Из сборника ЖЕРТВЫ ЛАРАМ (LARENOPFER), 1896
(Нумерация переводов — от переводчика — сквозная, соответствует порядку расположения стихотворений внутри авторского сборника)
06. В СОБОРЕ
Свод — как в каменном браслете —
над стеной навис, мерцая;
потемневшая святая
чуть заметна в тусклом свете.
С потолка округлой кладки
шар серебряный всё время
светит ангелу на темя
светом масляной лампадки.
А в углу, где, как дерюжка,
позолота дышит пылью,
жмётся, чуждый изобилью,
грязный мальчик-побирушка.
Нет в нём, как мы ни привносим,
благодати и намёка…
Робко тянет, без упрёка,
руку с еле слышным: «Prosim!»*
——————————
* Пожалуйста! (чешск.)
IM DOME
Wie von Steinen rings, von Erzen
weit der Wände Wölbung funkelt,
eine Heilge, braungedunkelt,
dämmert hinter trüben Kerzen.
Von der Decke, rundgemauert,
schwebt ob eines Engels Kopfe
hell ein weißer Silbertropfe,
drin ein ewig Lichtlein kauert.
Und im Eck, wo Goldgeglaste
niederhangt in staubgen Klumpen,
steht in Schmutz gehüllt und Lumpen
still ein Kind der Bettlerkaste.
Von dem ganzen Glanze floß ihm
in die Brust kein Fünkchen Segen …
Zitternd, matt, streckts mir entgegen
seine Hand mit leisem: »Prosim!«
25. СТРАНА И НАРОД
…Бог был в духе — что ж скупиться,
это не его подход;
так что есть — от тех щедрот —
чем Богемии хвалиться.
Как застывший свет, пшеница
меж лесистых гор встаёт,
и на ветке зрелый плод
без подпорки пасть боится.
Бог дал избы, дал овчарни;
девка жаром пышет так —
не затянешь лиф, хоть тресни.
Чтобы храбры были парни,
силу им вложил в кулак,
в их сердца — родные песни.
LAND UND VOLK
…Gott war guter Laune. Geizen
ist doch wohl nicht seine Art;
und er lächelte: da ward
Böhmen, reich an tausend Reizen.
Wie erstarrtes Licht liegt Weizen
zwischen Bergen, waldbehaart,
und der Baum, den dichtgeschart
Früchte drücken, fordert Spreizen.
Gott gab Hütten; voll von Schafen
Ställe; und der Dirne klafft
vor Gesundheit fast das Mieder.
Gab den Burschen all, den braven,
in die rauhe Faust die Kraft,
in das Herz – die Heimatlieder.
42. SUPERAVIT
Тех, кто твёрд в великом деле,
след не обратится в дым;
как в Констанце ни радели,
встал из огненной купели
дух высокий невредим.
Через все века и сроки
реформатор Гус встаёт,
и ему поклон глубокий,
хоть страшны огня уроки,
по сей день творит народ.
Одолев суда препоны,
сердцем истину обрёл,
правотою окрылённый;
и его — костром зажжённый —
вечен славы ореол.
SUPERAVIT
Nie kann ganz die Spur verlaufen
einer starken Tat; dies lehrt
zu Konstanz der Scheiterhaufen;
denn aus tausend Feuertaufen
steigt der Hochgeist unversehrt.
Bis zu uns her ungeheuer
ragt der Reformator Hus,
fürchten wir der Lehre Feuer,
neigen wir uns doch in scheuer
Ehrfurcht vor dem Genius.
Der, den das Gericht verdammte,
war im Herzen, tief und rein,
überzeugt von seinem Amte, –
und der hohe Holzstoß flammte
seines Ruhmes Strahlenschein.
Superavit (lat.) — Он побеждает
**Ян Гус (1369 — 1415) — национальный герой чешского народа, проповедник,
мыслитель, идеолог чешской Реформации. По приговору собора в Констанце
был сожжён на костре вместе со своими трудами.
53. МОЙ РОДНОЙ ДОМ
До ничтожнейшей пылинки
памятен мне дом родной,
где разглядывал картинки
я в гостиной голубой.
Где одёжка куклы — в прядях
серебра — дарила мне
радость; а цифирь в тетрадях —
только слёзы в тишине.
