Переписка с великими (Предисловие Елены Зинькевич)*0

ПРЕДИСЛОВИЕ

«…ПО СЛЕДАМ МИНОВАВШИХ ВРЕМЕН…»[2]
Предисловие к трехтомнику писем Игоря Блажкова

Письма — больше, чем воспоминания, на них
запеклась кровь событий, это — само прошедшее,
как оно было, задержанное и нетленное.
А.И. Герцен [3]

 

Елена Зинькевич

Перед читателем — ценнейший эпистолярный памятник: 1011 писем, полувековой временной охват (1959–2016), более ста корреспондентов, включая все знаковые имена Поставангардной эпохи, и широчайший географический разброс. Пронзительные документы, в беспощадном свете которых расплывчатые контуры былого обретают резкость, обнажая трагические изломы вплетенных в него судеб, и в первую очередь — судьбы автора, дирижера Игоря Блажкова.

…В свое время мировые СМИ обошла фотография: молодой человек с высоты своего немалого роста почтительно слушает оживленную речь собеседника. Октябрь 1962 года, два Игоря: Стравинский (Царь Игорь — как называл его Онеггер) и двадцатипятилетний Игорь Блажков — впоследствии признанный принцепс дирижерского искусства, а тогда — безработный. Только что изгнанный с поста дирижера Госоркестра Украины, он примчался в Москву, вызванный телеграммой Марии Вениаминовны Юдиной, которую Стравинский, едва приехав в СССР, спросил: а где Блажков?

«А когда я приехал, — рассказывал впоследствии Игорь Иванович, — это она после репетиции подвела меня в Голубой гостиной Ленинградской филармонии к сидевшему в кресле Стравинскому с восклицанием:
„А вот и Блажков!» И в ответ Игорь Федорович расплылся в улыбке (которую я помню всю свою жизнь) и сказал: „Вы мне писали, не отпирайтесь“».

 

Игорь Блажков

Вот из таких контрастных кадров судьба монтировала биографию Игоря Блажкова. Он не был диссидентом, он никогда не занимался политикой, он всего лишь (еще со студенческих лет) хотел раздвинуть границы музыкального пространства страны, бдительно охраняемые идеологическими службами, восстановить ее нормальное музыкальное кровообращение, исполняя своих сверстников — тогда еще не классиков, а гони-мых: Валентина Сильвестрова, Леонида Грабовского, Эдисона Денисова, Андрея Волконского… И он, в конце концов, добился этого, а значит — победил («победа… над варварством системы», — как назвал это Фред Приберг, поздравляя Игоря Блажкова с 70-летием[4]).

Но цена победы была высокой, так как все его действия вызывали ответные карательные акции. Его исключали из консерватории в конце 1950-х[5], изгоняли из Госоркестра и выдворяли с Украины в начале 1960-х (и ведь не просто начинающего, никому не известного музыканта, а Лауреата Республиканского конкурса — он им стал в 1959-м, в год окончания Киевской кон-серватории). В 1968 — решением Коллегии Министерства культуры СССР Блажкова увольняли из Ленинградского оркестра (за исполнение «чуждой советскому человеку музыки» — нововенцев и «своих» авангардистов) и запрещали выступать (приказ Е. Фурцевой, разосланный по всем филармониям); в 1970-х — обвиняли в политических провокациях — с соответствующими санкциями, в 1990-х — изгоняли из Национального симфонического оркестра Украины.

А на этом фоне — вызывавшее бешеную злобу одних и восхищение других признание со стороны великих музыкантов, мнение которых было вне досягаемости чиновничьего произвола: Игоря Стравинского, Дмитрия Шостаковича, Евгения Мравинского, Геннадия Рождественского, Мстислава Ростроповича. Стравинский высылал Блажкову свои партитуры (переписка с ним, начатая в 1959 году, продолжалась до смерти композитора), и именно Блажков (по рекомендации Рождественского, не убоявшегося опальности молодого дирижера) подготовил с ленинградским филармоническим оркестром программу для авторских концертов Стравинского в Советском Союзе (1962). Именно Блажков (по понятным причинам — под псевдонимом) опубликовал в журнале Ruch muzyczny (1963, №1) статью о пребывании композитора на родине, ставшую вызовом официальному мнению, про-должавшему числить Стравинского по ведомству «формалистической эстетики»[6].

Сдержанный в оценках, суровый жрец музыки Евгений Мравинский — один из тех, кто «рукоположил» Блажкова в дирижеры (был его руководителем в аспирантуре Ленинградской консерватории), писал о нем как об «одной из самых интересных и ярких фигур в дирижерском искусстве» и в 1963 году пригласил в свой оркестр в качестве второго дирижера.

Шостакович доверил Блажкову возрождение своих — прежде табуированных — Второй и Третьей симфоний и именно его (и только его!) просил осуществить их запись на пластинку. Блажкову принадлежала премьера «Шести романсов на стихи японских поэтов для тенора и оркестра» и «Пяти фрагментов для оркестра» (соч. 42). Он возобновил после сорокалетнего перерыва исполнение оркестровой сюиты из оперы «Нос». А впоследствии, возглавив Киевский камерный оркестр, он был первым, кто исполнил в Киеве (1970) Четырнадцатую симфонию Шостаковича (кстати, в том же концерте впервые в Киеве прозвучал — под управлением Блажкова — «Аполлон Мусагет» Стравинского).

 

Шостакович и Блажков

Украинская музыка была представлена в концертах Блажкова во всем ее временном и стилевом диапазоне. Здесь было и возвращение утраченных ценностей, и извлечение из небытия произведений корифеев (Федора Акименко, Филиппа Козицкого, Бориса Лятошинского), и премьеры новых опусов, многие из которых были написаны специально для Блажкова — как, к примеру, Первая симфония Евгения Станковича (всё назвать невозможно, перечисление охватило бы весь алфавит). А для тех, кого именуют украинским авангардом (Валентин Сильвестров, Леонид Грабовский, Виталий Годзяцкий, Владимир Загорцев и др.), Блажков стал Вергилием в мир современной музыки, их первым интерпретатором и пламенным пропагандистом. Эти имена дополнились затем и нонконформистами-москвичами (Эдисон Денисов, Андрей Волконский) и молодыми питерцами (Борис Тищенко, Сергей Слонимский, Николай Мартынов и др.).

В исполнительском мастерстве Блажкова — традиции великолепной школы, в генеалогии которой — выдающиеся музыканты. Древо его дирижерского родословия включает (как любое такое древо) не только его непосредственных учителей — Александра Климова и Евгения Мравинского, но и их «поколенные росписи». Александр Климов учился у известного российского и польского дирижера Валериана Бердяева, а Бердяев — ученик Артура Никита и Макса Регера. Евгений Мравинский учился у Николая Малько и Александра Гаука, а в их родословной — Николай Черепнин, Н.А. Римский-Корсаков, Феликс Мотль — многолетний дирижер Байройтских фестивалей. А Феликс Мотль, в свою очередь, — ученик Антона Брукнера. И так далее — эту цепочку родственных связей можно продолжать. Все эти имена составляют генетический код дирижерской ипостаси Игоря Блажкова[7].

Неутоляемая жажда музицирования, музыкантская ненасытность, желание вернуть людям музыку[8] — вот что двигало Блажковым, с каким бы коллективом и где бы он ни работал. И возвращал — целые пласты не «озвученного» высокого искусства. Слова «исполняется впервые» (а дальше — варианты: в СССР, в Украине, в Киеве, в СНГ) присутствуют почти в каждой афише Блажкова. Именно благодаря Блажкову архив Берлинской певческой академии, хранившийся в Киеве со времен Второй мировой войны, и звучал, и изучался, вопреки заявлениям западных СМИ, утверждавших, то украинские музыканты не догадывались об истинной ценности этих раритетов. С 1969 года шла кропотливая работа Блажкова с Баховским (как называли его) архивом. Он заказывал микрофильмы рукописей, сам делал с них фотоотпечатки, увеличивал их, склеивал страницы, расшифровывал старую нотную орфографию, собственноручно переписывал партии, составлял из них партитуру, редактировал (поскольку, если это были копии, там случались ошибки переписчиков). В те годы, когда у нас не было современной копировальной техники, путь каждой партитуры от архивного хранилища до исполнения — это долгий и нелегкий труд лично Игоря Блажкова. В общей сложности десятки произведений Баховского архива прозвучали за эти годы в 28 концертах Киева и Ленинграда[9].

Поистине, сделанного Блажковым хватило бы на несколько премий для многих номинантов. Но на вопрос о премиях на родине ответ будет краток: не подвергался. Зато Мойры не дремали: блистательно начатые 1990-е (звание Народного артиста Украины, зарубежные премии и гастроли в Польше, Германии, Испании, Франции, США, Швейцарии, записи компакт-дисков в лучших зарубежных фирмах — «Верго», «Олимпия», «Денон», «Аналекта», Vista Vera[10]) внезапно модулируют в контрастную сферу — грязных инсинуаций, унизительных судебных разбирательств и, как итог, — увольнение с поста художественного руководителя и главного дирижера Государственного симфонического оркестра Украины[11].

Те, кто в свое время изгонял из Венской оперы Малера, не додумались до иезуитских обвинений, предъявленных в середине 1990-х Блажкову: отсутствие слуха и незнание партитур! И это — дирижеру, которого Геннадий Рождественский ставил в один ряд с Зубином Метой, Клаудио Аббадо и Сейджи Озавой![12] Который был первым, кто озвучил у нас партитуры XX века, когда многие дирижеры не знали еще, как к ним подступиться (непривычная нотная графика, иные отношения со временем, иные формы дирижирования). Впрочем, и конец у этих двух историй разный: Малер возглавил оркестр Метрополитен-оперы, а безработному Блажкову (опять безработному! Как судьба рифмует этапы его жизни!) в ответ на его просьбу о трудоустройстве чиновник Минкульта Украины предложил место в оркестре… киевского цирка. Конечно, фигурантам этих некрасивых дел, благополучно здравствующим поныне, по душе совет хитрого царедворца Василия Шуйского: «Теперь не время помнить, советую порой и забывать» (Пушкин). Но, памятуя, что будущее растет из прошлого, можно ли позволить, чтобы культурную память вытеснила память оперативная, сохраняющая только «актуальную» информацию?!

