У знаменитого Козьмы Пруткова среди его сочинений имеется «Проект: о введении единомыслия в России». В числе прочих важных и мудрых замечаний, высказанных в этом трактате, есть и такое: «Правительство нередко таит свои цели из-за высших государственных соображений, недоступных пониманию большинства. Оно нередко достигает результата рядом косвенных мер, которые могут, по-видимому, противоречить одна другой, будто бы не иметь связи между собою. Но это лишь кажется! Они всегда взаимно соединены секретными шолнерами[1] единой государственной идеи, единого государственного плана; и план этот поразил бы ум своею громадностью и своими последствиями! Он открывается в неотвратимых результатах истории. Как же подданному знать мнение правительства, пока не наступила история?»
Действительно, трудно, а порою и невозможно бывает определить мнение и намерения начальства, пока история еще не произошла. Но зато потом многое проясняется.
История, о которой я собираюсь рассказать, произошла в 1975 г. Но началась она еще раньше, в 1971 г.
11 апреля 1971 г. скончался Игорь Евгеньевич Тамм, выдающийся физик ХХ в., автор замечательных открытий, нобелевский лауреат, создатель школы, из которой вышло много замечательных физиков. Его учениками, в частности, были Андрей Дмитриевич Сахаров и Виталий Лазаревич Гинзбург, впоследствии и они стали нобелевскими лауреатами — Сахаров в 1975 г., а Гинзбург— в 2003-м. Но Игорь Евгеньевич был не только всемирно известным физиком и признанным учителем научной молодежи, он был еще человеком безупречной порядочности, примером поведения не только в науке, но и в повседневной жизни. Сахаров говорил, что он — ученик Тамма, и не только по физике.
Для Теоретического отдела ФИАН кончина Игоря Евгеньевича была особенно тяжелой потерей. Он был создателем этого отдела и его бессменным заведующим с 1934 г. до самой смерти. В последние годы он тяжело болел, и основная доля забот по отделу лежала на плечах его заместителя, Гинзбурга, который и стал заведовать отделом после Тамма.
Почти сразу же Виталий Лазаревич предложил издать собрание научных трудов Тамма. Статьи Игоря Евгеньевича были опубликованы в разных физических журналах, на разных языках (он свободно говорил и писал на английском и немецком). Предстояло разыскать все эти журналы, собрать их воедино, перевести на русский язык те статьи, что были опубликованы на иностранных языках, добавить необходимые комментарии и подготовить собрание трудов к изданию.
Осенью 1971 г. Президиум Академии наук СССР принял решение издать собрание научных трудов Тамма и утвердил состав редакционной коллегии, которой поручалось осуществить работу. Ответственным редактором был утвержден академик Гинзбург. В составе редколлегии кроме него было еще восемь человек— ученики и коллеги Тамма:
академик А.М. Леонтович (Леонтович и Тамм оба принадлежали к научной школе академика Л.И. Мандельштама, одного из создателей советской теоретической физики);
академик М.А. Марков (академик-секретарь Отделения ядерной физики Президиума Академии наук);
академик А.Д. Сахаров (проработавший около 20 лет вне Москвы, в г. Арзамас-16, где разрабатывалось термоядерное оружие. Он вернулся в ФИАН в 1969 г.);
член-корреспондент Академии наук Е.Л. Фейнберг (впоследствии— академик);
доктор физико-математических наук Д.А. Киржниц (сотрудник Теоретического отдела, впоследствии — член-корреспондент Академии наук);
доктор физико-математических наук В.Я. Френкель (Виктор Яковлевич был не только физиком, но также известным историком науки. Его отец, Яков Ильич Френкель, физик-теоретик с мировым именем, был близким другом Тамма);
доктор физико-математических наук И.М. Дремин — ответственный секретарь редакционной коллегии;
я тоже был включен.
В составе редакционной коллегии были всемирно известные ученые, были и люди, которых я высоко ценил не только за научные достижения, но и за личные качества. К старшим по возрасту и по положению я относился как к учителям. Были в составе редколлегии также люди примерно моего возраста, с которыми у меня были дружеские отношения — Давид Киржниц и Виктор Френкель.
Итак, редколлегия появилась, надо было приступать к работе. Какое-то время ушло на раскачку. Потом был составлен полный список опубликованных работ Тамма. Имея на руках этот список, Игорь Дремин отправился в нашу институтскую библиотеку, и ему выдали все журналы со статьями Тамма. Получилось большое количество увесистых томов. Работы Игоря Евгеньевича занимали малую часть этого большого объема. Скажем, в одном из выпусков журнала напечатана статья Тамма размером страниц в 20, а сам этот выпуск содержит страниц 250. Вот уже получается меньше одной десятой от полного объема. А кроме того, библиотека обычно объединяет в один том все выпуски журнала за год. В такой подшивке статья в 20 страниц занимает меньше одного процента. Пока я этого не сообразил, большой штабель томов со статьями Тамма внушал мне нечто, близкое к чувству безнадежности. Непонятно было, как можно со всем этим управиться. Но, как говорится, глаза страшатся, а руки делают.