Где к стихам я приобщался,
и в побегах в дальний край
подоконник превращался
то в корабль, а то в трамвай.
Где мне девочка махала
в графском доме — из окна…
Блеску там осталось мало —
сник дворец в объятьях сна.
И ребёнок, что с улыбкой
поцелуй ловил в ответ,
далеко: в стране той зыбкой,
где улыбок больше нет.
MEIN GEBURTSHAUS
Der Erinnrung ist das traute
Heim der Kindheit nicht entflohn,
wo ich Bilderbogen schaute
im blauseidenen Salon.
Wo ein Puppenkleid, mit Strähnen
dicken Silbers reich betreßt,
Glück mir war; wo heiße Tränen
mir das ›Rechnen‹ ausgepreßt.
Wo ich, einem dunklen Rufe
folgend, nach Gedichten griff,
und auf einer Fensterstufe
Tramway spielte oder Schiff.
Wo ein Mädchen stets mir winkte
drüben in dem Grafenhaus …
Der Palast, der damals blinkte,
sieht heut so verschlafen aus.
Und das blonde Kind, das lachte,
wenn der Knab ihm Küsse warf,
ist nun fort; fern ruht es sachte,
wo es nie mehr lächeln darf.
Из сборника ВЕНЧАННЫЙ СНАМИ (TRAUMGEKRÖNT), 1897
(Сборник влючает в себя после вступления — в нумерации: 0-01 — два больших цикла: 1 — «Мечтать», 2 — «Любить».
Пример нумерации: 2-05 — пятое стихотворение из цикла «Любить»).
0-01. КОРОЛЕВСКАЯ ПЕСНЬ
Жизнь — достоинство ставя над златом —
обращает лишь мелочных в ноль;
нищий может назвать тебя братом,
но в тебе не унижен король.
Пусть минуты в раздумье бессонном
не подарят венец золотой, —
но придут к тебе дети с поклоном
и блаженных мечтателей рой.
Дни — из солнечных нитей в разбеге —
ткут тебе твой пурпурный наряд,
ночи, полные грусти и неги,
пред тобою, склонившись, стоят…
KÖNIGSLIED
DARFST das Leben mit Würde ertragen,
nur die Kleinlichen macht es klein;
Bettler können dir Bruder sagen,
und du kannst doch ein König sein.
Ob dir der Stirne göttliches Schweigen
auch kein rotgoldener Reif unterbrach, –
Kinder werden sich vor dir neigen,
selige Schwärmer staunen dir nach.
Tage weben aus leuchtender Sonne
dir deinen Purpur und Hermelin,
und, in den Händen Wehmut und Wonne,
liegen die Nächte vor dir auf den Knien …
1-03
Иметь бы мне домишко ветхий,
чтоб, сидя перед ним, смотреть,
как за чернеющие ветки
под скрип цикад, покуда редкий,
уходит солнце умереть.
Под крышей в бархатно-зелёных
густых потёках — моха цвет —
горела б в стёклах обрамлённых
гирлянда бликов — отражённых
дню уходящему вослед.
Я дотянуться мог бы взглядом
туда — до бледных звёзд весны,
и Ave плыл бы здесь над садом,
и мотылёк порхал бы рядом
в жасмине снежной белизны.
И стадо подгонял бы свистом
пастух — а ну ка поспеши;
и я внимал бы звукам чистым,
и вечер заревом лучистым
касался б струн моей души.
III
MIR ist: ein Häuschen wär mein eigen;
vor seiner Türe säß ich spät,
wenn hinter violetten Zweigen
bei halbverhalltem Grillengeigen
die rote Sonne sterben geht.
Wie eine Mütze grünlich-samten
steht meinem Haus das moosge Dach,
und seine kleinen, dickumrammten
und blankverbleiten Scheiben flammten
dem Tage heiße Grüße nach.
Ich träumte, und mein Auge langte
schon nach den blassen Sternen hin, –
vom Dorfe her ein Ave bangte,
und ein verlorner Falter schwankte
im schneeig schimmernden Jasmin.
Die müde Herde trollte trabend
vorbei, der kleine Hirte pfiff, –
und in die Hand das Haupt vergrabend,
empfand ich, wie der Feierabend
in meiner Seele Saiten griff.