Однако Блажков всей своей жизнью доказал, что умеет держать удар. Не получив работы от государства, он сосредоточился на Perpetuum mobile — созданном им в 1983 году камерном оркестре, существовавшем вне штатных расписаний Министерства культуры[13]. Проведенный им в 1997–2002 годах концертный цикл «Музыкальные открытия» стал, без преувеличения, выдающимся событием музыкальной жизни Киева. Блажков открыл для слушателей мир музыки барокко, исполнив (и в большинстве — впервые) произведения Кариссими, Перголези, Дуранте, Йоммелли, Рамо, Куперена, Люлли. Эти концерты становились в прямом смысле акцией ликбеза (даже для специалистов). Как и прежде, Блажков выступал здесь в нескольких ипостасях: «археолога» («раскапывая» в архивах шедевры), реставратора (воссоздавая их — порой по нескольким оркестровым партиям), зодчего (выстраивая уникальные концертные программы: искусство, сродни архитектурному), «проповедника» (фундаментальные вступительные слова и само исполнение). Музыка звучала в костеле св. Александра после вечерней службы, становясь ее продолжением, врачуя души слушателей. Концерты эти спонсировались не государством, а благотворительными фондами и иностранными посольствами. И когда иссякли возможности дарителей и перед Perpetuum mobile возникла угроза превращения в Perpetuum Silentium, Блажков уехал из страны…

Отъезд не означал прекращения исполнительской и просветительской деятельности Игоря Блажкова: он просто расширил физическое пространство жизни. Сохранилось постоянное ощущение его присутствия в культурном мире Украины. С участием Блажкова проходят акции, связанные со Стравинским (фестивали, конференции), вечера памяти Е. Болышева, М. Юдиной, А. Волконского, С. Дягилева. Он ведет музыкальнообразовательные программы на украинском радио, с оркестром радиокомитета записывает (в 2005 году, и опять — впервые) первую редакцию Третьей симфонии Б. Лятошинского, в свое время подвергнутой остракизму; собирает, комментирует и публикует материалы, выступающие живыми свидетельствами минувшего Времени. К таким и относится предлагаемое издание. Часть публикуемых здесь писем уже издавалась (в эпистоляриях М. Юдиной и Д. Шостаковича, Я.С. Друскина), но в новом контекстуальном целом, подчиненном временному развертыванию, они углубляют свой смысл.

«Книга писем» густо заселена, но хор голосов, звучащий в ней, удивительно согласен и строен. Ибо среди общающихся нет случайных персонажей. Здесь все — сподвижники, единомышленники. Недаром эта мысль, слегка варьируясь, постоянно звучит в письмах М. Юдиной к И. Блажкову: «Мы все — занимающиеся современной музыкой — должны являть собою одну семью…» (18.12.1960); «…мы, действующие в Новой Музыке — вроде единой Всемирной семьи…» (21.02.1961), «Мы, люди, живущие не для „карьеры» а для сути искусства, — одна семья, и нам не годится терять друг друга из виду» (24.04.1961); «Будем поддерживать друг друга, терпеливо относиться (взаимно) к разным неизбежным шероховатостям, прощать их друг другу! Мы идем одним путем» (23.07.61). Не этим ли — чувством «родства» — объясняется феномен мгновенных откликов на обращения никому не ведомого молодого дирижера?

Двадцатидвухлетний Блажков (можно сказать — юнец по отношению к адресатам) пишет своим «богам» — Стравинскому, Бриттену, Штокхаузену (а ведь это — в те годы — как шагнуть в бездну, потому что это для него они апостолы большого искусства, а для властей — «апостолы реакционных сил в буржуазной музыке»), и — о, чудо! — они отвечают! И шлют — все эти небожители — ноты, книги, магнитофонные записи и передают его — Блажкова — друг другу как эстафету. И вот уже к нему обращается (первая!) великая Мария Юдина, узнав о необычном энтузиасте новой музыки от Петра Сувчинского (а тот — от Игоря Стравинского), пишет Фред Приберг, которого «направил» к Блажкову Карлхайнц Штокхаузен, Йозеф Руфер становится «посланцем» от Ханса Хайнца Штукеншмидта и Фреда Приберга и т. д.

 

Юдина и Блажков

Градус почтового общения (и — соответственно — доверия и понимания) стремительно растет, и вот уже идет не односторонний, а двусторонний обмен информацией, где дарителем выступает и Блажков, посылающий книги и ноты своим зарубежным коллегам, включаясь в их профессиональные интересы в качестве бескорыстного помощника (участвует в работе Николая Слонимского над очередным изданием его книги «Music since 1900»[14], делится с польскими исследователями своими разысканиями на родине Кароля Шимановского[15]).

По мере расширения и укрепления круга общения Блажков вовлекает в него своих соратников-композиторов, начинает их продвигать, открывать миру. Настойчиво внедряя творчество молодых в свою концертную практику, он стремится расширить жизненный ареал их произведений: рассылает по зарубежным адресам ноты и записи, хлопочет о включении их в фестивальные программы, пишет аннотации, собирает отклики прессы[16]. Невероятно продуктивный в своей деятельности, он и от друзей ожидает того же (что порой вызывает ответные объяснения и оправдания[17]). Из Ленинграда в Киев летят письма Блажкова с требованием срочно выслать партитуры и партии, составить перечень созданного, написать автокомментарии. И ведь добивается! А в результате — какие свидетельства истинного товарищества доносит до нас эта переписка![18] Какие неоценимые для истории автохарактеристики и самоанализы![19]

«Книга писем» многосюжетна. Среди главных и сквозных — это, конечно, Стравинский, присутствие которого в «Книге» не исчерпывается перепиской с ним (ценнейшим вкладом в исследовательскую стравиниану!). Стравинский, можно сказать, стал «судьбой» Блажкова.

 

Стравинский и Блажков

Блажков был первым, кто начал исполнять его в Киеве (сюита из «Жар-птицы», 1959), первым, кто «открыл» для стравиноведов Устилуг[20], первым начал разрабатывать тему «Стравинский и Украина». Жизнь Блажкова в освещении писем буквально «пронизана» Стравинским: его произведения постоянно присутствуют в программах концертов Блажкова[21], его жена — талантливейший музыковед Галина Мокреева (с трагически рано оборвавшейся жизнью) — пишет диссертацию о творчестве Стравинского[22], в числе друзей Блажкова — племянница Стравинского, Ксения Юрьевна, с которой они задумывают книгу о петербургском периоде жизни Стравинского[23]. Блажков в постоянном эпистолярном контакте с авторами исследований о Стравинском (М.С. Друскиным, Л. Эрхардтом, Р. Владом, И.Я. Вершининой и др.), активно включен во все перипетии работы Э. Денисова над «Музыкальной поэтикой», а сам мечтает собрать рассеянную по миру переписку Стравинского и оформляет договор на издание его «Писем ранних лет» со своими комментариями[24]. Драматическая судьба этого замысла, расширившего круг зарубежных адресатов Блажкова (дети и вдова композитора и те, с кем он сотрудничал и общался, — Бронислава Нижинская, Сергей Лифарь, Надя Буланже и др.) проходит лейтмотивом через всю «Книгу»[25] [26].

Годы, вошедшие в пространство «Книги писем», имеют разную плотность эпистолярного общения. Наибольшая приходится на 1960-е, первая половина которых оказывается под мощным воздействием личности М.В. Юдиной. Не дар ли это судьбы (оберегающая рука Провидения?) — встретить в самом начале полного испытаний пути личность поистине библейского масштаба! Ведь как удивительно прозорливо напишет позже о Юдиной И.Я. Вершинина:

«…парадоксальное сочетание безоглядной и глубоко укорененной требовательности к людям (и к себе самой), … и столь же безоглядной душевной незащищенности, обнаженности души, как, представляется мне, обнажен и незащищен бывал перед маловерами пророк. В этом смысле мне видится в Марии Вениаминовне тип библейской личности».

Несгибаемый дух, подвижничество, понимание своего служения музыке как нравственного обязательства перед искусством — этот императив Юдиной во многом формировал профессиональный и человеческий идеал Блажкова.

Юдина, как она сама пишет, «сразу поняла некую значительность Игоря Ивановича — как личности»[27]. Ей импонирует, что он входит в искусство свободно, без оглядки на официоз. Она сразу предлагает ему дружбу и сотрудничество («Я полагаю, нам с Вами следует объединить свои усилия в области истинной новой музыки» — 10.02.1960), делится с ним своими громадными знаниями и широкими музыкальными связями, и, по себе зная, сколь трудна избранная им стезя, напутствует ободряющими пожеланиями («Продолжайте Вашу так превосходно начатую биографию» — 19.02.1960, курсив М.В. Юдиной). Можно понять, насколько эта поддержка нужна Блажкову. «Так трудно одному пробить стену рутины и непонимания, граничащих с невежеством, что очень приятно знать о существовании людей, которые могут тебя понять», — отвечает он на самое первое письмо Юдиной (15.02.1960). «Ваши письма придают мне новые силы, мне, живущему среди ужасной рутины» (11.01.1961).

