(продолжение. Начало в № 5/2021)
По правде говоря, Изабель давненько приглядывалась к Нике. Ни на миг не забывала, что имеет право привести только одного ребенка; дать шанс. А уж потом как случится. Конечно, конкурс велик. Никак не меньше, чем двести пятьдесят миллионов лет назад, когда динозавры боролись за выживание на остывающей планете. Не слишком успешно боролись, впрочем; но с таким объемом мозга какая борьба? Проще окоченеть среди гибнущей зелени на холодной равнине…
Вообще-то Нику можно было взять за руку и подвести к коричневой двери еще полтора года назад, когда она швырнула на пол манную кашу. Но Изабель медлила; да и наблюдала за девочкой издали, поскольку в ту пору не работала няней из чемодана. А много ли разглядишь, сидя на какой-нибудь звезде в созвездии Ориона? Так или иначе, Изабель тогда не стала вмешиваться, но присмотрелась к девчонке. И заметила главное — желтые огоньки в глазах цвета голубой эмали. «Огоньки надо получше прятать, красавица», — подумала тогда Изабель. Ника понравилась наблюдательнице. Девчонка была крепкая, как железный прут, хотя и хныкала по любому поводу, и клянчила, чтобы ее таскали на руках. С приходом Изабель Ника немного притихла. Не потому ли, что увидела в глазах няни те самые желтые точечки — подобные ее собственным? Как-то она крикнула Изабель:
— Эй ты, саблезубая кошка!
— Не выдумывай, — ответила няня. — Если бы я была саблезубой кошкой, сама знаешь, что было бы.
Поразмыслив, Ника не стала уточнять.
Случай на мосту заставил Изабель поторопиться. Сейчас эта дурочка (рассудила няня) примется направо и налево демонстрировать свои возможности. Конечно, я ее предупредила, а толку? Она просто не в состоянии подчиниться требованию, даже если над ее бестолковой головой висит бетонная плита. Да, кажется, и впрямь настал подходящий момент. Коричневая дверь открывается не так уж часто; в конце концов, Ника могла родиться на сто пятьдесят лет раньше или наоборот… И тогда коричневая дверь нипочем не открылась бы, стучись не стучись.
И вот однажды вечером Изабель дождалась, когда Ромка заснул, и бесшумно вылезла из чемодана. Она сдерживала нетерпение, но крышке все равно передались движения няниной души, и чемоданная крышка вдруг сделалась прозрачной, как стекло. Бесполезная глупость — но предметы, точно как и люди, не всегда могут подчиняться доводам рассудка. Эти метаморфозы коснулись и Изабель; она тоже вдруг будто засветилась изнутри, и ее тонкие руки стали издавать слабый стеклянный звон. Все эти признаки заставляют нас поверить, что дело, ради которого Изабель на ночь глядя вылезла из чемодана, было важным и неотложным. Недолго думая, няня взяла Нику за руку и потянула девочку из кровати. Затем, не разжимая тонких фиолетовых губ, отдала несколько распоряжений, и Ника, представьте себе, подчинилась; сбегала на цыпочках в туалет (руки, правда, не помыла); затем чуть ли не бегом оделась, и вот та и другая очутились (легко миновав запертую дверь квартиры) на набережной Бранли, необычно тихой в этот сумрачный час. Да, было очень тихо — Нике даже послышалось, что до нее доносится шелест мелких волн с реки Сены. Одинокий свет фонарей заливал проезжую часть и пустой черный тротуар. На нем беспорядочно валялись несколько огромных желто-оранжевых листьев, словно на улице стояла не весна, а осень. Молча и решительно няня вела девочку за собой в сторону башни, к тому парку, в котором они часто гуляли с Ромкой. Наконец, дошли до скамейки, на которой сидели недавно все втроем. Сели и теперь, причем Изабель продолжала держать Нику за руку.
— Видишь, — сказала няня, — дверь?
Ника кивнула на всякий случай:
— Вижу.
Хотя никакой двери видно не было.