1-08
Я, как ты, хотел бы, туча,
высоко вверху парить!
Тень свою равнинам, кручам
против воли их дарить.
Солнце в небе закрывая,
так убавить свет дневной,
чтоб земля — в тени до края —
люто злилась подо мной.
Чтоб и мне явился случай,
солнце одолеть в борьбе!
Пусть на миг хотя бы! Туча!
Я завидую тебе!
VIII
JENE Wolke will ich neiden,
die dort oben schweben darf!
Wie sie auf besonnte Heiden
ihre schwarzen Schatten warf.
Wie die Sonne zu verdüstern
sie vermochte kühn genug,
wenn die Erde lichteslüstern
grollte unter ihrem Flug.
All die goldnen Strahlenfluten
jener Sonne wollt auch ich
hemmen! Wenn auch für Minuten!
Wolke! Ja, ich neide dich!
1-15
В ночных заснеженных границах
всё спит в серебряной тиши,
и только вечной болью длится
здесь одиночество души.
Спроси, зачем в ночную стужу
душа не выплеснет свой крик? —
Когда бы вышла боль наружу,
погасли б звёзды в тот же миг.
XV
IM Schoß der silberhellen Schneenacht
dort schlummert alles weit und breit,
und nur ein ewig wildes Weh wacht
in einer Seele Einsamkeit.
Du fragst, warum die Seele schwiege,
warum sies in die Nacht hinaus
nicht gießt? – Sie weiß, wenns ihr entstiege,
es löschte alle Sterne aus.
2-05
Ты помнишь, яблок я принёс в подарок,
и гладил твои волосы, шутя?
И смех мой весел был, и день был ярок,
а ты была ещё дитя.
Затем я стал серьёзен. Сердцем выбран
был юный пыл и старый груз наук.
Как раз в то время гувернанткой вырван
был „Вертер“ у тебя из рук.
Весна звала. И поцелуи были
ещё чисты, но взгляд манил в тени.
Был день воскресный. Вдалеке звонили,
и через ельник шли огни…
V
OB dus noch denkst, daß ich dir Äpfel brachte
und dir das Goldhaar glattstrich leis und lind?
Weißt du, das war, als ich noch gerne lachte,
und du warst damals noch ein Kind.
Dann ward ich ernst. In meinem Herzen brannte
ein junges Hoffen und ein alter Gram …
Zur Zeit, als einmal dir die Gouvernante
den „Werther“ aus den Händen nahm.
Der Frühling rief. Ich küßte dir die Wangen,
dein Auge sah mich groß und selig an.
Das war ein Sonntag. Ferne Glocken klangen,
und Lichter gingen durch den Tann …
2-14
В саду цвела сирень, свежа, упруга,
и вечер в звуках Ave плыл, светясь, —
мы в этот час оставили друг друга,
скорбя и злясь.
А солнце умирало на закате,
за серым склоном свой теряя свет,
и, догорев, растаял — в белом платье —
твой силуэт.
И в этой смене алого на серый,
дрожа, я был, как мальчик тот, нелеп,
что в яркий свет глядел, не зная меры:
Я что, ослеп? –
XIV
ES leuchteten im Garten die Syringen,
von einem Ave war der Abend voll, –
da war es, daß wir voneinander gingen
in Gram und Groll.
Die Sonne war in heißen Fieberträumen
gestorben hinter grauen Hängen weit,
und jetzt verglomm auch hinter Blütenbäumen
dein weißes Kleid.
Ich sah den Schimmer nach und nach vergehen
und bangte bebend wie ein furchtsam Kind,
das lange in ein helles Licht gesehen:
Bin ich jetzt blind? –
Из сборника АДВЕНТ (ADVENT), 1898
(Пример нумерации: 1-02 — второе стихотворение из цикла 1 — «Подарки друзьям»).
0-01. АДВЕНТ
В глуши заснеженного бора
отару хлопьев ветер мчит,
и ель предчувствует, как скоро
ей светлый праздник предстоит;
и ветви тянет вдаль, и снова
хранит терпение едва,
и с ветром борется — готова
к единой ночи торжества.