При этом Юдина не ставит себя в позицию мэтра. Она общается с начинающим дирижером как с равным. Показательно, как меняются подписи к ее письмам: «Ваш друг — М.В. Юдина», «Ваш друг и товарищ М.В. Юдина». (Это многого стоит!) Порой она его по-родственному наставляет: учит вовремя отвечать на письма[28], осаживает, когда по молодости Блажков хватает через край в своих оценках больших музыкантов[29]. Но главное, чему она учила (всей своей жизнью!) и научила! — это сопротивлению, стоянию даже без надежды на конечную победу. Это станет жизненной сутью Блажкова[30].

Со второй половины 1960-х бег времени в «Книге писем» ускоряется, а его событийно-смысловые «сгущения» обусловлены очередными изменениями в жизненном сценарии Блажкова. Одни из них формируются вокруг имени Дмитрия Шостаковича, образуя особый сюжет, связанный с исполнением его произведений[31]; другие создаются общением с Я.С. Друскиным, чье воздействие приводит И. Блажкова к религии[32]. Таким образом сбывается предвидение М.В. Юдиной, написавшей в свое время двадцатитрехлетнему Блажкову (в ответ на его юношески-задиристое «в богов я не верю»[33]):

«Очень жаль, что Вы не верите в Бога. В богов (во множественном числе и с маленьких букв) я, разумеется, тоже не верю. Христианство озаряет человека, его внутренний мир, его поступки, поле его деятельности. Я надеюсь, что в течение своей жизни Вы к нему придете»[34].

Особый корпус эпистолярия образует переписка с И.Я. Вершининой, занимающая, с течением времени, все большее место в письменных контактах Блажкова. Связанные Стравинским (это их общая творческая судьба), они пребывают в одном смысловом, культурном и человеческом поле. Отсюда — особая доверительность, открытость и многотемность переписки. В годы вынужденного отрыва от друзей и коллег письма Ирины Вершининой стали для Блажкова живой связью с родной культурой.

Однако все — малые, локальные, сквозные сюжеты (названные и не названные) — завязаны на центральной фигуре эпистолярного свода, его протагонисте — Игоре Блажкове. Он же, в свою очередь, один из персонажей метасюжета, или — вернее — над-сюжета «Книги»: судьбы поколения, которое изменило музыкальную карту страны.

Над-сюжет разворачивается как документальная лента с многослойной структурой, где бытийно-событийный план (все эти изгнания, запрещения, поношения, не-исполнения, не-пущания) отражается в эмоционально-рефлексивном, где параллельно — вопреки всему! — бурлит творческая мысль (то самое «молодое вино», которое, в метафорической оценке В. Суслина, со временем «превратилось в коньяк»[35]), где «клубятся» события музыкальной жизни (правда, поначалу — как эхо из-за рубежа, куда бунтарям путь закрыт[36]) и явственно слышен «шум времени».

Реализуется ли в «Книге писем» ее жанровая заявка — не просто «письма» или «собрание писем», а книга? Думаю, да. В ней есть цельность, завершенность и логика сюжетосложения. При этом сюжетно-тематический план тяготеет скорее к музыкальным закономерностям: в «Книге» есть «репризная» зона с возвращением «главных мотивов» (в блоке «разговоров» с Вершининой имена Стравинского, Юдиной и Шостаковича вновь выходят на первый план). А сюжетно-композиционную «точку» ставят письма 2008–2012 годов. Эти письма-прощания с Андреем Волконским — своего рода Эпилог в истории судьбы поколения…

…В далеком 1959 году, рисуя Стравинскому картину гонений на все живое и новое в музыке, только что окончивший консерваторию Блажков восклицал: «Дорогой Игорь Федорович, мне очень больно писать всё это, ноя верю, что через каких-нибудь 10–15 лет всё это останется далеко позади. И это сделаем мы —молодежь»[37]. И ведь сделали!

Елена Зинькевич
октябрь 2015

 

И.И. Блажков — И.Ф. Стравинскому 18 сентября 1959 г.

18 сентября 1959 г.

Дорогой Игорь Федорович!

Пишет Вам совсем неизвестный для Вас человек. Мне 22 года. Я окончил дирижерский факультет Киевской консерватории и вот уже год работаю самостоятельно в Государственном симфоническом оркестре Украины.

Как Вам, наверное, известно, в журнале «Советская музыка» часто появляются статьи, в которых делаются неудачные попытки всячески очернить Вас и ряд других композиторов — Шёнберга, Берга, Веберна, Хиндемита, Онеггера, Мийо и др. В связи с этим я и решил написать Вам это письмо. Наше правительство прилагает максимальные усилия и выделяет огромные средства для повышения уровня культуры и искусства в СССР. Но все дело в том, что оно не всегда понимает, как это сделать. В правительстве находятся люди, которые обладают глубоким умом (проявляющимся главным образом в политике и экономике), но которые в своем большинстве совершенно не разбираются в вопросах искусства. На кого же они ориентируются, скажем, в вопросах музыки? На бездарных музыкальных критиков и композиторов, которым удалось примазаться к музыке в эпоху сталинизма и которые сейчас задают тон в нашем музыкальном искусстве. Они, сами будучи не в состоянии что-либо делать для прогресса нашей музыки, боятся всего нового как огня и бросаются на это новое как собаки, так как чувствуют, что это их гибель. Это они устраивали травлю Прокофьеву, Мясковскому, Асафьеву, Шостаковичу, это они постоянно чернят и Ваше имя. Дорогой Игорь Федорович, мне очень больно писать всё это, но я верю, что через каких-нибудь 10–15 лет всё это останется далеко позади. И это сделаем мы — молодежь. О! У нас чудесная молодежь — композиторы, исполнители, теоретики, любители музыки… На своем выпускном экзамене я дирижировал сюиту из Вашего балета «Жар-птица» (редакция 1919 г.). Это было первое исполнение этого произведения в Киеве. Если бы Вы только посмотрели, с каким энтузиазмом наша молодежь приняла это исполнение. Я в дальнейшем горю желанием познакомить наших слушателей со всеми Вашими произведениями. Вы правильно отметили в своей беседе с Робертом Крафтом1 (журнал «Encounter»), что трудности современной музыки нельзя преодолеть в течение нескольких репетиций. Но я буду постепенно преодолевать эти трудности. Я даже разработал себе соответствующий план. Что же касается наших симфонических оркестров, то оркестры у нас великолепные.

У нас существуют огромные трудности с нотами новой музыки. Вашу партитуру «Жар-птицы» мне удалось разыскать в Киеве совершенно случайно. Оркестровые голоса я расписал сам вместе со своими друзьями. Я был бы Вам очень благодарен, если бы Вы прислали мне несколько Ваших партитур с автографами. Этот подарок будет вдохновлять меня всю жизнь. Желаю Вам здоровья, долгих лет жизни и новых творческих успехов.

С глубоким уважением Игорь Блажков

Мой адрес: U.S.S.R. — Киев–25 Ул. Чкалова 15, кв. 24 Блажков Игорь Иванович

Внизу письма И.Ф. Стравинский написал:

«26.1.60 
Написать ему, что пришлю ему свою музыку, как только получу от Юдиной2 подтверждение прибытия моей музыки».

Роберт Крафт [1923–2015] — американский дирижер и музыковед. Окончил Джульярдскую музыкальную школу, брал уроки у Пьера Монтё. В 1948 г. позна-комился со Стравинским и сохранял дружеские отношения с ним до смерти композитора, был его секретарем. Активно исполнял Стравинского [в том числе дирижировал премьерами многих его сочинений]. Перевел и издал три тома его переписки [1982–1985].  Мария Вениаминовна Юдина [1899–1970] — выдающаяся советская пианистка, неутомимый пропагандист современной музыки, сочинений Стравинского, Шёнберга, Веберна [см. примеч. 4 к письму 4], Берга, Бартока, Кшенека, Жоливэ. Планы совмест-ных выступлений Юдиной и Блажкова не сбылись, натолкнувшись на сопротивление филармонической бюрократии, не поощрявшей выступления независимо мыслящих музыкантов, какими были Юдина и Блажков.

 

И.Ф. Стравинский — И.И. Блажкову 26 января 1960 г.

Игорю Ивановичу Блажкову привет и благодарность за его интересное письмо. Лишь только узнаю, что моя музыка, посланная из Лондона в Москву Юдиной в сентябре, ей доставлена, попрошу моего издателя тоже отправить и Вам что он сможет.

С наилучшими пожеланиями Игорь Стравинский

Hollywood Jan. 26/60

 

М.В. Юдина — И.И. Блажкову 10 февраля 1960 г.

Москва А-8
Новое шоссе, участок 33
дача 30

Многоуважаемый Игорь Иванович!

Ваше имя, факт Вашего существования и адрес — мне сообщил из Парижа некий замечательный музыкальный деятель1, общий друг мой и Игоря Федоровича Стравинского. На днях я получила письмо, в коем сообщается о получении Стравинским Вашего письма; Стравинский пишет, что послал бы Вам ряд своих партитур, но сперва ждет ответа (и, следовательно, подтверждения!) от меня, ибо еще в сентябре!! — послал мне некоторые свои партитуры из Лондона. — Понятно, что наш великий современник не считает возможным посылать то или иное без уверенности получения адресатом посланного. Я из Лондона ничего не получила!

С Парижем (и не только с указанным выше моим корреспондентом, но и с другими лицами) я имею, к счастью, очень налаженную и оживленную переписку; кроме писем, — мы посылаем друг другу разный печатный материал — ноты, книги по искусству, репродукции и фото. Есть у меня и фотография Стравинского на репетиции в Париже с его автографом, разумеется. Я пишу и сообщаю также обо всех известных мне здесь, у нас в России, исполнениях сочинений Стравинского. Но не только — эта личность является предметом обсуждения, интереса, восхищения. Если Вы интересуетесь Стравинским, то — вероятно и Булезом2 и Штокгаузеном3, Антоном Веберном4 и так далее. Много есть в мире нового и интересного!

