На днях я получил по электронной почте короткое печальное письмо… Всего 6 коротких строчек, две из них с информацией:
Вчера умер Юлик.
Ушла эпоха.
Точнее сформулировать суть этого печального сообщения вряд ли возможно, да и нет необходимости. Юлика (Юлия Менделевича) Брука больше нет, он ушел, унося с собой свой мир, свою вселенную. Это был особый мир, архаичный для современного прагматичного поколения, но необычайно притягательный для тех, кто сохранил в себе, или хотя бы помнит те времена, когда все были уверены, что «только в физике соль» и жили по этому «закону»…
Недавно Юлию Менделевичу Бруку исполнилось 81, но почти все, кто его знал много лет, называли его Юликом. А знали его очень и очень многие. Не думаю, что будет большим преувеличением сказать, что Юлика знала «вся Москва» (по крайней мере, физики: и простые «научные сотрудники», и маститые «доктора-профессора-академики»), и Юлик был знаком со «всей Москвой», да и не только Москвой: «юные дарования» (так Юлик называл молодых ребят, попавших в его поле зрения), которых он находил с регулярным постоянством и помогал им найти свое место в мире науки, уже давно остепенились, многие стали маститыми корифеями и разлетелись по всему миру.
И я когда-то попал в поле зрения Брука в качестве «юного дарования». История нашего знакомства, которое переросло в многолетнюю дружбу, началась в Черноголовке, в библиотеке Теорфизики. Тогда я был молоденьким дипломником, по счастливому случаю попавшим из провинциального Томска в институт-храм. Зайдя в библиотеку, чтобы посмотреть какой-то журнал, я увидел там некоего незнакомца, что-то усердно писавшего. Точно не помню, как у нас завязался разговор. Скорее всего, Юлик сказал свою замечательную фразу: «Давай потрепимся…» Мы начали «трепаться» и очень скоро у меня возникло ощущение, что мы давно знакомы, и нам есть о чем поговорить.
Потом, на протяжении многих лет я слышал эту фразу несчетное число раз, после которой начиналась долгая-долгая беседа, непредсказуемая, но всегда интересная, обо всем, и ни о чем. Главной особенностью этих разговоров был позитивный настрой. Все, о ком вспоминал, рассказывал, просто говорил Юлик, все-все-все были замечательными людьми, они были заняты замечательными делами, и как было здорово в замечательных компаниях, в которых Юлик оказывался.
Мы говорили о журнале «Квант». Именно от Юлика я узнал славную историю этого журнала, в создании и издании которого Брук принимал участие (об этой стороне жизни Брука, я думаю лучше могут рассказать те, кто вместе с Юликом активно работали в Кванте). В результате этих разговоров и активной агитации Брука, мне посчастливилось немного поработать для Кванта.
Мы говорили об физических олимпиадах для школьников. Оказалось, что мы вместе участвовали во всесоюзной олимпиаде в Свердловске, правда по разные стороны баррикад: я как школьник, а он как член жюри. И эти разговоры имели последствия. Когда кто-то то ли в ЦК комсомола, то ли в министерстве решил провести всесоюзную физическую олимпиаду для проф.-тех. училищ, то, вполне естественно, обратились к Бруку, чтобы он собрал команду жюри. И когда он позвонил и сказал: «Слушай, тут собирается совершенно замечательная компания «жюрить» олимпиаду, там будут замечательные ребята!», я тут же согласился, так как из наших бесед я хорошо представлял всю «кухню» олимпиад, и что надо делать.
Еще мы много говорили о теоротделе ФИАНа, где в течение многих лет Брук был ученым секретарем и очень переживал обо всем, что там происходило, о «Вэ эЛ»е (Гинзбурге), о теоркафедре на физтехе и еще о многом-многом другом…
Очень часто темой беседы становились «юные дарования». Либо это был новый студент (как обычно, замечательный, и в этом случае обсуждалось как ему помочь), либо Юлик рассказывал о замечательных успехах его бывших подопечных.
