***
Отдал мне на даче огромный булыжник
В зачёт за полтинник знакомый фуфлыжник.
На вид — несомненная древность.
Вкрапленьями чёрен, с бочины оплавлен.
Халдеем он был бы звездой озаглавлен.
К халдеям я чувствую ревность.
Смотрю и вопрос задаю неэтичный —
Ваш возраст? Неужто период третичный?
Пространств неизведанных гаджет,
Летевший веками сквозь пламя и стужу…
Кайлом раскрошу его твёрдую душу…
Он тайны миров мне подскажет.
МУДРЕЦЫ
Кривизною лунных радуг
В неизвестность шёл Конфуций;
Вёл трёхлетнее осляти
Под серебрены уздцы.
Тлел зари парчовый фартук
Златом тысяч тройских унций.
А навстречу — в спецхалате —
Современный «Лао Цзы».
Прошептал чуть слышно кормчий,
Сединами убеленный —
Ткут для нас на небе боги
Мирозданья полотно.
И к сему добавил громче —
Для меня и для Вселенной
Все прошедшие эпохи,
Как вздыхание одно.
Задремал я на мгновенье,
А уже промчались эры —
Сгибла дюжина династий
Небом посланных сынов.
Где тот камень преткновенья,
Что попрал законы меры,
Вызвав грозное ненастье
Разрушения основ?!
Где былые мощь и слава?!
Поднебесной в чём «проколы»?
Всю мозаику речами
Собери и остекли.
Расскажи, как есть всё, Лао!
«Кровожадные монголы
нас булатными мечами
беспощадно посекли».
А затем вскричал вдруг дико —
«Нынче жизнь сплошные вилы!» —
Становясь лицом белее
Тонкой рисовой муки.
И, застыв, промолвил тихо:
«Миром правят гомофилы
Вашингтонской ассамблеи.
Если можешь, помоги!»
— Надо в северном кантоне
От срединной пуповины
Вознести из доломитов
От кочевников плетень.
А в далёком Вашингтоне
Запретить уж, коль повинны,
Издавать для содомитов
Их похабный бюллетень.
HOMO ZVERINUS
По тайге городки
Вдоль великой реки.
В тех местечках покой испокон.
В таком городе жил
И порядку служил
Одинокий носитель погон.
Брил зигзаг на виске,
Пил зелёный саке
И морошковый чай по весне.
Почитатель катан
Ненавидел путан —
Нарушали порядок оне.
Раз стоял над костром —
Щёлк…включился «синдром» —
И начался безумия «fest».
Против не было сил,
Он в тайгу вывозил
На «копейке» несчастных «невест».
Стон предсмертный из ям,
Как с вершин Фудзиям,
И кроваво парил чернозём.
Пил ангарский маньяк
После дел арманьяк —
Был он так необычен во всём.
Он романтиком был
И не сдерживал пыл,
Убивая «гармонии» для…
Окружили флажки,
Рядом ловчих шажки —
Затянулась на шее петля.
Хоть закончен отлов —
Звон и гуд кандалов —
Но печали в душе не почать.
Зло ползёт из щелей.
Есть средь нас — на челе
Кто звериную носит печать.
ЛАТИНСКИЕ СНЫ
Я с бессонницей простился —
Эскулапы подлечили.
Мне чудесный сон приснился,
Будто я проснулся в Чили.
Белосахарные Анды
С блеском западной рекламы.
Грациозно, словно гранды,
По тропе гарцуют ламы.
Жизнь проходит здесь неспешно,
Без шальных страстей Монако.
Вслед за ламами, конечно,
Ковыляет гуанако
Узкой кромкою карниза —
Тихой сапой неуклюжей,
Вся покрытая до низа
Одеялкою верблюжьей.
В скалах родины Неруды
Вьются древние дорожки.
По горам несут верблюды
Разноцветные рогожки.
В хладной выси олимпийской
Лёд вздымается ропаком.
Травостой степи альпийской
Щиплют лошади с альпаком.
В диком ржанье ожереба
Радость слышится кобылья.
Белый кондор на полнеба
Распластал над ними крылья.
Паренёк — пастух беспечный —
Дует в дудочку коровью
Песню древнюю про вечный
Спор меж страстью и любовью.
Пики Анд мерцают снежно.
Пастушонок, под сурдинку,
О любви, вздыхая нежно,
Молит девочку — латинку.
ЮРОК
В ланитах, пышущих здоровьем,
Смесь крови с молоком коровьим.
Весёлый взгляд под чёрным бровьем.
Фигура вольного борца.