Я полагаю, нам с Вами следует объединить свои усилия в области истинной новой музыки. Многие партитуры я смогу Вам дать и свои

(или Вы их сфотографируете) и надеюсь еще кое-где достать. — Из дирижеров много знает, много имеет материала на сию тему Геннадий Рождественский5. Он один, главным образом. Еще — отчасти Роман Матсов6, отчасти Рудольф Баршай. Из так называемых солистов, — увы, я одна. Для большинства — что Рахманинов, что Барток или Хиндемит — одно и то же!..

Ни ратовать за истинно новое, ни учить без гарантии «материального приземления» — никто ничего не станет. И Бог с ними. Повторяю, в Рождественском я нашла тут большого друга. Но этого мало. То, что Вы решились написать Стравинскому, говорит весьма в Вашу пользу. Я попытаюсь найти хоть какие-то следы этой лондонской посылки от великого композитора. — Да, еще я имею много (относительно) нот из Нью-Йорка, там у меня тоже имеются друзья, русские, или преданные России. Я бы очень охотно приехала в Киев, и мы с Вами могли бы (кроме того, что Вы бы сыграли сами — чисто-симфоническое сочинение) сыграть Стравинского «Capriccio» для фортепиано с оркестром. Я охотно его выучу, партитур есть в Москве несколько! Если это реально, — я Вам скоренько таковую вышлю для росписи голосов. Я осенью повторила его Первый концерт (1923 г.), но партитура дается лишь «напрокат» с голосами за валюту, и этого осенью не удалось осуществить (м. б. ее-то и посылал мне Игорь Федорович!!..).

Играли мы с Геннадием Рождественским (22.XI в Большом зале консерватории с оркестром Филармонии) его дивный Концерт для 2-х фортепиано (1935 г.) без оркестра; он превосходный пианист. А являетесь ли Вы также пианистом? Я могу привезти пианиста (который будет стоить недорого — увы, Вы знаете, что сейчас это важно!!.. — наш аспирант, Виктор Деревянко, ученик Г.Г. Нейгауза7 и мой — я ведь уже давно преподаю только камерный ансамбль — надоело учить «азам» пианистов, а это неизбежно!), отсюда — или, м.б. кто-нибудь найдется в Киеве; (но я не со всяким сяду играть!..). Это сочинение, помимо своей дивной красоты, «удобно» в программе еще и освобождением репетиционного времени оркестра!! — Сообщите мне немедленно о получении сего моего письма; а также любопытно знать что-либо о Вас — у кого Вы учились, являетесь ли — в столь юные годы?! — где-либо в Киеве каким-нибудь официальным дирижером? Если о Вас уже писали, а я не читала, — не удивляйтесь: у меня нет времени на чтение «Советской музыки» (я и о себе-то статьи читаю с опозданием на много месяцев). Так много необходимо догнать нам, русским музыкантам, после многих лет изоляции, в масштабе всемирной музыкальной жизни!.. Я читаю журналы «Musica» и «Melos» (о журнальчике «Musik und Gesellschaft» не стоит и говорить, увы!..) Через них Вы сможете сделаться истинно-передовым музыкантом. А изучение партитур, а подготовка программ, а студенты, а вся прочая жизнь! Но рано или поздно все важное узнаёшь. Так вот через Париж и Стравинского — и мы с Вами.

Повторяю, я охотно слетаю в Киев. Я была там 2 с половиной года назад, «откры-вала» сезон с Натаном Григорьевичем [Рахлиным] (увы, снова просили 5-й Бетхо-вена)8; в «сольном» концерте (давайте говорить по-европейски: «Recital») играла Ш-ю сонату Хиндемита9. Тоже прекрасное сочинение; но и эпоха «неоклассицизма» проходит или уже прошла…

— В Киеве у меня друзья — сестры Холодные10 и какие-то их друзья, их фамилии забыла, видимо, это круг настоящих музыкантов.

Желаю Вам всяческого преуспевания в новой музыке.

М.В. Юдина

Итак, — пишите мне. В январе я тяжко болела, здесь и кругом все отменялось, сейчас «приступила к работе».

Имеется в виду Петр Петрович Сувчинский (1892–1985) — русский музыкальный писатель и публицист, входивший в круг евразийцев. Окончил Петербургский университет. Один из основателей петербургского журнала «Музыкальный современник» (1915–1917). Дружил со Стравинским, переписывался с Юдиной.
См.: Петр Сувчинский и его время. М.: Композитор, 1999. Пьер Булез (1925–2016) — французский композитор и дирижер, один из лидеров французского музыкального авангарда.  Карлхайнц Штокгаузен (Штокхаузен) (1928–2007) — немецкий композитор и музыкальный теоретик. В 1947–1951 гг. обучался в Кёльнской высшей школе музыки. В 1952–1953 гг. учился в Париже у Мессиана и работал в Студии «конкретной музыки» П. Шеффера. В 1953 г. начал работать в Кёльнской Студии электронной музыки. В 1953–1956 гг. изучал фонетику и теорию коммуникации в Боннском университете. В 1954–1959 гг. — соредактор журнала «Die Reihe».
В 1970–1977 гг. — профессор композиции в Кёльнской высшей школе музыки. В 1951–1996 гг. — активный участник Международных Дармштадтских летних курсов новой музыки.  Антон фон Веберн (1883–1945) — австрийский композитор и дирижер, один из основателей нововенской школы. В 1902–1906 гг. учился как музыковед в Венском университете у Г. Адлера. В 1904–1908 гг. занимался по композиции у А. Шёнберга. В 1928–1938 гг. — дирижер австрийского радио. Ученик и последователь так называемой «атональной» школы Шёнберга, Веберн довел ее принципы до крайних форм выражения.  Геннадий Николаевич Рождественский (1931–2018) — советский и российский дирижер, пианист, педагог. Герой Социалистического Труда (1990), лауреат Ленинской (1970) и Государственной премий Российской Федерации (1995). В 1949–1954 гг. обучался в Московской консерватории — в классе фортепиано Л.Н. Оборина и дирижирования — Н.П. Аносова. С 1974 г. он там же преподает. Более пятидесяти лет Рождественский руководил различными отечественными и зарубежными коллективами. С 2012 г. он возглавляет Камерный музыкальный театр им. Б. Покровского.  Роман Вольдемарович Матсов [1917–2001] — советский эстонский дирижер. В 1940 г. окончил Таллинскую консерваторию по классам скрипки и фортепиано. В 1946 г. на Всесоюзном смотре дирижеров Матсову была присуждена 2-я премия. С 1950 г. Матсов возглавлял симфонический оркестр Эстонского радио и телевидения.  Генрих Густавович Нейгауз [1888–1964] — русский и советский пианист. Двоюродный брат Кароля Шимановского. Родился на Украине. В 1915 г. экстерном окончил Петроградскую консерваторию. В 1919–1922 гг. преподавал в Киевской консерватории, с 1922 г. — в Московской.  Концерт 15 октября 1957 г.  Концерт 14 октября 1957 г.  Оксана [Ксения] Григорьевна Холодная [1914–1984] — преподаватель по классу фортепиано Киевской консерватории; Наталия Григорьевна Холодная [1913–1986] — концертмейстер Киевской консерватории.  

 

И.И. Блажков — М.В. Юдиной 15 февраля 1960 г.

Киев, 15.2.60

Глубокоуважаемая Мария Вениаминовна!

Необычайно рад и тронут Вашим письмом. Большое, большое спасибо. Ведь так трудно одному пробить стену рутины и непонимания, граничащих с невежеством, что очень приятно знать о существовании людей, которые могут тебя понять.

А теперь я скажу несколько слов о себе. Мне 23 года. Начал я заниматься музыкой не с раннего детства [и поэтому я владею фортепиано настолько, сколько это требуется для чтения партитур и домашнего музицирования в 4 руки], а в то время, когда я уже занимался в IX классе общеобразовательной школы. Тогда я поступил на дирижерско-хоровое отделение Киевской вечерней музыкальной школы, а затем на дирижерско-симфонический факультет Киевской консерватории [класс Климова1], которую закончил в прошлом году. За год до окончания дирекция Гос. симф. оркестра УССР пригласила меня на должность ассистента. В декабре прошлого года на Республиканском конкурсе дирижеров я получил звание лауреата. Скоро мой ассистентский срок заканчивается и меня переведут в дирижеры. Вот и вся моя дирижерская биография.

Каковы мои интересы? У нас мало играется музыка доклассическая и музыка XX в. Огромнейшие залежи сокровищ скрыты от наших слушателей. Эта музыка меня и интересует прежде всего. Не подумайте, что я отставляю на задний план классическую и романтическую музыку XIX в. Моя цель — это создать баланс в исполнительском репертуаре музыки всех этих эпох. Что касается новой музыки, то я в каждую свою программу обязательно включаю одно произведение (как минимум) XX в. А мне предоставляют полную свободу в выборе программ.

Не говоря уже о нашей консерваторской молодежи (главной чертой которой, в отличие от студентов других ВУЗов, является то, что они больше всего на свете не любят музыки), многие музыканты в Киеве считают меня оригиналом, снобом и т. п. Я уверен, что и среди слушателей такие имеются. Наша слушательская масса очень маловоспитанная. К ней должен быть очень осторожный подход по линии репертуара, иначе ее можно совсем отт

олкнуть от новой музыки. Поэтому я свою репертуарную политику строю на постепенном переходе от более легкого к более сложному, не даю пока произведений ультрасовременных и произведений, которые трудно будет воспринять с первого прослушивания, а играю пока сюиту из оперы Кодаи «Хари Янош», балетную музыку де Фалья «Любовь-чародейка», сюиту из балета Стравинского «Жар-птица» (редакция 1919 г.) и т. д.