Всю литературу с помощью молодых сотрудников перетащили в Теоретический отдел. Статьи Тамма, напечатанные на русском языке, сразу передавали машинисткам для перепечатки. Теперь можно скопировать статью на ксероксе, но в то время такой замечательной техники не было. Машинистка перепечатывала статью на пишущей машинке, а потом надо было в полученный текст еще вписывать от руки формулы. В наши дни ничего не стоит набирать формулы любой сложности на компьютере, но в то время компьютеров не было, они появились гораздо позднее.
Значительная часть статей Игоря Евгеньевича была опубликована в немецких и английских физических журналах, т.е. либо на немецком, либо на английском языке. Эти статьи требовалось перевести на русский язык. Для перевода необходимо было знание иностранного языка, но, не в меньшей степени, еще и знание физики. Все статьи за единственным исключением разобрали для перевода сотрудники Теоретического отдела. Исключение составил перевод с немецкого совместной статьи Тамма с Мандельштамом об электродинамике анизотропных движущихся сред. Этот перевод был выполнен М.Е. Жаботинским, физиком из лаборатории колебаний. Много статей Игоря Евгеньевича перевела с немецкого Рената Каллош. Переводы статей Тамма выполняли многие сотрудники Теоретического отдела — И. Андреев, Л. Булаевский, Е. Волков, В. Вологодский, Б. Воронов, Е. Максимов, А. Собянин, И. Ройзен, А. Шабад. При переводе исправлялись опечатки, трудные места обсуждались с участием специалистов. Я тоже перевел несколько работ.
Статьи снабжались краткими комментариями, в них говорилось о последующем развитии и современном состоянии дел в той области, которой посвящена была статья. Гинзбург, Сахаров, Фейнберг, Киржниц и другие члены редакционной коллегии следили за состоянием дел и всегда были готовы прийти на помощь советом и прямым участием. В частности, Сахаров написал краткие и емкие комментарии к нескольким статьям Тамма (в том числе, к статьям по управляемым термоядерным реакциям — эти работы фактически выполнялись совместно Игорем Евгеньевичем и Андреем Дмитриевичем и были опубликованы в трех статьях, из которых две вышли за подписью Тамма, а одна за подписью Сахарова).
На подготовку издания ушло около полутора лет. Научные труды Тамма было решено издать в двух томах, примерно равных по объему. При этом редактирование и общий надзор за выпуском первого тома поручили мне, а заботы о втором томе взял на себя Дремин.
Во второй половине 1973 г. оба тома были сданы в издательство «Наука», в редакцию, которой заведовал Геннадий Глебович Гуськов, опытный профессионал, которого я знал по предыдущим издательским делам. Работать с ним было легко. Я не помню, как называлась редакция, которой он заведовал. Кажется, это была редакция авиации и космонавтики.
И вот, где-то в первой половине 1974 г. пришла корректура, а потом и верстка двухтомника. Дремин получил верстку второго тома, а я — первого. Верстка уже выглядела так, что можно было составить представление о том, как будет выглядеть том. На титульном листе помещалось название книги — «И.Е.Тамм. Собрание научных трудов», название издательства — «Наука», дата выхода в свет — 1974 г. На обороте титульного листа — краткие сведения о книге и список членов редакционной коллегии. Дальше — статьи, которые мы уже проверяли и перепроверяли в корректуре, так что на этот раз работы было уже не так много.
Верстку мы вернули в издательство и стали ждать выхода книги, но не тут-то было.
Мне позвонил Гуськов и задал вопрос:
— Борис Михайлович, скажите, пожалуйста, в каких редакционных коллегиях состоит Андрей Дмитриевич Сахаров?
— В нашей состоит, в редколлегии по изданию научных трудов Тамма, — ответил я.
— А еще в каких?
Я вспомнил и сказал:
— Два года назад в вашей редакции был выпущен сборник памяти Игоря Евгеньевича Тамма. Андрей Дмитриевич был членом редколлегии, ответственной за выпуск этого сборника.
Сборник предполагалось выпустить к 75-летию Тамма, но Игорь Евгеньевич не дожил несколько месяцев до 75-летия. Вот и получилось так, что сборник планировался как юбилейный, а оказался посвященным памяти академика Тамма. Если я не ошибаюсь, то его выпускала та самая редакция, которой заведовал Гуськов.
— Помню, — сказал Геннадий Глебович, — но эта редколлегия — дело прошлое. Вы мне скажите, в каких ныне действующих редколлегиях состоит Андрей Дмитриевич.