ADVENT
ES treibt der Wind im Winterwalde
die Flockenherde wie ein Hirt,
und manche Tanne ahnt, wie balde
sie fromm und lichterheilig wird,
und lauscht hinaus. Den weißen Wegen
streckt sie die Zweige hin — bereit,
und wehrt dem Wind und wächst entgegen
der einen Nacht der Herrlichkeit.
* Адвент (от лат. adventus — приход) — название периода Рождественского поста,
принятое в среде христиан Католической церкви и некоторых протестантских деноминаций
(например, у лютеран).
1-02
Ты, одиночество души,
святое, чистое — дыши,
как сад проснувшийся ранний.
Держи, всесильное, в руке
дверь золотую на замке,
за нею — свора желаний.
DU meine heilige Einsamkeit,
du bist so reich und rein und weit
wie ein erwachender Garten.
Meine heilige Einsamkeit du —
halte die goldenen Türen zu,
vor denen die Wünsche warten.
1-09
В иные дни душа тиха, как храм,
в котором богомольцев нет годами.
Лишь ангел – золочёными крылами,
чтоб радость рук не дать сковать цепями,
прочь отгоняет сизый фимиам.
Внутри темнеют образа святых,
беспомощно томясь от невниманья:
Ждут воскресенья, полного собранья
молящихся, органа ликованья –
и лампы ходят на шнурах витых.
An manchem Tag ist meine Seele still:
Ein Gotteshaus, draus alle Beter gingen.
Ein Engel nur wehrt mit den goldnen Schwingen
dem Weihrauch, der mit seinen leisen Ringen
den Jubel seiner Arme fesseln will.
Verträumte Heiligenbilder dunkeln drin
in ratlos-sehnendem Erhörenwollen:
Sie warten auf den Sonntag mit den vollen
Gestühlen und dem großen Orgelrollen —
und blasse Ampeln schwanken her und hin.
1-27
День тихо спать ложится,
всё дремлет в тишине…
И лишь двоим не спится —
одной звезде и мне.
Она плывет высоко,
неяркий свет струя,
так в небе одинока,
как здесь под небом я…
DER Tag entschlummert leise,
ich walle menschenfern . . .
Wach sind im weiten Kreise
ich — und ein bleicher Stern.
Sein Auge lichtdurchwoben
ruht flimmernd hell auf mir,
er scheint am Himmel droben
so einsam, wie ich hier . . .
Из сборника МНЕ К ПРАЗДНИКУ (MIR ZUR FEIER), 1899
(Нумерация стихотворений сквозная через весь сборник).
008
Я обычной дорогой сейчас
вдоль сада иду, где розы как раз
все готовы к цветенью;
но я знаю: в бутонах тугих
дар готовится для других, —
и я прохожу мимо них,
незаметною тенью.
Я никто, я им не ко двору,
всё еще на бумаге;
и покуда прибудут к утру
те, что чисты и благи, —
развернутся, струясь на ветру,
розы, как красные флаги.
Ich geh jetzt immer den gleichen Pfad:
am Garten entlang, wo die Rosen grad
Einem sich vorbereiten;
aber ich fühle: noch lang, noch lang
ist das alles nicht mein Empfang,
und ich muss ohne Dank und Klang
ihnen vorüberschreiten.
Ich bin nur der, der den Zug beginnt,
dem die Gaben nicht galten;
bis die kommen, die seliger sind,
lichte, stille Gestalten, —
werden sich alle Rosen im Wind
wie rote Fahnen entfalten.
018
Грёз кипенье без луча дневного —
выпусти из тьмы на волю их.
В интервалах, в паузах, без слова,
как фонтаны, опадают снова
грёзы в лона раковин своих.
Я решился: нужно быть, как дети.
Всякий страх — начало, а не жуть;
ни конца, ни края нет на свете,
только жест — все беспокойства эти,
и томление — их суть.
Träume, die in deinen Tiefen wallen,
aus dem Dunkel lass sie alle los.
Wie Fontänen sind sie, und sie fallen
lichter und in Liederintervallen
ihren Schalen wieder in den Schoß.
Und ich weiß jetzt: wie die Kinder werde.
Alle Angst ist nur ein Anbeginn;
aber ohne Ende ist die Erde,
und das Bangen ist nur die Gebärde,
und die Sehnsucht ist ihr Sinn.