Сейчас у нас в оркестре страшная суета, связанная с подготовкой к Украинской декаде в Москве осенью этого года (я еду тоже2, у Рахлина будет два концерта и у меня один). Поэтому в этом сезоне рассчитывать исполнить что-либо (не считая произведений украинских композиторов), трудно. Я думаю, что мне все же удастся в одном из концертов сыграть сюиту из балета Стравинского «Жар-птица» (редакция 1945 г.).

Сейчас у нас в оркестре страшная суета, связанная с подготовкой к Украинской декаде в Москве осенью этого года (я еду тоже, у Рахлина будет два концерта и у меня один). Поэтому в этом сезоне рассчитывать исполнить что-либо (не считая произведений украинских композиторов), трудно. Я думаю, что мне все же удастся в одном из концертов сыграть сюиту из балета Стравинского «Жар-птица» (редакция 1945 г.).

В отношении новой музыки у меня много планов на ближайшее будущее: Хиндемит — «Гармония мира», Стравинский — «Петрушка» (редакция 1947 г.), Дебюсси — Ноктюрны (включая «Сирены»), Равель — I и II сюиты из балета «Дафнис и Хлоя» (с хором), Шёнберг — I камерная симфония (ор. 9Ь) и «Просветленная ночь», Барток — сюита из балета «Чудесный мандарин», Прокофьев — сюита из балета «Сказка о шуте», сюита из оперы «Любовь к трем апельсинам», «Скифская сюита» и «Поручик Киже», Шостакович — IX симфония, Онеггер — II симфония для струнного оркестра и III симфония («Литургическая»), Респиги — «Пинии Рима» и «Торжество Рима», Руссель — I и II сюиты из балета «Вакх и Ариадна», Франк Мартен3 — «Ритмы» и Концерт для оркестра, Бриттен — Четыре морские интерлюдии и пассакалия из оперы «Питер Граймс» и Вариации и фуга на тему Пёрселла, де Фалья — фрагменты из балета «Треуголка», Блахер4 — Вариации на тему Паганини, Персикетти — IV и V симфонии, Гершвин — «Американец в Париже» и сюита из оперы «Порги и Бесс», Барбер — II эскиз, Мясковский — VI симфония, Лютославский5 — Концерт для оркестра и «Траурная музыка», Шабельский — Токката, Тамберг — Concerto grosso и Симфонические танцы, Галынин — Струнная сюита. Все это начну реализовать постепенно со следующего сезона. Тогда же я и сыграю с Вами с большим удовольствием Каприччио Стравинского. Летом при составлении планов на зиму я предложу директору нашего концертного зала Рахиль Львовне Лефлер Каприччио с Вашим участием.

Между прочим, Вы играете Концерт Стравинского в первоначальном варианте 1924 г. или в новой редакции 1949 г.; Каприччио в варианте 1929 г. или в редакции 1940 г.?

При исполнении Вами V концерта Бетховена я присутствовал, на сольный же концерт, к сожалению, не имел возможности прийти6. Но уже тогда, читая Вашу афишу, обратил внимание на сонату Хиндемита, которая среди всего прочего выглядела этаким «гадким утенком». Я был очень удивлен, так как привык, что все наши пожилые музыканты (я не знаю, как в Москве) страшные консерваторы и всего этого боятся, как огня. Я безмерно рад, что нашел в Вашем лице единомышленника. В дальнейшем мы могли бы сыграть также с Вами — «Четыре темперамента» Хиндемита (у меня есть партитура), Балладу Франка Мартена, «Ночи в садах Испании» де Фалья, «Скарлаттиану» Казеллы, «Утреннюю прогулку» Пуленка, «Interplay» Мортона Гульда и др.

У нас только существуют очень большие затруднения с оркестровыми голосами. В нашем оркестре на это выделено очень мало средств и те тратятся на расписывание голосов произведений украинских композиторов. Для своих концертов мне вечно приходится расписывать голоса самому, прибегать к помощи товарищей, отдавать в мастерские за собственный счет и только ничтожное количество голосов за счет оркестра. Поэтому, я думаю, Вы поймете, что у меня не будет возможности расписать голоса Каприччио здесь в Киеве. Дома я регулярно очень много работаю над собой и главным образом над изучением музлитературы. В этом мне очень много помогает приемник, магнитофон, проигрыватель с пластинками и знание английского и польского языков. «Melos» и «Musica» я не читаю, так как они на немецком, но зато большой поклонник польских журналов «Ruch Muzyczny» и «Muzyka».

Совсем недавно у меня завязались интересные знакомства с зарубежными друзьями. Это студент-дирижер из Juilliard School of Music7 и служащий из издательства Schott’s Söhne в Майнце8. Они мне присылают очень много интересного (и я им тоже) — ноты, пластинки, книги. И представьте себе, что ничего ни разу не пропадало. Поэтому я думаю, что история с лондонской посылкой от Стравинского — это какое-то недоразумение (возможно, был неточный адрес).

Мне, конечно, очень любопытно было бы узнать, кто этот человек, который сообщил Вам из Парижа обо мне.

Что касается Стравинского, то это мой кумир. Когда я был еще студентом в «тяжелые времена», меня даже исключили из консерватории за исполнение «Жар-птицы». Но через некоторое время меня восстановили, я добился своего и дирижировал эту сюиту даже на выпускном экзамене с оркестром, где я сейчас работаю. Я был бы Вам очень благодарен, если бы Вы достали для меня на время почитать Стравинского «Хронику моей жизни» и «Музыкальную поэтику» на английском языке. Его 35 вопросов и ответов я прочитал в английском журнале «Encounter».

Вы, наверное, должны знать, может быть, Игорь Федорович интересуется какими-нибудь нашими нотами, книгами, журналами или пластинками. Сообщите мне, пожалуйста, для меня будет большой честью высылать ему их. Вы, наверное, знаете также точный его адрес.

В прошлом году я играл с Владимиром Ашкенази9 три концерта (Шопен — II, Рахманинов — II и Прокофьев — II). Из его слов я понял, что он приобрел во время своих зарубежных поездок очень много нот, в том числе и симфонических партитур. Сестер Холодных я знаю наглядно (и они меня тоже), но чем они дышат, понятия не имею.

Свое письмо я закончу изречением замечательного современного итальянского композитора Луиджи Даллапиккола10: «Если бы в один прекрасный день пришлось констатировать существование единой общей тенденции вместо разнородных тенденций, день такой означал бы конец искусства».

С наилучшими пожеланиями Игорь Блажков

P.S. Отец мой погиб на фронте во время Великой Отечественной войны11. Мама воспитала меня одна12, отдает мне всю свою жизнь и считает меня до сих пор маленьким. Это внимание доходит до того, что она даже распечатывает мои письма. Поэтому, лучше будет, если Вы будете писать мне по адресу: Киев 30, ул. Ленина 68, кв. 36. Мокреевой Г.Ю.13 (для Блажкова И.И.). Это моя невеста (студентка историко-теоретического факультета нашей консерватории) и полностью разделяет мои взгляды.

Александр Игнатьевич Климов (1898–1974) — советский дирижер и педагог, профес-сор. В 1928 г. окончил Киевский музыкально-драматический институт им. Н.В. Лысенко у В.В. Бердяева. В 1954-1961 гг. главный дирижер Киевского оперного театра, в 1961-1967 гг. главный дирижер Ленинградского театра оперы и балета им. С.М. Кирова Министерство культуры Украины отстранило Блажкова от поездки на Декаду украинской культуры в Москве. Франк Мартен (1890-1974) — швейцарский композитор. Брал уроки композиции у Й. Лаубера. В 1926-1936 гг. руководил Женевской ассоциацией камерных музыкантов. Одновременно преподавал теорию музыки и импровизацию в институте Э. Жак-Далькроза. В 1942-1946 гг. руководил ассоциацией музыкантов Швейцарии. В 1950-1957 гг. преподавал композицию в Кёльнской высшей школе музыки. В своем творчестве применял синтез додекафонии и тональной системы. Борис Блахер (1903-1975) — немецкий композитор, музыковед, педагог. Директор Высшей школы музыки Западного Берлина. В детстве проживал с родителями в Иркутске, где обучался в русской гимназии. Витольд Лютославский (1913-1994) — польский композитор. Учился в Варшавской консерватории у В. Малишевского. В 1950-е пришел к серийной технике. Сольный концерт Юдиной состоялся 14 октября 1957 г. в Колонном зале Киевской филармонии. Это был ее последний концерт в Киеве, куда ее руководство филармонии больше не допускало. Имеется в виду Альберт М. Файн. Имеется в виду Рольф Шуберт. Владимир Давидович Ашкенази (р. 1937] — пианист и дирижер. В Киеве играл с Блажковым неоднократно. С 1963 г. живет за рубежом. Луиджи Даллапиккола [1904–1975] — итальянский композитор, пианист и педагог, пионер додекафонии в Италии. В 1922 г. поступил во Флорентийскую консерваторию, окончив ее по классу фортепиано у Э. Консоло. В 1932 г. окончил композиторский факультет той же консерватории. В 1931–1967 гг. там же преподавал фортепиано. Иван Васильевич Блажков [1898–1942] — отец И.И. Блажкова, по профессии — инженер-теплотехник. В 1914–1917 гг. во время Первой мировой войны воевал на австрийском фронте в 9-м уланском кавалерийском полку. В 1916 г. был награжден железным крестом святого великомученика и победоносца Георгия, а также двумя золотыми медалями. В 1918–1922 гг. в Красной Армии, в 1-м Кавалерийском Украинском Таращанском полку под командованием В.Н. Боженко. В 1919 г. был представлен к награждению орденом Красного Знамени. В 1920 г. принимал участие в неудавшемся походе на Варшаву. В Великую Отечественную войну на фронт пошел добровольцем. В 1942 г. пропал без вести. Ольга Кирилловна Блажкова [урожденная Кайданова] [1907–1975] — мать И.И. Блажкова. В 1920-е гг. готовилась к поступлению на фортепианный факультет Киевской консерватории, куда документы не были приняты из—за социального происхождения, ее отец — адвокат старого времени. Документы приняли только на бухгалтерские курсы, по окончании которых всю жизнь проработала бухгалтером. Первый учитель по фортепиано И.И. Блажкова. Галина Юрьевна Мокреева [1936–1968] — украинский музыковед, исследователь музыки XX века, первая жена И.И. Блажкова. В 1961 г. окончила Киевскую консерваторию у Ф.И. Аэровой. В 1962 г. Мокреевой было разрешено преподавать только в младших классах Киевской музыкальной школы—десятилетки за публикацию «Письма из Киева» в польском журнале «Ruch Muzyczny» [1962, № 9], в котором с одобрением писала о молодых украинских композиторах. После чтения лекции в Доме архитектора «Музыка XX века» [25 декабря 1962 г.] Мокреева вообще была уволена с должности преподавателя музыкальной школы-десятилетки. Она была феноме-нально одаренным человеком. Блестяще поступила в аспирантуру историко-теорет-ического факультета Ленинградской консерватории [по профилю — теория музыки]. Ее научным руководителем стал Ю.Н. Тюлин, и Галина стала его любимой ученицей. Под руководством Тюлина она работала над кандидатской диссертацией по Стравинскому. См.: Галина Мокреева : Статьи, письма, воспоминания / Сост. И. Блажков. Киев: Дух i Лггера, 2013.  