— Смотри лучше, — велела Изабель. Как ей удалось догадаться, что Ника двери не увидела?
— Сразу вон за той скамейкой, под фонарем.
Дверь, действительно, была на месте. Она висела чуть над землей, но таким образом, чтобы было не сложно войти, будь ты даже маленький ребенок. И вот поразительно: именно Ромка (откуда он взялся?) первым перелез через дверной порог и обернулся к ним сонным лицом. Изабель, показалось Нике, не шагнула, а прыгнула к качающейся в воздухе двери, затем выбросила вперед обе руки, чтобы схватить Ромку, но он уже был по другую сторону, и руки Изабель, хотя и вытянулись почти что на метр вперед, стали за границей двери жидкими, как кисель. Такими руками разве что ловить тополиный пух…
— Ника, руку! — сказала няня, не отворачиваясь от качающейся в воздухе двери. И хотя смотрела в другую сторону, голос оглушительно отозвался в Никиных ушах, словно Изабель сидела в девочкином ухе, как раньше в своем чемодане.
— Ну, живее! — командовала няня, пока Ника — без особой, надо сказать, охоты — приблизилась к ней и сунула ладошку в твердую, как железо, руку.
А еще минуту спустя все трое стояли рядышком — но уже по ту сторону странной двери. Парк, окутанный сумерками, теперь казался мутным, словно по траве, деревьям и скамейкам кто-то разлил акварельные краски. Бледные разводы превращали парк и башню, возвышающуюся над городом, в бегущую реку, которая на глазах у Ники и Ромки утекала неведомо куда. Видя, как знакомые предметы отдаляются, превращаясь в бегущую воду, Ромка начал было всхлипывать, но няня легонько прищемила его губы длинными пальцами. А затем сказала:
— Рук не расцепляем. Сами видите, как скользко.
И дети и впрямь увидали, что стоят на сверкающем льду, разбегающимся под их ногами во все стороны света. На льду и надо льдом вспыхивали и гасли искры.
Ника спросила:
— Это каток?
— Еще какой. Если уж покатишься, то тебя никто не поймает. Да никто и не станет ловить, — подумав, прибавила вредная няня.
Ника подметила, что лицо у Изабель хмурое (так оно и было). А по лицу, будто по реке Сене в осенний день, пробегают волны. Но на самом деле это была иллюзия (иначе говоря, Нике померещились эти волны). Не волны бежали по лицу Изабель, а тени, похожие на тени от крыльев огромных птиц. Хотя птиц и не было видно. Вообще ничего особенного видно не было, только блеск и сияние бесконечного льда слепили глаза.
Ромка сказал:
— Мне мама купит машину помпье.
Он вторично попытался заплакать.
Ника сказала необычным тихим голосом:
— Мы сейчас сходим в одно место, а потом мама купит тебе машину.
Перейдя на другую сторону болтающейся в воздухе двери, Ника чуть-чуть изменилась. Теперь стало заметно, что она — старшая сестра, и может, даже сама знает об этом… Ромка плелся за ней и за Изабель и едва слышно хныкал. Пустой сияющий мир, открывшийся их глазам, ничуть не радовал мальчика. Да и не с чего было радоваться. Все трое вдруг как будто очутились внутри гигантского кристалла, который сомкнулся над ними со всех сторон, а они были зажаты внутри, как жуки или бабочки. Но все-таки они продолжали путь в горящем искрами удивительном мире. Наконец Изабель остановилась и велела детям сесть на скамейку. К удивлению Ники, скамейка оказалась из их сквера — темно-зеленая из узких деревянных реек. Когда дети молча уселись, няня сказала:
— Учтите, домой мы вернуться не можем, по крайней мере, сейчас. Зато можем попасть в настоящую волшебную школу.
— Как в «Гарри Поттере»? — спросили оба.
— Нет, это совершенно другая школа. Она находится не на Земле и даже не на ближайших к Земле планетах. Это территория глубокого космоса, где не ступала нога человека — если исключить несколько детских ног, которые тут побывали до вас.