019
Мой ангел долго при мне пребывал,
и жизнь его бедней становилась;
я рос, он, напротив, делался мал:
и в одночасье я стал, как милость,
а он дрожащей мольбою стал.
И он в небеса тогда устремился,
оставив мне землю нужды и труда;
он в небе носился, я жизни учился,
и мы друг для друга открылись тогда…
Ich ließ meinen Engel lange nicht los,
und er verarmte mir in den Armen
und wurde klein, und ich wurde groß:
und auf einmal war ich das Erbarmen,
und er eine zitternde Bitte bloß.
Da hab ich ihm seine Himmel gegeben, —
und er ließ mir das Nahe, daraus er entschwand;
er lernte das Schweben, ich lernte das Leben,
und wir haben langsam einander erkannt…
031
На самый верх холма, крутая в меру,
дорога от околицы бежит;
там церковка округу сторожит,
убогих изб храня покой и веру.
Весна, однако, может строить выше;
и церковь, чьи мечты она пленит,
уже не видит хижин этих крыши,
зовёт весну и громко не звонит…
Zur kleinen Kirche musst du aufwärts steigen,
auf einen Hügel hat man sie gebaut;
denn dieses arme Dorf ist ihr vertraut
und schützend soll sie schauen auf ihr Schweigen.
Der Frühling aber kann noch höher bauen;
sie lächelt licht wie eine weiße Braut
und kann schon nicht mehr ihre Hütten schauen
und schaut nur ihn und läutert nicht mehr laut…
037
Так ярок тракт от солнечных щедрот
и виноградник — в завершенье сцены.
Вдруг: как во сне — широкий створ ворот,
раздвинувший невидимые стены.
И дерево ворот в теченье дня
сгорает; но минуют жар огня
венец и герб в скрещении мечей.
И если ты войдёшь, ты гость… но чей? —
И в дикий край глядишь, свой страх кляня.
Weiss — weiter Weg, der sich in Licht verlor,
und Sonnenwucht auf allem Weingelände.
Und dann auf einmal: wie im Traum — ein Thor,
breit eingebaut in unsichtbare Wände.
Der Türen Holz ist lang im Tag verbrannt;
doch trotzig dauert auf dem Bogenrand
das Wappen und ein Fürstendiadem.
Und wenn du eintrittst, bist du Gast…. bei wem? —
Und schauernd schaust du in das wilde Land.
Из сборника КНИГА ОБРАЗОВ (DAS BUCH DER BILDER), 1902-1906
(Пример нумерации: 1-2-05 — книга первая, часть вторая, пятое стихотворение).
1-1-12. МУЗЫКА
Что ты играешь, мальчик? Чуть шурша,
прошли сквозь сад твоих велений трели.
Что ты играешь? Глянь, в тростях свирели
запуталась вконец твоя душа.
Зачем манишь её? В темнице звука
душа теряет с истиною связь;
сильнее жизни песнь, когда в ней мука
и боль твоя рыдают, не таясь.
Дай песни смолкнуть, чтоб душа смиренно
домой вернулась к будням безмятежным —
туда, где крепла и росла до плена,
до принужденья к играм этим нежным.
Как слаб уже удар её крыла:
так пусть она в печаль твою не канет,
и страсти песнь ей крыльев не поранит,
чтоб стен поверх перелететь смогла,
когда свой срок для радостей настанет.
Musik
Was spielst du, Knabe? Durch die Garten gings
wie viele Schritte, flüsternde Befehle.
Was spielst du, Knabe? Siehe deine Seele
verfing sich in den Stäben der Syrinx.
Was lockst du sie? Der Klang ist wie ein Kerker,
darin sie sich versäumt und sich versehnt;
stark ist dein Leben, doch dein Lied ist stärker,
an deine Sehnsucht schluchzend angelehnt. —
Gieb ihr ein Schweigen, daß die Seele leise
heimkehre in das Flutende und Viele,
darin sie lebte, wachsend, weit und weise,
eh du sie zwangst in deine zarten Spiele.
Wie sie schon matter mit den Flügeln schlägt:
so wirst du, Träumer, ihren Flug vergeuden,
daß ihre Schwinge, vom Gesang zersägt,
sie nicht mehr über meine Mauern trägt,
wenn ich sie rufen werde zu den Freuden.