 

М.В. Юдина — И.И. Блажкову 19 февраля 1960

г. Москва, 19–11-60

Многоуважаемый Игорь Иванович,

Во время войны, организовывая некий «Большой вечер», в пользу детей-инвалидов, я нечаянно встретилась с некими «жанровыми» артистами, кои ставили комический номер, в коем персонажи из Москвы, станции «Клязьма», разных городов Сибири и пр. переговаривались друг с другом через американский корабль «Титания», — проще они «связаться» не могли… Вот и мы с Вами познакомились через Париж!

Моего друга в Париже зовут Петр Петрович [Сувчинский]. Он ближайший друг Стравинского. Живет он во Франции очень давно и стоит — как мыслитель и деятель — в центре современной музыки. Все прочее о нем я Вам расскажу. Разумеется, никакого отношения к политической деятельности он не имеет. — Он присылает мне множество партитур и разных нот и книг по новой музыке, и присылают мне также кое-что композиторы сами. Чего у меня нет, я беру иногда в Ленинской библиотеке (у них мало, м. б., и меньше моего!) или у Геннадия Николаевича) Рождественского — у него много! Так как Вы очень молоды, то, видимо, не знаете, что до фашизма Россия оживленно общалась с культурой молодой Германии, с ее музыкой в частности. Особенно — мы в Ленинграде. — Надлежит чтить память Владимира Владимировича Щербачёва1, создавшего целую школу композиторов европеизированных (Кочуров, Рязанов, Михаил Юдин, Попов и все грузины2!), пианиста Александра Каменского3 и в этом смысле — Б.В. Асафьева. [Потом он писал много вздора!..) И, конечно, И.И. Соллертинского. Звезда Д.Д. Шостаковича взошла позже, но именно «почва была подготовлена», рутина эпигонства русской музыкальной школы была сильно поколеблена. Среди них всех была я и почти одна осталась жива, ибо кроме Гаврилы Попова и кое-кого из грузин — все умерли преждевременно! Еще жив М.С. Друскин4, который тогда был пианист и играл (все честь честью — с певцами) Стравинского «Байку о лисе» («Le Renard») и «Историю солдата» его же. — Потом были известные Вам события отечественного искусства, о коих Вы осведомлены, и «формализм», и «Леди Макбет»… и все прочее… — Вы правы, я всегда весьма отличалась и отличаюсь от своих собратьев-пианистов и очень рада этому… Всю жизнь я играла все новое — наше (не «псевдо-новое», конечно!) и «зарубежное». Множество произведений я играла впервые, и больше они и не игрались, как, например, Концерт Кшенека в 1926 г. с Малько5. (Вчера, между прочим, я получила от него письмо из Лондона, а вообще он теперь «австралиец»!) Играла я и с Казеллой лично («Partita»), и некий приятный, хоть и старомодный концерт Айрлэнда с неким Кларком6 из Лондонского радио. Была чрезвычайно дружна с Клемперером и со Штидри7. Ну, про дирижеров — и великих — расскажу тоже лично. Хиндемита я, конечно, тоже играла в России первая, и он был тоже у меня в гостях. Всё это Ленинград — до 30-го, примерно, года…8 Знаете ли Вы, что Альбан Берг приезжал в СССР и в театре им. Кирова (тогда еще «Мариинском») шел его «Воццек»?!.. — А позже был период, когда общаться с Западом было немыслимо. — Теперь снова! — иначе, и слава Богу! В перечисленных Вами «к исполнению» произведениях странно отсутствует великий композитор Густав Малер??.. Скажу прямо, что без Барбера, Гершвина и Русселя можно бы обойтись… Барбером я интересовалась, поинтересовавшись, — убедилась в том, что это сущая эклектика. Гершвин — музыка, простите, базарная. Это было единственное «пятно» на дивном и сияющем Леонарде Бернстайне, который всех нас очаровал и в том числе меня, и я с ним тоже подружилась! Ему, — Л. Бернстайну, — я ничего о Гершвине не сказала, и времени было мало и, очевидно, у них в Америке это называется «демократизм!!»… Игорь Иванович, надо стараться «отваживаться» на Антона Веберна, Пьера Булеза и Карлхайнца Штокгаузена! Но Вы правы, — не сразу, а то отберут вовсе дирижерскую палочку…

Между прочим, громадные заслуги и безмерно мало отраженные в печати — у покойного Михаила Георгиевича Климова9 (кажется — Ваш мэтр его племянник?), руководителя Капеллы в Ленинграде. Это он нам дал все основное в Бахе, и «Эдипа-царя», и «Антигону» Онеггера, и «Свадебку» (на 4-х роялях играли: я, Шостакович — потом Попов, некий Рензин и моя ученица Маслаковец), и «Пещное действо» Кастальского10, и многое другое…

«4 темперамента» Хиндемита у меня есть и давайте сыграем их! (За это время я не успела дописать Вам письма, но зато успела потерять подарок «авторучку-карандаш» из ГДР.) Итак, продолжаю: буду учить Хиндемита; голоса, даст Бог, за лето мне распишут. — Нашего дорогого Стравинского могу играть: и I-ый концерт (с духовыми), и «Capriccio» и, вероятно, мне пришлет или И.Ф. самолично, или пришлют из Парижа, новый (3-ий, не считая 2-х фортепианных) «3 Mouvements». Очень я люблю I-ый. Но сей оркестровый материал дается только напрокат, «еп location» — бывшие издательства Кусевицкого11 перепроданы одной фирме в Лондоне. Об этом я буду заботиться через тяжеловесную машину здешней Филармонии, они мне это «должны» с этого года, поэтому я и выучила тогда в 8 дней Концерт Стравинского на 2 рояля. И пришлось снять Брамса I-ый, ибо мы с Геннадием [Рождественским] репетировали ежедневно и на Брамса уже абсолютно не было времени. Я ждала партитуры, но потом выяснилось, что это немыслимо, и автор тут ни при чем, ибо это уже не его собственность а — фирмы. Валюта же распределяется весьма заранее и скупо. Если Вы находите сие полезным и надобным, — я напишу тов. Лефлер свои планы и пожелания о киевских моих концертах. Я бы считала желательным приехать дважды, а именно — в 1-м из симфонических концертов — мне играть 2 концерта — I Брамса и один из концертов Стравинского; и обязательно какие-либо или одно — длинное сочинение симфоническое — по Вашему усмотрению (только не Гершвин, прошу!). 6-я сим-фония Мясковского тоже скучновата: что там хорошо — то цитаты12; что его то тускло, как все у него (он был глубоко-порядочен, как человек, и в глубине души знал, сколь мало одарен!.. Но, конечно, — жизнь его и вековечное писание симфоний — своего рода — подвиг!..) И второй раз — для Хиндемита. Поэтому прошу Вас сказать т. Лефлер, что можно и без «сольного» концерта (хотя у меня множество нового, как и старого, конечно!), ибо концерты с оркестром мне интереснее. Я, разумеется, с нею давным давно знакома и отношения у нас — добрые. Как и с Натаном Григорьевичем [Рахлиным], хотя мы, «творчески», говорим, разумеется, на разных языках!.. Зная довольно точно, что я могу, и, зная, что обо мне думают многие за рубежом!!.. — я в то же время знаю и то, что пианистов в СССР много, очень много, что необходим «кусок хлеба» в виде концерта множеству лауреатов и что предпочитают пианистов не старше 30-ти лет, а мне — 60. Но так как дух сильнее материи, я в свои 60 лет и играю — как знаю сама и знает аудитория — как на 30!.. Когда я написала Вам, я не думала, что возникнет переписка на тему о моих приездах, но поскольку она возникла, — лучше довести ее до нормального финала — этих исполнений этих превосходных сочинений! С Вами мне значительно интереснее играть, нежели с Натаном Григорьевичем. Говорить ему сие «в лоб» (как выражался В.Э. Мейерхольд13!), конечно, — незачем. У каждого — свое самолюбие. Я никогда никому не льщу и не лгу. Жесткие вещи в лицо я говорю, когда это, что называется, — «принципиально» необходимо. Вот, видимо, довольно о моих лично концертах. Еще! Все испанское, вся их культура мне чужда, и предложенных Вами этих сочинений я учить и играть не буду. Я так многое люблю и изучаю, что радуюсь, когда что-нибудь исключается!!