— Только ноги? — шепнул Ромка.
— Ноги, руки, — небрежно откликнулась няня. — Ну и все остальное, конечно. Туфли там или курточки. Короче, дети.
Ника, которая соображала куда быстрее, чем можно было предположить, немедленно спросила:
— А где они теперь? Вернулись обратно?
— Кто где, — тем же небрежным тоном отвечала Изабель. — Может, и вернулись — откуда мне знать? Стать волшебником не так-то легко, — без особой логики прибавила няня.
— А они все стали волшебниками? — уточнила Ника с подозрением.
Тут Изабель рассердилась. Ее губы словно покрылись фиолетовой помадой, а глаза засверкали яркими желтыми огоньками.
— Слушай, — проговорила Изабель, помолчав. — Я ведь не их няня, а твоя и Ромина, верно? Про их судьбу лучше спросить и х няню.
— А где их няня? — хмуро сказала Ника. Она умела быть не только сообразительной, но и въедливой, как клещ.
Ромка крепче сжал руку сестры. Даже усевшись на скамейку, он не выпускал Никину ладонь.
Вместо ответа Изабель нахмурилась и принялась думать. Ее ровные черные брови сошлись над глазами, в которых временно погасли желтые огоньки. Думала она довольно долго, так что Ромка начал ерзать на скамейке.
— Видишь звезду? — спросила Ника брата. Она указала пальцем вверх, и Ромка послушно поднял голову. Небо было темно-синим и слегка поблескивало, как будто его нарисовали Ромкиным новым фломастером со специальными искорками.
Наверху, действительно, горела одинокая рубиновая звезда.
Ромка сказал:
— Может быть, это планета. Планеты, — добавил он, — сделаны из камня.
— Мы потом поедем туда, — сказала Ника. — Я точно не знаю.
Изабель продолжала думать, потом позвала:
— Боло!
Собака вылезла из-под скамейки и села перед детьми. Няня кивнула на Ромку.
— Приглядывай за ним, — велела Изабель собаке. — А сам не высовывайся.
Затем, ничего больше не говоря, Изабель обхватила детей обеими руками, и они оказались у нее под мышками. Тут няня топнула тонким железным каблуком туфли, словно оттолкнулась от сверкающего льда, и все трое, а также невидимый Боло полетели над территорией неизвестной планеты. Полет был низким и довольно медленным — они двигались примерно со скоростью детской карусели. Но даже и такое передвижение было удобнее пешеходного перехода. Да и в голове у Изабель, видимо, находился надежный навигатор — или уж она так изучила дорогу? — но летели они, явно зная будущую цель.
Под летящими проплывали довольно высокие горы, склоны их были гладкие и походили на темное стекло. В этих необычных зеркалах отражались звезды, напоминающие пчел — крупные и желтоватые. Потом они столь же неспешно проплыли над гладким блестящим озером, и няня сказала, вернее, пробурчала:
— Это все для отвода глаза. Еще бы покрыли озеро фольгой!
— У меня есть фольга, — вставил Ромка.
— Это у м е н я есть фольга, — сказала Ника. — Она мне нужна для школы, если хочешь знать. Там осталось два листика или один.
Они еще немного поспорили, но Изабель пригрозила, что заклеит им рты скотчем.
У Ники, да и у Ромки хватило ума не проверять, правдивы ли нянины слова или это обычное предостережение. Оба продолжили полет молча. А Изабель, как капитан корабля, неутомимо смотрела вперед. Наконец на просторной равнине, уходящей в сторону далеких гор, путники увидели пятиэтажное здание, напоминающее многоквартирный дом.
— Не очень-то похоже на школу, — шепнула Ника брату.
Ромка молчал. Он, довольно неожиданно, получил жвачку, которую ткнул ему в руку Боло. Мальчик узнал того по мокрому носу, молча принял жвачку и засунул в рот.
Дом, действительно, мало походил на школу. Но кто знает, какие бывают школы на далеких и неизвестных планетах?
— Не думала, что волшебники живут на съемных квартирах, — заметила Ника.