1-1-14. АНГЕЛ-XРАНИТЕЛЬ
Ты птица, осенявшая крылами
меня в ночи, когда тебя я звал.
Не называл — я звал тебя руками,
а имя — знал я — пропасть, в ночь провал.
Ты тень — внутри я тихо засыпал,
дыша, тобой посеянными, снами, —
Ты живопись, и ты во мне, как в раме,
разишь рельефным блеском наповал.
Как звать тебя? Не шевельну губами.
Ты тот исток, чей так могуч разлив,
я лишь «аминь» средь слов твоих: словами
живу я — робок, боязлив.
Ты извлекал меня из тьмы сознанья,
когда мой сон мне, как могила, был;
и как побег, и как потеря сил, — тогда из мглы, из сердца содроганья,
подняв на башни — из глубин страданья —
меня, как флаги и драпри, крепил.
Ты: ставит Чудо он на доску Знанья,
в мелодиях людей он растворил,
а то и в розах: с чем сравнить деянья,
что пламенеют ярче всех светил. —
Блаженный, ты Его назвать забыл,
из дня чьего — последнего, седьмого —
удара крыл твоих первооснова
тебе дана…
Могу я вставить слово?
Der Schutzengel
Du bist der Vogel, dessen Flügel kamen,
wenn ich erwachte in der Nacht und rief.
Nur mit den Armen rief ich, denn dein Namen
ist wie ein Abgrund, tausend Nächte tief.
Du bist der Schatten, drin ich still entschlief,
und jeden Traum ersinnt in mir dein Samen, —
du bist das Bild, ich aber bin der Rahmen,
der dich ergänzt in glänzendem Relief.
Wie nenn ich dich? Sieh, meine Lippen lahmen.
Du bist der Anfang, der sich groß ergießt,
ich bin das langsame und bange Amen,
das deine Schönheit scheu beschließt.
Du hast mich oft aus dunklem Ruhn gerissen,
wenn mir das Schlafen wie ein Grab erschien
und wie Verlorengehen und Entfliehn, —
da hobst du mich aus Herzensfinsternissen
und wolltest mich auf allen Türmen hissen
wie Scharlachfahnen und wie Draperien.
Du: der von Wundern redet wie vom Wissen
und von den Menschen wie von Melodien
und von den Rosen: von Ereignissen,
die flammend sich in deinem Blick vollziehn, —
du Seliger, wann nennst du einmal Ihn,
aus dessen siebentem und letztem Tage
noch immer Glanz auf deinem Flügelschlage
verloren liegt…
Befiehlst du, daß ich frage?
1-1-18. ИЗ ДЕТСТВА
Сгущенье тьмы, как роскошь ниоткуда, —
он, спрятавшись, глядел издалека…
Когда же мать вошла, как сна причуда,
в шкафу стакан задребезжал слегка.
… И став живой, нарушив тишину,
поцеловала сына: Это ты?…
Рояль чуть проступал из темноты,
и оба песню вспомнили одну,
что мальчика влекла, как сладкий яд.
И он притих. И стал серьезен взгляд.
Ее рука, вся в кольцах — прогибаясь,
как будто сквозь сугробы пробираясь —
брела сквозь белых клавиш ряд.
Aus einer Kindheit
Das Dunkeln war wie Reichtum in dem Raume,
darin der Knabe, sehr verheimlicht, saß.
Und als die Mutter eintrat wie im Traume,
erzitterte im stillen Schrank ein Glas.
Sie fühlte, wie das Zimmer sie verriet,
und küßte ihren Knaben: Bist du hier?…
Dann schauten beide bang nach dem Klavier,
denn manchen Abend hatte sie ein Lied,
darin das Kind sich seltsam tief verfing.
Es saß sehr still. Sein großes Schauen hing
an ihrer Hand, die ganz gebeugt vom Ringe,
als ob sie schwer in Schneewehn ginge,
über die weißen Tasten ging.
1-1-19. МАЛЬЧИК
Хотел бы стать таким же я, как те,
чьи кони дико в ночь летят, ретивы,
чьих факелов пылающие гривы
погони ветром рвутся в темноте.