Я не знал и пообещал Геннадию Глебовичу, что спрошу об этом у самого Сахарова. И при первой же встрече с Андреем Дмитриевичем спросил, в каких он состоит редакционных коллегиях.
— Последние несколько лет я был членом редакционной коллегии журнала «Природа», — сказал мне Андрей Дмитриевич. — Но недавно я вышел из состава этой редколлегии. Это была естественная ротация: человек какое-то время состоит в редколлегии, а потом его сменяет другой. Вот и меня заменили. И теперь я ни в какой редколлегии не состою.
Он даже не вспомнил, что несколько лет назад был в редколлегии, подготовившей сборник памяти его учителя, Тамма. И он полагал, что из журнала «Природа» выбыл по «естественной ротации» — дескать, закончился его законный срок пребывания в редколлегии, он ушел, а на его место выбрали другого. Святой человек был Андрей Дмитриевич!
Список нашей редколлегии был утвержден где-то на рубеже 1971 и1972 гг. Уже к тому времени Сахаров, трижды Герой Социалистического Труда, отец советской водородной бомбы, совершил ряд поступков, которые не очень нравились (а точнее говоря, совсем не нравились) руководству страны. В своей замечательной записке «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» он много чего сказал такого, что расходилось с официальной точкой зрения. При этом расхождения касались и внутренней и внешней политики Советского Союза. Андрей Дмитриевич считал необходимым внутри страны считаться с неотъемлемыми правами человека, а во внешней политике перейти от противостояния к сотрудничеству с капиталистическими странами, потому что без этого невозможно решение важнейших глобальных проблем. За эту свою записку он был удален с секретного объекта, на котором проработал 20 лет. Его учителю Тамму пришлось приложить немало усилий, чтобы Сахаров смог вернуться в Теоретический отдел ФИАН, где в 1945 г. началась его научная жизнь.
Но и перейдя в ФИАН, Андрей Дмитриевич не потерял интереса к общественной жизни и не прекратил своей деятельности. Ее значение далеко выходило за рамки Теоретического отдела, и за рамки всего нашего института, и за рамки Академии наук. Постепенно терпение начальства истощалось. Наконец, грянул гром. Осенью 1973 г. в газете «Правда» было напечатано письмо 40 членов Академии наук. В этом письме общественная деятельность академика Сахарова осуждалась столь же резко, сколь и несправедливо. Первой в конце письма стояла подпись лауреата Нобелевской премии, академика Николая Геннадиевича Басова (подписи располагались по алфавиту). Он в то время был директором ФИАН, того самого института, сотрудником которого был Сахаров. И Басов же был ответственным редактором журнала «Природа», а Сахаров был членом редколлегии этого журнала. Если взять выпуски журнала «Природа» за те годы и посмотреть, как менялся состав редколлегии, то можно увидеть, что те члены редколлегии, которые в ней состояли до Сахарова, остались и после того, как Сахарова «заменили по ротации». Вот вам и «ротация»!
Ну, ладно, я обещал Гуськову узнать, в каких редколлегиях состоит Сахаров, и я свое обещание выполнил. Я уже понимал, что кто-то в издательстве «Наука» не хочет, чтобы в числе членов редколлегии упоминался плохой человек Сахаров. Но как они могут это сделать? Как можно убрать Андрея Дмитриевича из списка членов редколлегии? Ведь ее состав утвердил Президиум Академии наук! А издательство «Наука» относится к тому же департаменту.
Прошла еще неделя. Вот-вот должен был появиться сигнальный экземпляр. И тут мне опять позвонил Геннадий Глебович.
— Борис Михайлович, — сказал он, — во втором томе трудов Тамма есть статья за номером 72. Она носит заглавие «Теоретическая физика». В этой статье упоминаются работы Сахарова.
Действительно, в верстке второго тома, на странице 481 помещалась статья Тамма под таким заглавием. Она была написана в 1967 г. и посвящена пятидесятилетию советской теоретической физики. В этой статье подводились итоги развития советской теоретической физики за период с 1917 по 1967 г. И действительно, в этой статье, на странице 487 был абзац, посвященный работам Сахарова. Вот что там было написано:
«В области управляемых термоядерных реакций А.Д.Сахаровым не только была выдвинута основная идея метода, на основе которого можно надеяться осуществить такие реакции, но были проведены обширные теоретические исследования свойств высокотемпературной плазмы, ее устойчивости и т.д. Это обеспечило успех соответствующих экспериментальных и технических исследований, завоевавших всеобщее мировое признание».
— Как вы думаете, — спросил Геннадий Глебович, — можем мы убрать этот абзац из статьи?
— Не знаю, — сказал я, — вообще-то не принято так делать. Посоветуйтесь с председателем нашей редакционной коллегии, с Виталием Лазаревичем Гинзбургом.