В доме оказался единственный подъезд, и он открывался безо всякого кода. Достаточно было просто потянуть дверь на себя. Внутри имелся небольшой холл с одиноким зеркалом посередине стены и несколькими почтовыми ящиками.
Ника сказала:
— Это инопланетный дом. На земле таких не бывает.
— Просто ты живешь в привилегированных условиях, — заметила Изабель. — Думаешь, у всех квартиры, как тренажерный зал?
Все трое и Боло, который вылез, хотя его и не звали, проследовали к лифту за витой железной дверью. Изабель нажала кнопку 133, и Ромка, который пока знал только двузначные цифры, сказал:
— Тринадцатый этаж.
— Не тринадцатый, а сто тринадцатый, — поправила Ника. — Вернее, сто тридцать тринадцатый.
— Что за привычка всюду совать нос, — сердито сказала няня.
Они неслись вверх, как на ракете.
Ника сказала Ромке:
— Так высоко, потому что я уже в старшем классе. Ты пока что нет, но потом тоже будешь.
— Ты в старшем классе наоборот, — сказал Ромка. — А я буду наоборот потом в другом классе.
Запутавшись, Ромка замолчал, а затем сделал выговор Боло:
— Смотри под ноги!
Боло с удивлением приподнял шелковистую голову, а Ника хихикнула.
— Приедем на место, тогда будешь хихикать, — высказалась няня.
Ника заметила, что в ее глазах засверкали две желтых звезды. Наконец, лифт остановился. Первым выскочил Боло, затем вышла Изабель, Ника и Ромка. Они очутились в длинном коридоре со множеством дверей.
Ника спросила:
— Там разные классы?
— Там разные звезды, — сказала няня. — И классы, естественно, тоже.
Тут Изабель открыла самую близкую дверь и втолкнула туда Нику и Ромку, сказав:
— Посидите пока. А мы с Боло отойдем по делам.
— Наверное, Боло захотел в туалет, — предположил Ромка, а потом добавил: — Я тоже хочу.
— Туалет за этой дверью, — сказал неизвестный мальчишка, который сидел посередине комнаты верхом на красивом стуле с высокой спинкой. Низкая темная челка закрывала ему лоб и брови, он показался Нике старшеклассником.
— Пойдем, Ромочка, — солидно, как взрослая, сказала Ника.
— Там один туалет, — заметил мальчишка. — Так что кому-то придется потерпеть.
Ника сказала:
— Мне шесть с половиной лет.
На что неизвестный мальчишка довольно равнодушно пожал плечами. Он отбросил свою челку и, прищурившись, оглядел новеньких.
— У меня есть пазлы космического паука, — сказал он небрежно. — У него каждая лапа длиной в полтора световых года.
Вернувшийся из туалета Ромка сообщил, что когда ему было полтора года, он умел переступать сразу три ступеньки.
— Не три, а две, — сердито сказала Ника. Ей не нравилось, что Ромка выставляет себя малышом перед безымянным мальчиком. Между тем тот слез со стула и как бы случайно приблизился к узкому окну. Ника заметила, что предварительно он нацепил на нос очки с зеркальными стеклами.
— У вас тут что, солнечное затмение? — стараясь говорить так же небрежно, как незнакомый старшеклассник, спросила Ника.
— Отсюда не видно солнца, — ответил мальчик, не оборачиваясь. — Другой регион. Не лезь к окну! — вдруг заорал он, увидев, что Ника приближается. После чего ткнул пальцем в какую-то точку на подоконнике, и окно затянуло тонкой, как паутина, сеткой.
— Вообще-то меня зовут Гриша, — сообщил мальчик, повернувшись спиной к окну. — У меня память приближается к девяносто восьми процентам. Почти сто, ясно?
Ника сказала:
— Ромочка, не подходи к окну, — хотя брат сидел на полу около беленой стенки и ни к какому окну не подходил.
— Нас с такой памятью только четверо, — сообщил Гриша. — Я и Макс.