Обычно такие разговоры происходили по телефону (а как иначе преодолеть московские расстояния, ведь жили мы в разных концах Москвы) около полуночи, когда дневная суета отступает и никто, и ничто уже не отвлекает. А когда я говорил, что уже, наверное, поздно, он неизменно отвечал: «Брось, интересно потрепаться можно в любое время суток».
И обратиться за помощью к Юлику можно было в любое время. Когда после окончания аспирантуры я не мог устроиться на работу (в то время это называлось «инвалид 5-ого пункта»), Юлик прикладывал героические усилия, чтобы сосватать меня в какое-нибудь приличное заведение. И хотя все усилия Юлика оказались тщетными (он не был всемогущим богом), без его беззаветной поддержки и веры в успех у меня вряд ли хватило бы сил на этот изнурительный, почти годовой марафон. К тому же, за это время, с подачи Брука, я много узнал и познакомился со многими интересными людьми. Проблема в конце концов решилась без непосредственного участия Брука: с боем удалось пробиться в некий только что открывшийся отраслевой НИИ, наивно надеясь заниматься там интересной наукой.
Через несколько лет, когда забрезжила перестройка, времена смягчились, и в Академию разрешили брать сотрудников не столько по форме головы, а по ее содержанию. Я начал пытаться вернутся в Академию, активно предлагая себя в качестве творческой рабсилы. Чтобы не сглазить, я старался не афишировать происходящие переговоры. Какого же было мое удивление, когда мне позвонил Брук и радостно сообщил: «Ты в химфизику пытаешься устроиться. Мне оттуда звонили. Спрашивали, знаю ли я тебя и что могу сказать. Я думаю, если стали наводить справки, значит решили брать, тем более что я сказал о тебе все как надо!»
Я был в шоке. Никогда Юлик не упоминал никого из физхимической компании. По роду его деятельности вероятность каких-либо пересечений была исчезающе мала. Но чтобы узнать о новом незнакомом человеке, позвонили именно Бруку!!!
Вот таким был и останется в нашей памяти Юлик Брук: он всегда был в курсе всех событий, он обо всех беспокоился, обо всех переживал, и всем старался помочь. Обратиться к нему можно было в любое время: и днем, и ночью, круглосуточно.
PS. Так сложилась жизнь, что географически наши дороги разошлись: в начале нулевых я перебрался в Израиль, а Брук остался «дежурным по Москве». И хотя первое время после моего переезда мы пытались поддерживать связь, обустройство на новом месте отнимало все мои силы, и нам удавалось общаться все реже и реже. Было несколько переездов с одной съемной квартиры на другую; поиск работы и необходимость проявить себя там, чтобы закрепиться; новый язык; короче, весь букет, полагающийся любому «оле хадаш» (новому репатрианту).
Когда все наладилось, я обнаружил, что старые записные книжки с российскими телефонами (включая телефоны Брука) пропали. Современных средств связи Юлик не признавал, а старые контакты были утеряны. Связь прервалась, хотя сейчас я виню себя в том, что пытался ее восстановить недостаточно настойчиво. Бывая в России на конференциях, я несколько раз пересекался с теми, кто знал Брука, но, к сожалению, не настолько близко, чтобы иметь его контакты.
Но с полгода назад, разбирая дома вещи после ремонта, я наткнулся на старую записную книжку, которую считал безвозвратно утерянной. Нашелся там и телефон Брука. Я позвонил… Услышав обычное «алё», сказал: «Привет, узнаешь?», не очень надеясь на положительный ответ… И вдруг: «Привет, старик! Конечно, узнаю. Давненько мы с тобой не трепались!» Мы проболтали больше часа. Мы говорили обо всем, и не о чем, как и раньше.
Теперь у меня есть номер телефона Брука, но, к сожалению, звонить по этому номеру уже некому…
Оригинал: https://7i.7iskusstv.com/y2021/nomer5/arinshtejn/