Великолепно, что Вы хотите играть «Harmonie der Welt» Хиндемита. А играли ли Вы «Matthis der Maler»? Тоже дивная музыка. Если Вам удастся сыграть I камерную симфонию Шёнберга тоже — Вы достойны всяческой похвалы! — Дебюсси — всегда хорош. Замечательно — «Море». Его умопомрачительно сыграли филадельфийцы (Орманди). Равель — совсем не то уже… Не играйте «La Valse» — это очень плохая музыка… Бриттена этой пьесы не знаю. Кое-что его у меня было и прислал мне сам Паркер14 давно-давно, но играть не захотелось… Приезжала из ГДР «Komische Oper» и великолепная была «Zauberflöte»15 у них, а «Albert Hering» Бриттена — «однодневка», не более того. (М. б. все же его, Бриттена, вдохновит его великий предок — Пёрселл!!..) (Малько мне хвалил его «Серенаду»16.) Конечно, у них в Англии кроме него еще есть только Уолтон. Стоит ли играть Тамберга17. Я слыхала это сочинение у нас на VI фестивале. Почтенное «общее место»… Поскольку бедный Галынин18 тяжко и, м. б. безнадежно психически болен, играть его — дело благородное для его бедняжки-жены и для него самого, когда ему бывает периодами — лучше! — Я на днях буду у Андрея Волконского19. Это композитор самого высокого образца и глубоко образован; до 16-ти лет он жил в Париже, где и родился. Играет и на рояле, чембало и органе как «профессионал». Расскажу ему про Вас. Спрошу, что есть у него для оркестра. Очень советую Вам тогда сыграть. Это замечательно, видимо, ибо я знаю (и играю) его квинтет, альтовую сонату и знаю его сочинения для фортепиано. — Ну, пока достаточно и на эту тему.У меня, увы, пока нет своих лично экземпляров ни «Хроники», ни «Поэтики» Стравинского, — я имею большую привилегию — домашний абонемент Библиотеки Ленина; но учитывая «проделки почты» — я не решусь Вам послать книги, кои у нас нигде нельзя купить… Скоро поедет в Париж один мой добрый знакомый читать некие лекции в Сорбонне, я его попрошу кое-что мне привезти и эти сочинения Стравинского. На днях я дала И. Ф. депешу и сообщила о неполучении тех его партитур из Лондона. М. б. он кое-что пришлет теперь из дому. (Его адрес сообщу Вам, когда получу ответ.) А как Вы писали? (У меня-то адрес точный, от Петра Петровича.) Вряд ли стоит ему посылать наш журнал, где его ругают!.. К чему!? Я ему с Бернстайном послала гравюру Фаворского — подлинную, то есть принесла Бернстайну много, для него лично и общих друзей — Митропулоса и т. д. и Стравинского. Но они, вероятно, встретились лишь недавно, ибо сперва Бернстайн с оркестром был в длинном турнэ на континенте, а потом И. Ф. был полтора месяца во Франции, которую он в I ч. «Хроники» называет своей 2-ой родиной. Он любит все русское. Что у нас вечно и прекрасно? Наша Икона, но ее по почте посылать негоже. У них, всюду за рубежом, имеются великолепные издания о ней… Это трудный вопрос, я сама о нем раздумывала. Поговорим, когда увидимся! Что-то найти, разумеется, можно.

Ваши 2 знакомства с зарубежными товарищами очень ценны. М. б. особенно с тем, кто служит у «Скоттовых сыновей»!.. Это — один из центров мировой музыкальной жизни! Вы сами это знаете. Они же издают мой любимый «Melos». Если бы Вы могли этого человека попросить присылать мне ежемесячно № «Melos»’a, я бы Вам была безмерно благодарна и сфотографировала бы (у нас имеется безупречный специалист по нотному фото) любую партитуру, что Вы захотите, и подарю Вам. Я, конечно, могу совершить сие и без «Melos»a. Но «Melos» — это моя страсть!!! Стоит он недорого, 14 марок ФРГ на год!! Но ГДР (и наш магазин Демократической книги) сего принять, то есть оного заказа — не могут! Очень хорошо, что Вы знаете польский язык и польскую музыку. Я у них была 5 лет назад. У меня там много добрых знакомых: Витольд Лютославский, Ян Кренц, Станислав Скровачевский, Казимир Сероцкий20; с последним я в переписке, ибо играю его; впрочем, играла и Лютославского и других.

Они — очень современны в лучшем смысле сего слова. Есть еще Пендерецкий (м. б., спутала фамилию, но это неважно, долго искать в письмах!) и Котоньский, они связаны по деятельности с Петром Петровичем в Париже (центр «самоновейшей» музыки). Как хорошо, что у Вас есть невеста! И что она одного мировоззрения в искусстве с Вами! Это большое счастье! Сердечный ей от меня привет. Я даю ей право распечатывать мои письма, конечно! Но сообщите мне ее имя и отчество. Наташа и Оксана Холодные — образованные музыканты и прекрасные, много перестрадавшие люди. Я их знала маленькими еще девочками, когда впервые приехала играть в Киев. Они у меня были в последний мой приезд. Передайте им от меня большой привет и таким образом познакомитесь, они любят все настоящее и современное. Кто-то из их друзей был с ними, но я уже не помню — кто! А теперь — всего Вам доброго, до свиданья! Пишите мне. Продолжайте Вашу так превосходно начатую биографию! (Если находите надобным, — передайте приветы тт. Лефлер и Н.Г. Рахлину.)

Искренне уважающая Вас М.В. Юдина 

Владимир Владимирович Щербачёв (1887–1952) — композитор, пианист, педагог, в 1912–1948 гг. преподавал в Ленинградской консерватории. Был близок Юдиной новаторским духом творчества. Воспитал много одаренных композиторов. Имеются в виду композиторы Реваз Кондратьевич Габичвадзе (1913–1999), Вано Рафаилович Гокиели (1905–1972), Григорий Варфоломеевич Киладзе (1902–1962) и Иона Ираклиевич Туския (1901–1963). Александр Данилович Каменский (1900–1952) — советский пианист и композитор. В 1917–1923 гг. обучался в Петроградской консерватории у Ф.М. Блуменфельда и Л.В. Николаева (фортепиано), В.П. Калафати и В.В. Щербачёва (композиция). В 1934–1952 гг. преподавал в Ленинградской консерватории. В 1941–1945 гг. дал свыше 500 концертов. В 1926 г. переложил для фортепиано фрагменты из «Весны священной» И. Стравинского.  Михаил Семенович Друскин (1905–1991) — советский музыковед, пианист. Обучался в Петроградском Институте истории искусств, а с 1922 г. в Петроградской консерватории. В 1931–1932 гг. обучался у Артура Шнабеля в Берлине. Профессор Ленинградской консерватории. Автор монографий о Стравинском, Бахе, Брамсе, Вагнере. Друскин активно поддерживал творческие искания представителей отечественного авангарда. Николай Андреевич Малъко (1883–1961) — дирижер, ученик Н.Н. Черепнина (см. примеч. 4 к письму 722), педагог, профессор ЛГК в 1925–1928 гг. С 1928 г. жил зарубежом, с 1957 г. руководил симфоническим оркестром в Сиднее. Юдина выступала с ним в 1926 г. Эдвард Кларк [1888–1962] — английский дирижер, сотрудничал с С.П. Дягилевым [о С.П. Дягилеве см. примеч. 1 к письму 38]. Фриц Штидри [1883–1968] — австрийский дирижер. В 1933–1937 гг. был художественным руководителем Ленинградской филармонии. Юдина выступала с ним 24 марта 1937 г. Кроме упомянутого, М. Юдина играла Вариации А. Веберна и произведения А. Берга: Сонату ор. 4 и Четыре пьесы для кларнета и фортепиано ор. 5 [с Л. Михайловым]. Михаил Георгиевич Климов [1881–1937] — хоровой дирижер, по словам сотруд-ничавшей с ним Юдиной, — «великий дирижер». Александр Дмитриевич Кастальский [1856–1926] — композитор, хоровой дирижер, регент Синодального хора. «Пещное действо» — хоры XVII в., обработанные Кастальским. Сергей Александрович Кусевицкий [1874–1951] — русский и американский контрабасист и дирижер. Родился в Вышнем Волочке, умер в Бостоне. Обучался в музыкально—драматическом училище при Московском филармоническом обществе. С 1894 г. — контрабасист в Большом театре. В 1905 г. поселился в Берлине, где учился у А. Никиша. В 1909 г. основал Российское музыкальное издательство и в этом же году основал в Москве собственный оркестр. В 1917–1920 гг. руководил симфоническим оркестром в Петрограде, затем переехал в Париж, где в 1921–1928 гг. проходили «Концерты Сергея Кусевицкого». В 1924–1949 гг. руководил Бостонским симфо-ническим оркестром. В своей 6-й симфонии Мясковский использует темы песен Великой французской революции. Всеволод Эмильевич Мейерхольд [1874–1940] — режиссер, в 1920–1938 гг. возглавлял театр, носивший его имя. Подвергшийся нападкам в «формализме» и «антинародности», театр был закрыт, а сам Мейерхольд арестован и расстрелян. Он был знаком с Юдиной. Ральф Альберт Паркер [1892–1964] — американский критик и музыкальный деятель, представитель импресарио С. Юрока в Москве. «Волшебная флейта» [нем.) — опера Моцарта. Сочинение Бриттена «Серенада», соч. 31, на слова английских поэтов написана для тенора, валторны и струнного оркестра [1943]. Эйно Мартинович Тамберг [1930–2010] — эстонский композитор, педагог, профессор Таллинской консерватории.  Герман Германович Галынин [1922–1966] — композитор, ученик Д.Д. Шостаковича и Н.Я. Мясковского. Андрей Михайлович Волконский [1933–2008] — композитор—авангардист, клавесинист, теоретик. Родился в Женеве, где учился у Дино Липатти. В 1947 г. переехал с роди-телями в Москву, в 1950–1954 гг. обучался в Московской консерватории (класс Ю.А. Шапорина]. Стал одним из пионеров возрождения интереса к старинной музыке. В 1965 г. основал ансамбль «Мадригал». С 1972 г. жил на Западе, в основном — во Франции. Умер в г. Экс-ан-Прованс. См.: Елена Дубинец. Князь Андрей Волконский. Партитура жизни. М., 2010. Казимеж Сероцкий [1922–1981] — польский композитор и пианист. Учился в му-зыкальной академии в Лодзи у К. Сикорского по классу композиции и у С. Шпиналь-ского по классу фортепиано. В 1947–1948 гг. совершенствовался в Париже у Нади Буланже. Один из организаторов Международного фестиваля современной музыки «Варшавская осень».