— Я знаю наизусть сто стихов, — сказала Ника.
Наступило молчание.
Гриша спросил насмешливо:
— Ну и где твои сто стихов?
— В голове, вот где!
— Расскажи хоть одно. Только Билли-Бэн не считается.
— Карамель ночных витрин, — тонким голосом сказала Ника. А затем затараторила: — Карамамель, карамамамель, ты едешь в машине ко мне.
— Какая чушь, — заметил Гриша.
— Это ты какая чушь! — закричал Ромка.
Дело шло к тому, что все рассорятся. Но если ты сидишь в одной комнате, а в другую перейти не можешь, лучше не ссориться с соседями. Ника спросила:
— А ты из какого класса?
— Из класса мадам Оранж, — довольно хмуро ответил Гриша.
— А какая она?
— Рыжая, какая же еще. В этой части Вселенной у нее самый насыщенный рыжий цвет. Если, например, из ее гребня вывалится один волос, можно заработать ожог, — с гордостью сказал мальчик.
— А если не трогать? А просто посмотреть?
— Тогда отслоение сетчатки.
— Познакомились? — спросила Изабель.
— Здравствуйте, — сказал Гриша вежливо. Ника заметила, что при виде няни он встал.
Изабель сказала:
— Мадам Оранж задержится. Но имей в виду, про третье упражнение она не забудет. Так что тренируйся.
— Тренируюсь, — мрачно сказал Гриша.
— А какое третье упражнение? — спросила Ника, когда няня увела их из комнаты.
— То, которое после второго.
— Это секрет, — добавил Ромка.
— Сам ты секрет.
Нике было жаль уходить от нового знакомого. Она не успела рассказать ему, что уже два раза красила ногти розовым лаком, а сверху покрывала клеем. Изабель повлекла детей дальше по бесконечному коридору. А когда Ромка устал (устала и Ника), она снова подхватила обоих под мышки и полетела, следуя многочисленным поворотам, к какой-то неизвестной цели. Наконец полет был закончен. Все трое очутились перед узкой, как лаз в стене, дверью и без стука вошли внутрь. В комнате оказалось одно-единственное кресло, развернутое высокой спинкой к посетителям. Над спинкой возвышалась голова, покрытая короткими очень черными волосами. И вот этот невидимый черноволосый сказал (а голос у него был удивительный — как ручей, бегущий по дну далекого горного ущелья). То ли журчал, то ли рычал — такой вот голос.
— Милости просим, — пригласил человек в кресле, по-прежнему не показывая лица. — Пусть дети осмотрятся (а у нас есть, что посмотреть); но предварительно надо подкрепиться — поесть и выспаться.
Ника сказала:
— Я буду пиццу.
А Ромка сказал:
— Я буду пиццу, я буду пиццу.
— Начать лучше вот с этого, — мягко сказал сидящий в кресле и вдруг оказался к детям лицом к лицу. Тут же дети увидели, что у человека очень темная, почти черная кожа, гладкая и блестящая, как показалось им. И по этой коже — по лицу, по рукам — как будто пробегают синие искры.
— Месье Ранди, — сказала Изабель с едва заметным вздохом, — хочет угостить вас золотым грибом. Достаточно откусить по одному кусочку.
Чернокожий человек, улыбаясь, протянул детям блестящее блюдо, на котором лежал одинокий гриб.
— Некрасивый, — заметила Ника.
— Зато полезный, — сказал месье Ранди. Голос его по-прежнему доносился словно издалека, как будто он был здесь и не здесь. Впоследствии няня объяснила, что месье Ранди, действительно, в основном отсутствует, а с посетителями разговаривает только его человеческий костюм — руки, ноги, одежда, голова.
— А где он сам? — спросила Ника с любопытством.
— В лесу, где же еще. Он хозяин волшебного леса.
Ромка спросила:
— Там, где волки?
— Насчет волков не знаю. Но и сам лес хорош. Не скверик у башни.