Летел бы я, как в лодке, в громе славы,
как знамя величавый, и притом
весь тёмный, только в шлеме золотом
с тревожным блеском. А за мною, в ряд —
из тьмы такой же — воинов отряд;
их десять — в шлемах, что с моим равны,
то, как стекло прозрачны, то темны.
И тут труба сигналит неспроста,
и, чёрное, от этих резких нот
пред нами одиночество плывёт,
и сквозь него мы мчимся, как мечта:
Дома за нами не встают с колен,
и улицы прогнулись от погони,
и площади уже сдаются в плен,
и, как дожди, грохочут наши кони.
Der Knabe
Ich möchte einer werden so wie die,
die durch die Nacht mit wilden Pferden fahren,
mit Fackeln, die gleich aufgegangnen Haaren
in ihres Jagens großem Winde wehn.
Vorn möcht ich stehen wie in einem Kahne,
groß und wie eine Fahne aufgerollt.
Dunkel, aber mit einem Helm von Gold,
der unruhig glänzt. Und hinter mir gereiht
zehn Männer aus derselben Dunkelheit
mit Helmen, die, wie meiner, unstät sind,
bald klar wie Glas, bald dunkel, alt und blind.
Und einer steht bei mir und bläst uns Raum
mit der Trompete, welche blitzt und schreit,
und bläst uns eine schwarze Einsamkeit,
durch die wir rasen wie ein rascher Traum:
Die Häuser fallen hinter uns ins Knie,
die Gassen biegen sich uns schief entgegen,
die Plätze weichen aus: wir fassen sie,
und unsre Rosse rauschen wie ein Regen.
1-1-20. ВЕЧЕРЯ
Вокруг него, принявшего решенье,
теряясь в мыслях, собрались они;
он удалялся — сея в них сомненья,
скользя — как если б не был им сродни.
И в бездне одиночества — того,
что научило действовать глубоко —
он знал, что будет вновь сквозь лес дорога
и бегство ближних, любящих его.
И за столом сказал им о разлуке —
и (как с гороха птиц сметают звуки
стрельбы внезапной) вмиг вспорхнули руки:
от хлеба — и к нему — со всех сторон;
метались над столом, противясь худу,
и выхода искали все. Но он —
как сумерки — пред ними был повсюду.
Das Abendmahl
Sie sind versammelt, staunende Verstörte,
um ihn, der wie ein Weiser sich beschließt
und der sich fortnimmt denen er gehörte
und der an ihnen fremd vorüberfließt.
Die alte Einsamkeit kommt über ihn,
die ihn erzog zu seinem tiefen Handeln;
nun wird er wieder durch den Wald wandeln,
und die ihn lieben werden vor ihm fliehn.
Er hat sie zu dem letzten Tisch entboten
und (wie ein Schuß die Vögel aus den Schoten
scheucht) scheucht er ihre Hände aus den Broten
mit seinem Wort: sie fliegen zu ihm her;
sie flattern bange durch die Tafelrunde
und suchen einen Ausgang. Aber er
ist überall wie eine Dämmerstunde.
1-2-04. СОСЕД
Скрипка чужая, ходишь за мной?
Снова твой плач за стеной.
Что в нём? — тоска? ночь ли? дорога?
Кто твой скрипач? Один или много?
Есть ли в больших городах иные,
те, кого — если б не ты —
давно бы взяли воды речные?
И что мне до их маеты?
И почему всегда и везде я
в соседстве с тем, кто не весел,
и всё мне твердит: Жизнь тяжелее
всего, что бы ты ни взвесил.
Der Nachbar
Fremde Geige, gehst du mir nach?
In wieviel Städten schon sprach
deine einsame Nacht zu meiner?
Spielen dich hunderte? Spielt dich einer?
Giebt es in allen großen Städten
solche, die sich ohne dich
schon in den den Flüssen verloren hätten?
Und warum trifft es immer mich?
Warum bin ich immer der Nachbar derer,
die ich bange zwingend zu singen
und zu sagen: Das Leben ist schwerer
als die Schwere von allen Dingen.
1-2-09. Страх
Над блёклым лесом виснет птичий крик,
бессмысленный над этим блёклым лесом.
И всё ж он здесь — округлый птичий крик,
он здесь — в его творящий миг,
как небо, распростерт над блёклым лесом.
