кажется таким солидным,
Таким от края до края огромным,
Таким отважным и бессердечным,
Таким бескрайнему морю подобным,
И в то же время таким конечным.
Но за границы его не выйти,
Хоть путешествуй от мира к миру,
С начала сна к началу событий,
Хоть каждый шаг попробуй планируй.
Хоть будь ты трижды забыт и болен,
Лежат под дверью Тузик и Васька,
Как будто выбрала их неволя,
Как будто стонет вокруг ненастье,
Как будто холодно им и глупо,
Как будто больше нигде нет жизни,
Как будто неба огромный купол
Смотрит со свойственной укоризной.
Я возвращаюсь в сумрак прихожей,
Гашу о сумрак огни ночные,
Уставший чужой и родной прохожий —
Лежат в коридоре сторожевые.
А когда кончится эта повесть,
Будут все так же лежать у двери
Васька и Тузик как гулкая совесть
И приговор моему неверию.
Линор
У кота была собака, он ее любил,
Она лаяла как дура — он ее любил,
Она выла днем и ночью — он ее любил,
Она ела что попало — он ее любил,
Она прыгала, чесалась — он ее любил,
Она какала и ссала — он ее любил,
Ободрала все обои — он ее любил,
По ночам ей снилось поле — он ее любил,
Открывала дверь с разбега — он ее любил,
Прогоняла птиц с балкона — он ее любил,
Не давала синий мячик — он ее любил,
Доедала всю кормежку — он ее любил,
Опрокидывала миску — он ее любил,
За хвостом своим гонялась — он ее любил,
У нее висели уши — он ее любил,
Нос совала где не надо — он ее любил,
Была добрая, большая — он ее любил,
Шерсти много, толку мало — он ее любил,
А когда она гуляла — он сидел на подоконнике, смотрел вниз, на улицу, и думал: «Вот было бы круто, если бы и его тоже когда-нибудь взяли гулять, он бы показал ей, собаке, как на самом деле надо гонять окрестных кошек»,
Но гулять его не брали, он сидел один,
Он смотрел в окно и молча думал про себя,
А потом однажды утром распустил крыла
И исчез за облаками, вот и все дела.
Саше Галицкому
Умер Игорь Абрамович
Умер Илья Никифорович
Николай Матвеевич тоже
Болел недолго и тихо
А потом под утро ушел
Оставив после сияние
Не видное
Невооруженным глазом
Были простые люди
Утром вставали с постели
Вечером спать ложились
Завтрак обед и ужин
Дом забота работа
И пиво после зарплаты
Простые люди
Простое время
Чтоб не болели дети
Чтоб жена улыбалась
Чтоб был корм кошке собаке рыбке
А когда начинала
Капать вода из крана
Пригождался разводной ключ
И резиновая прокладка
Дети ходили в школу
По утрам что-то пели птицы
Мимо звенели трамваи
Почему-то все время мимо
Некуда было ездить
Некому было плакать
Только порой ночами
Снились моря и лодки
И снежные гор вершины
Вот так проходило время
Все время мимо и мимо
Мимо домов и скверов
Мимо собак и рыбок
Мимо звона трамваев
Мимо забот и тягот
Время текло водою
Из протекшего крана
И тут уже было даже
Не до ключа разводного
Не до зарплаты и пива
Время текло чуть слышно
Тихо звенели трамваи
Вода журчала на кухне
И Николай Матвеевич
Чуть слышно жил свою старость
Не мучился не боялся
И старый Илья Никифорович
И старый Игорь Абрамович
Оставили лишь сияние
Не видное
Невооруженным глазом
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2017-nomer12-ekogan/