———-
Хотя Ника и сказала, что гриб некрасивый, все равно пришлось проглотить кусочек. Поморщившись, Ника, а за ней Ромка так и сделали. Мсье Ранди кивнул красивой темно-синей головой. Он внимательно вгляделся в детей, как будто делал им рентген, и одобрительно заметил, что ему все ясно, девочка так и кипит желтыми огнями (я же говорила, вставила Изабель) — а мальчик беленький, как молоко, но это и понятно. Он просто мал, так что этот вопрос решен.
— Рома умеет писать две буквы, — сказала Ника, но мсье Ранди едва взглянул в ее сторону. Но все-таки решил ответить на Никины слова:
— На серой паутине можно написать только одну книжку. Господин паук, спасибо, что ты сплел для нас вселенную и склеил ее красивой жемчужной слюной.
— Фу! — сказала Ника.
— То-то и оно, — загадочно отозвался из своего волшебного леса мсье Ранди.
———-
Ника и Ромка и сами не заметили, как пролетел их первый день в школе. Они получили пиццы, затем их отвели в спальню — совершенно такую же, как дома — и оба отлично выспались, причем Ника была уверена, что все, что с ними случилось, — сон; а Ромка, наоборот, сказал, перейдя на французский:
— C’est vrai (это правда).
На второй день они опять встретили Гришу, который подошел к ним, как к старым знакомым, и небрежно обронил:
— Как всегда, получил высший балл. Я, конечно, не гений (а может, и гений) — но скорость реакции у меня превышает все показатели.
Ника сказала:
— У меня по английскому столько пятерок, что не влазит в дневник.
Гриша не стал оспаривать это заявление, лишь заметил, что в дневнике надо писать невидимыми чернилами, чтобы никакие жулики не воспользовались твоим документом.
— Какие еще жулики?
Гриша объяснил. Всем хочется заполучить повыше балл, разве нет? Ну и вот. Тайным способом завладеваешь чужим дневником, аккуратненько меняешь фамилию… Короче — невидимые чернила всегда пригодятся, — с некоторой поспешностью заключил Гриша. Ника призадумалась. По правде говоря, она могла не бояться жуликов. Не такие уж хорошие оценки были в ее дневнике… Впрочем, рассеянно рассудила она, обложка у дневника была усеяна загорающимися звездочками; достаточно было лишь нажать кнопку на внутренней стороне. Все эти мысли словно унесли девочку из новой школы обратно в дом на набережной Бранли, и Нике опять показалось, что происходящее с ними — сон. Но тут пришла дежурная воспитательница, очень похожая на метрессу из Никиной школы, и сказала, что наступило время прогулки.
— Сейчас пойдем гулять, Ромочка, — сказала Ника брату.
— Никуда я не пойду, — буркнул Ромка, хотя обычно слушался сестру и любил ее общество.
— Если не будешь дышать свежим воздухом — умрешь, — объяснила Ника.
— Захочу и не умру.
— У нас двор получше, чем там, — не очень понятно добавил Гриша.
Но Ромка лишь пуще нахмурился. Он намеревался заплакать и выбирал подходящий момент.
— Ну почему, почему ты не хочешь гулять? — звонко, будто на сцене, вскричала Ника.
Ромка сказал:
— Не хочу в лес, не пойду в лес!
— Тебе же сказали: там не лес, а двор.
— А я видел лес, а я видел лес! — упрямился мальчик.
— Некоторые, — вмешался Гриша, — видят вместо двора лес. И вместо школы тоже видят лес; даже вместо неба лес. Это все из-за нарушений работы зрительного аппарата.
— У Ромы, — сказала Ника, — зрение лучше всех. У меня ОЧЕНЬ хорошее зрение, и у Ромы почти что такое же.
— Ну не знаю, — уступил Гриша. — Но мой друг мне сказал: если видишь лес на месте школы, лучше об этом никому не говорить.
В конце концов Рому убедили погулять ровно одну минуту.
— А потом я поеду домой, — сказал мальчик.