 

М.В. Юдина — И.И. Блажкову 25 февраля 1960 г.

 Москва, 25.11-60

Многоуважаемый Игорь Иванович!

Вчера отправила Вам на адрес Г. Мокреевой большое письмо, а сегодня вот пришло пересылаемое мною письмо Вашей матери. У Вас поистине очень трудное положение: мать у каждого — одна и достойна всяческого почитания… Разумеется, — Вы с Вашей невестой и решите и известите меня — продолжать ли нам нашу переписку и наши планы совместного осуществления новой музыки!..

На днях слушали целый ряд пластинок Антона Веберна. Перед этим можно только преклоняться, безмерно, благодарно, изумленно!..

Всего доброго. Напишите — что решите! Бедная мама, ей хочется покоя и Вашей славы — это понятно!..

М.В. Юдина

Р.S. Однако, тут есть над чем призадуматься. В интеллектуальной гибели Ю. Крем-лёва1 во многом повинна его мать. Эту печальную и длинную историю я знаю хорошо!..

Юлий Анатольевич Кремлёв [1908–1971] — ученик Юдиной, музыковед, придержи-вающийся крайне консервативных взглядов, не признающий творчество Прокофьева и Шостаковича. Профессор Ленинградского института театра, музыки и кинематографии.

(продолжение следует)

Примечания

[1] Публикуется с любезного разрешения автора из трехтомника Блажков Игорь Иванович. Книга писем: в 3 т. / СПб.: Композитор • Санкт-Петербург, 2019.

[2] Строка из стихотворения Николая Рубцова «Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны».

[3]  Герцен А. И. Былое и думы // Герцен А. И. Сочинения: В 9 т. Т. 4. М.: Гослитиздат, 1956. С. 291.

[4] Письмо от 21.08.2007.

[5] За намерение исполнить Стравинского.

[6] См.: Блажков И.И. Стравинский на родине // Стравинский в контексте времени и места: Научные труды МГК им. П.И. Чайковского. Сборник 57 / Ред.-сост. С.И. Савенко. М., 2006.

[7] Интереснейшие характеристики дирижерских интерпретаций Блажкова см. в письмах Я.С. Друс-кина В. Сильвестрову [Яков Друскин. Лестница Иакова. СПб.: Академический проект, 2004).

[8] Эта цель осознана и звучит во многих письмах (см. «планы на будущее» в письме от 15.02.1960 или список произведений для совместного исполнения с М.В. Юдиной — в письме от 11.01.1961).

[9] См. об этом: Elena Zinkevych. Truth and Fiction about the Kiev Fate of Musical Collection of Berliner Sing-Academie // Musikgeschichte in Mittel-und Osteuropa. Mitteilungen der internationalen Arbeitsgemeinschaft an der Universität Leipzig. Heft 14. Leipzig: Gudrun Schröder Verlag, 2013. S. 140–155.

[10] В 1990 году Канадская ассоциация звукозаписи присудила компакт-диску И. Блажкова (за-писи произведений П. Чайковского и Е. Станковича) звание лучшего «Классического альбома» года.

[11] См. об этом: Елена Зинъкевич. Тридцать лет спустя // Зинькевич Елена. Память об исчезающем времени. Страницы музыкальной летописи. Киев: Нора-принт, 2005.

[12] См. интервью с Г. Рождественским в еженедельнике «Неделя», 23.03.1968.

[13] См об этом: Елена Зинькевич. Дирижер и его оркестр (Игорь Блажков) // Зинькевич Елена. Mundus musicae. Тексты и контексты. Киев: Задруга, 2007.

[14] См. письма от 9.03.1961, 19.04.1961, 13.07.1961, 2.12.1961, 22.04.1962 и др. См. также письмо М.В. Юдиной от 6.05.1963, где Блажков рассказывает о том, как официальные круги интерпретировали его многостраничные письма Слонимскому, содержавшие фактологические поправки к книге «Music since 1900».

[15] См. письма от 25.08.1962, 28.11.1962, 5.02.1963 и др.

[16] Под словами благодарности «за все, что ты сделал для меня», с которыми Валентин Сильвестров обращается к Игорю Блажкову (письмо от 5.05.1968) могут подписаться многие.

[17] См., например, письмо В. Сильвестрова от 31.05.1966 («Всё, что обещал, скоро пришлю. Извини, пожалуйста, за мою лень») или Л. Грабовского от 12.10.1967 («…по-твоему, я уделял и уделяю слишком много времени жизненным второстепенным… мелочам — может быть это и так…»).

[18] См., например, письмо Грабовского от 4.10.1963 («Я очень благодарен дорогим друзьям за хлопоты, касающиеся меня. Партии переписаны: мною — альт и виолончель, Сильвестровым — две вторые скрипки, Годзяцким — альт, Ларисой Бондаренко и Вогманом… — контрабас»).

[19] См. автокомментарии в письмах Сильвестрова (от 29.11.1967, 2.03.1968, 18.03.1968 и др.), Грабовского (от 12.10.1967), Денисова (от 1.04.1968), Лятошинского (от 1.11.1967 с анализом своей Пятой симфонии) и др.

[20] См. письма от 12.03.1962 , 24.07.1963, за май — июнь 1964 г. Сейчас, когда восстановлен в первоначальном виде дом Стравинского в Устилуге, нельзя забывать, что во всем этом — и заслуга Игоря Блажкова. На одном из фестивалей, которые с 1994 года ежегодно проводятся в честь Стравинского на Волыни (Луцк — Устилуг), Блажков дирижировал «Свадебкой» (пела «Думка») и прочитал лекцию «Стравинский и Украина» (июнь 2009).

[21] См., например, письмо Блажкова Стравинскому (предположительно за июнь 1964), где он пишет о своих исполнениях и записях произведений Стравинского и планируемых концертах. Многие исполнения Блажковым Стравинского так или иначе освещены в переписке. Но вот еще примеры, оказавшиеся за пределами «Книги»: 16 апреля 1983 года Perpetuum mobile впервые в СССР исполнил «Фанфару для нового театра», Двойной канон памяти Рауля Дюфи, Колыбельную из «Похождений повесы», Эпитафию Эгону Фюрстенбергу; 23 мая 1983 года впервые в Киеве — «Пульчинеллу».

[22] Игорь Блажков собрал и опубликовал книгу о Галине Мокреевой, где представлены ее статьи о Стравинском и аннотации, которые она писала к концертам Блажкова. Среди них — аннотация о «Соловье». См.: Галина Мокреева. Статьи, письма, воспоминания. Киев: Дух i /Итера, 2013.

[23] См. письмо от 27.08.1964.

[24] См. письмо от 29.12.1967.

[25] Частичное осуществление этого замысла — публикация писем Стравинского с комментариями И. Блажкова в сборнике И.Ф. Стравинский. Статьи и материалы. М.: Советский композитор, 1973.

[26] См. письмо от 8.12.2003.

[27] Письмо к Г. Мокреевой от 2.03.1962.

[28] «При всей моей занятости, и озабоченности, и усталости, — если я кому-то не могу ответить сразу, — я пишу коротенькое письмецо, как бы для поддержки в адресате полного доверия и спокойствия. Такой пример подали мне авторитетные для меня люди, университетские мои учителя и друзья» (1.07.1961).

[29] См. письмо от 2.10.1961 (в связи с оценкой Софроницкого).

[30] «Испытания нам с Вами положены!» — эти слова из письма М. Юдиной И. Блажкову (3.06.1962) могли бы стать эпиграфом к биографиям обоих.

[31] Об этом см. также: Игорь Блажков. Встречи с Шостаковичем // Шостакович: Между мгновением и вечностью. Документы. Материалы. Статьи / Ред.-сост. Л.Г. Ковнацкая. СПб.: Композитор, 2000.

[32] См. письмо от 4.04.1975.

[33] Письмо от 27.06.1961.

[34] Письмо от 1.07.1961.

[35] Письмо от 29.11.2001.

[36] Впервые И. Блажкова выпустили за границу в 1989 г. — на гастроли в Польшу.

[37] Письмо от 18.09.1959.

 

Оригинал: https://7i.7iskusstv.com/y2021/nomer6/blazhkov/