На этом наш разговор закончился. Положив телефонную трубку, я немедленно пошел к Виталию Лазаревичу. Его кабинет располагался рядом с моей комнатой, в том же коридоре.
Когда я к нему вошел, он уже разговаривал по телефону с Гуськовым.
— Категорически возражаю, — говорил Виталий Лазаревич. — Эта статья была первоначально опубликована в журнале «Наука и жизнь», который выходит тиражом в 2 млн. Любой читатель может сравнить тексты, и тогда будет скандал.
Это Гуськов понимал. Но я думаю, он действовал не по собственной инициативе, а по прямому указанию своего издательского начальства. В издательстве «Наука», как, впрочем, и во всяком другом издательстве в то время, был специальный человек, который ведал вопросами идеологии, благонадежности и нерушимого единства. В «Науке» это был заместитель директора — достаточно высокое административное положение — и фамилия его, по странному стечению обстоятельств, была Сахаров. Сахаров против Сахарова! Ихний Сахаров против нашего.
Прошло еще некоторое время, начался 1975г., и в мои руки наконец-то попал сигнальный экземпляр— два красивых голубых томика с серебряным тиснением. «ТАММ. Собрание научных трудов». Я раскрыл первый том и перевернул титульный лист. На обороте титульного листа обычно помещается список членов редколлегии. Не было на этот раз списка членов редколлегии. И не было никакого упоминания о том, что вообще была редколлегия. Вместо этого было напечатано: «Ответственный редактор академик В.Л.Гинзбург». А несколько ниже: «Редакторы-составители доктора физико-математических наук Б.М.Болотовский и И.М.Дремин». Чтобы только не упоминать фамилию Сахарова, решили убрать весь список редколлегии. Я думаю, что для издательства Академии наук это редчайший, а возможно, и единственный случай, когда есть редколлегия, но она не упомянута, как бы полностью засекречена, хотя в изданной книге нет ничего секретного.
Второй том начинался точно так же. Не было списка членов редакционной коллегии и даже не было указания на то, что редколлегия была. А ведь она была и немало сделала для издания книги. Но никак нельзя было напечатать список ее членов, потому что среди них был Андрей Дмитриевич Сахаров. И он тоже добросовестно выполнял свои обязанности члена редколлегии. Но фамилию его с некоторого времени упоминать было нельзя.
Стал я искать во втором томе статью за номером 72, посвященную советской теоретической физике. Я хотел посмотреть, остался ли в статье тот абзац, где Игорь Евгеньевич похвалил Андрея Дмитриевича за разработку идеи управляемых термоядерных реакций. Но оказалось, что эта статья была изъята полностью. Нет статьи— нет и абзаца. Причем производилось это изъятие очень поспешно. На обороте титульного листа было указано число страниц во втором томе — 500. Действительно, столько страниц было в верстке. После изъятия нежелательной статьи в книге стало 488 страниц. Так она и вышла— на самом деле в ней 488 страниц, а написано, что их 500.
Такая произошла история. Прав Козьма Прутков. Обывателю трудно судить о намерениях начальства, пока история не произошла. Но намерения начальства выясняются в ходе истории. А после того, как история произошла, все (или многое) становится ясным.
В начале прошлого века группа сотрудников журнала «Сатирикон» во главе с Аркадием Аверченко написала веселую книгу по всемирной истории. В разделе, посвященном древней Греции, был помещен рассказ о Герострате. Как известно, Герострат, желая прославиться, сжег храм Артемиды. И древние греки решили наказать его самым страшным для человека наказанием — полным забвением. По всем городам древней Греции ходили глашатаи и объявляли:
— Греки, забудьте безумного Герострата, который сжег храм Артемиды!
И греки настолько хорошо усвоили этот призыв, что, бывало, разбуди древнего грека среди ночи и спроси его:
— Кого ты должен забыть?
И древний грек сразу отвечал:
— Безумного Герострата, который сжег храм Артемиды!
На самом деле, конечно, никто не требовал от древних греков, чтобы они навсегда забыли Герострата. Эту историю про наказание безумного Герострата придумали сатирики в первой половине ХХ в. И в том же столетии нечто похожее произошло в реальности: стали устранять (в научной литературе!) упоминания о Сахарове.
Двухтомник научных трудов Тамма вышел из печати весной 1975 г. А в конце того же года его любимый ученик, Сахаров, получил Нобелевскую премию мира за свою правозащитную деятельность. Был бы жив Игорь Евгеньевич, он бы порадовался.
Примечания
* Статья из Сборника «Исследования по истории науки, литературы, общества», посвященного 75-летию Евгения Берковича
[1] Шолнер — шарнир (галлицизм)
Оригинал: https://7i.7iskusstv.com/y2021/nomer5/bolotovsky/