В домах далёких поселений
В портретах многих поколений
Мужей иудиных коленей
Узнают нашего Юрца.
Притонов грязных посетитель.
Седых старушек восхититель.
Сердец девичьих похититель.
Топтун венерина лужка.
Идя по жизни бодрым маршем,
Он блудно жезлом патриаршим
Сзывает, словно капельмаршал,
Девчонок своего кружка.
Сквозь щели чёрных перекрестий
Из глаз его десятки бестий
Глядят во след моей невесте.
Взор алчным пламенем горит.
В ночи стенает пол дощатый
И нет моей любви пощады.
Не знает слов таких хрущатый
Повеса, мот и сибарит.
С остервенением пилота
В режиме бреющем полёта,
И ненасытностью проглота,
В руках зажавшего стакан,
В неё бесстыдно вперил вежды
И целомудрия одежды
Сорвал, лишив меня надежды,
Страстей безумных истукан.
За то, что он моей подружкой
Играл, как брошенной игрушкой,
«Прокукарекает» кукушкой
Над головой зловещий рок.
И юность призрачной химерой
Растает, слившись с атмосферой.
Ты боль познаешь полной мерой.
Придёт и твой черёд, Юрок!
МОРЕ
Ломает снасти ветер шквалом.
Идёт волна девятым валом.
Аврал на сейнере бывалом —
Соль проступает на плечах.
Под килем вод бездонных пропасть.
Волну молотит турболопасть.
Задор отваги, а не робость,
В рыбацких слышится речах.
Бескрайних вод «каракарумы».
Матросы сдержано-угрюмы.
Полны дарами моря трюмы —
Хороший, видимо, улов.
Косматых волн седая грива
Летит над палубой игриво.
Ныряет судно вкось и вкриво,
Давая максимум узлов.
Рыдает близко буревестник —
Морских пучин крылатый крестник.
Был кто-то за борт смыт — хоть тресни! —
Воды упругою стеной.
Все мели пройдены и банки
От Сан-Томе до Касабланки.
Тунцы достались и трепанги
Такой жестокою ценой.
Веками с мужеством солдата
Рыбак штурмует бездны ада.
Зверей мельчающего стада
Гоняет в море зверобой.
И, заточив гарпун, как бритву,
Забыв Христовую молитву,
Они бессмысленную битву
Ведут с природой и собой.
Запросы выросли сверх меры —
Тому бесчисленны примеры.
Берут пираты-браконьеры
Природу-мать на абордаж.
Не пережить года лихие.
Пропет ей реквием стихией.
До гласа разума глухие
Спешат к началу распродаж.
В портах изысканно-смиренны
Во льду лежащие мурены.
Перекрывает вой сирены
Торгов начавшихся звонок.
Взлетают брокеры вверх пулей.
Бумажных шляп мельканье тулий.
На лот поставлены с акульей
Печёнкой тысячи миног.
В жгуты закрученные круто,
Лежат безвольно ножки спрута.
На этикетках: «нетто-брутто».
Всё упаковано в стандарт.
В портах коробок батареи.
Вращенье денег всё скорее.
И в небе плещется на рее
Весёлый Роджера штандарт.
ОТЧИМ
Озверев от беспредела
Бил наотмашь маму отчим.
Просто так, совсем без дела.
Просто так, промежду прочим.
Отчим в драке был умельцем.
Вжавшись мышкой в пол от страха,
Я дрожал тщедушным тельцем
После каждого замаха.
Боль в моих зубах скрипела.
Я готов убить был жлоба.
И в моей душе кипела
Детства праведная злоба.
Повзрослеть хотелось очень.
Очень повзрослеть хотелось.
И вкусить, тут буду точен,
Ярой мести оголтелость.
Мне хотелось (как иначе?)
Стать начальником Казани,
Чтобы отчиму назначить
Семь обидных наказаний.
Я подрос довольно рано,
Отомстить за маму чтобы.
Но во мне, и это странно,
Не осталось детской злобы.
Злоба вся перегорела.
И тому Господь свидетель.
А в душе моей созрела
Всепрощенья добродетель.
Годы шли. На пилораме
Стал я опытным рабочим.
И теперь на встречу к маме
Мчусь… а рядом с нею отчим.
Встречу ждать душа устала —
Сердце скачет вверх тормашкой.
Мама старенькою стала.
Отчим — просто старикашкой.
Вспомнив жизненную драму,
Мы глаза слезой промочим.
Жалко мне не только маму…
…и его, промежду прочим.
Оригинал: https://7i.7iskusstv.com/y2021/nomer5/shilkin/