И в этом крике тонет всё вокруг:
окрестность им поглощена немая,
и ветер вжат в него, ему внимая;
минута, что продолжиться должна,
тиха, бледна, как будто видит ясно,
смерть тех, кто мечется напрасно,
из крика убегая.
Bangnis
Im welken Walde ist ein Vogelruf,
der sinnlos scheint in diesem welken Walde.
Und dennoch ruht der runde Vogelruf
in dieser Weile, die ihn schuf,
breit wie ein Himmel auf dem welken Walde.
Gefügig räumt sich alles in den Schrei:
Das ganze Land scheint lautlos drin zu liegen,
der große Wind scheint sich hineinzuschmiegen,
und die Minute, welche weiter will,
ist bleich und still, als ob sie Dinge wüßte,
an denen jeder sterben müßte,
aus ihm herausgestiegen.
1-2-11. ОДИНОЧЕСТВО
Оно — заметь — в родстве с дождями.
Легко растёт над морем вечерами;
и от равнин далёких за холмами
восходит к небу, в свой привычный дом.
И уж затем на город льёт дождём.
Дождит оно в двуликий час рассвета,
когда кварталы утра ждут всем кругом,
когда тела, не получив ответа,
печально отторгаются друг другом;
и без любви приходится супругам
спать вместе в напряжении жестоком:
тогда оно идёт сплошным потоком…
Einsamkeit
Die Einsamkeit ist wie ein Regen.
Sie steigt vom Meer den Abenden entgegen;
von Ebenen, die fern sind und entlegen,
geht sie zum Himmel, der sie immer hat.
Und erst vom Himmel fällt sie auf die Stadt.
Regnet hernieder in den Zwitterstunden,
wenn sich nach Morgen wenden alle Gassen
und wenn die Leiber, welche nichts gefunden,
enttäuscht und traurig von einander lassen;
und wenn die Menschen, die einander hassen,
in einem Bett zusammen schlafen müssen:
dann geht die Einsamkeit mit den Flüssen…
1-2-18. ДВИЖЕНИЕ ВПЕРЕД
Вновь громче шумной жизни ток глубинный,
как будто в берегах широких плещет.
Всё родственней становятся мне вещи,
всё зримей и подробнее картины.
И с безымянным мы почти едины:
То чувствами, где каждое, как птица,
взвиваюсь я, желая с небом слиться,
то вслед за рыбой чувство вглубь стремится —
на дно пруда, когда померкнет день.
Fortschritt
Und wieder rauscht mein tiefes Leben lauter,
als ob es jetzt in breitern Ufern ginge.
Immer verwandter werden mir die Dinge
und alle Bilder immer angeschauter.
Dem Namenlosen fühl ich mich vertrauter:
Mit meinen Sinnen, wie mit Vögeln, reiche
ich in die windigen Himmel aus der Eiche,
und in den abgebrochnen Tag der Teiche
sinkt, wie auf Fischen stehend, mein Gefühl.
1-2-24. СТРОФЫ
Есть тот, чья всех и вся берет рука,
как горсть песка сквозь пальцы пропуская.
Прекраснейших цариц, мечтой лаская,
он высекает в мраморе каррарском,
одев их в мантий льющийся мотив;
и к ним мужей их в облаченьи царском
кладет, всё в том же камне воплотив.
Есть тот, чья всех и вся берет рука,
иных ломая, как клинки с изъяном.
Он не чужак, ведь он в крови как раз,
в которой наша жизнь и сил запас.
Не верю, что он втайне против нас,
хотя его хулят в угаре бранном.
Strophen
Ist einer, der nimmt alle in die Hand,
daß sie wie Sand durch seine Finger rinnen.
Er wählt die schönsten aus den Königinnen
und läßt sie sich in weißen Marmor hauen,
still liegend in des Mantels Melodie;
und legt die Könige zu ihren Frauen,
gebildet aus dem gleichen Stein wie sie.
Ist einer, der nimmt alle in die Hand,
daß sie wie schlechte Klingen sind und brechen.
Er ist kein Fremder, denn er wohnt im Blut,
das unser Leben ist und rauscht und ruht.
Ich kann nicht glauben, daß er Unrecht tut;
doch hör ich viele Böses von ihm sprechen.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2017-nomer12-klejman/