———-
Во дворе оказалось людно и весело. Некоторое время Ника, Гриша и Ромка наблюдали, как стайки детей разного возраста носились по обширной территории. Как это случается и в обычных школах, дети изо всех сил, бегая, отдыхали от неподвижности на уроке. Казалось, еще минута — и кто-то выскочит из собственной курточки или из собственного тела.
— Носятся, как ненормальные, — сказала Ника неодобрительно и покрепче взяла за руку брата.
А Гриша сказал:
— Я, между прочим, умею использовать для отдыха внутренние ресурсы. Могу стоять, как столб, и при этом отдыхать.
К детям подошла девочка — по виду чуть постарше Ники. Она была одета в нарядное платье с разглаженными оборками, красивые каштановые волосы доходили до плеч.
Ника сказала:
— У меня дома тридцать платьев. Они даже в комнату не влазят.
Незнакомая девочка насмешливо поглядела на Нику.
— А ты клади свои платья в золотой орех, — посоветовала она. — Там места побольше, чем в комнате.
Ника помолчала, а потом сказала:
— Надо вначале вежливо назвать свое имя.
— Ну и называй! — с вызовом сказала красивая девочка.
Ника едва приметно вздохнула, но решила подчиниться незнакомке.
— Меня зовут Ника, а моего брата Рома.
— Я сам могу! — влез Ромка и сказал: — Мне четыре года.
Девочка в красивом платье кивнула и вдруг помрачнела. Она уселась на низкую белую ограду, за которой на клумбе стояли высокие цветы, и сообщила, что раньше у нее тоже был брат, его звали Дима, но он не подошел, и ему пришлось пойти обратно.
— Куда не подошел? — спросила Ника шепотом.
— Тебе-то что? Никуда не подошел!
— Кто-то подходит, а кто-то не подходит, — объяснил Гриша. — Чего непонятного?
———-
Ника не сразу заметила, что двор, в котором они очутились, больше всего похож на огромную, медленно вращающуюся карусель. Это выяснилось постепенно, когда Ника решила обойти дворовую территорию. Рядом с ней, держась за руку, шел брат; вторую Ромину руку взяла девочка Даша — та самая красивая незнакомка, с которой Ника едва не поссорилась. Следом, немного волоча ноги, двигался Гриша, так и не придумавший, чем заняться. Тут-то Ника и заметила, что двор медленно-медленно кружится, а земля под ногами очень слабо покачивается, как это бывает во время движения настоящей карусели. Ни Гришу, ни Дашу, похоже, не удивили эти явления; как будто так и надо было — чтобы двор кружился, а за его невидимыми границами вставали и исчезали густые и легкие звездные облака или слабо мерцали далекие созвездия. Ну и ну, подумала Ника. И с сожалением припомнила, что ох и зря она плохо слушала рассказ на уроке по окружающему миру. Уж наверное, там говорили о космическом устройстве; не пришлось бы сейчас понапрасну ломать голову…
Даша спросила:
— У тебя еще не звонил колокольчик?
— Еще нет, — сказала Ника и спросила: — Какой колокольчик?
— В голове, какой же еще.
— У меня нету колокольчика в голове.
— Ты просто не знаешь, — вмешался Гриша. — У всех есть в голове по колокольчику. Ну то есть у всех, кто в школе. А как по-другому всех соберешь?
Ника потрогала лоб рукой. Затем потрясла головой, но ничего не зазвенело. Однако через минуту девочка услышала голос Изабель:
— Бери за руку Ромку и марш в класс. Иди против движения карусели.
Ника хотела спросить, что такое «против движения», но спрашивать было некого, нянин голос пропал. Наверное, сидела в моей голове вместо колокольчика, подумала девочка. Затем взяла за руку Рому и направилось в обратную сторону. «Буду идти, пока не дойду». Тем временем вредный Ромка опять заныл:
— Не хочу в лес, не пойду в лес…
Тяжело с детьми, подумала Ника, а вслух сказала:
— Тут не лес, Ромочка. Ты же видишь.
— А почему паутина на веточках?
Так препираясь, дети дошли до дверей и скоро очутились перед входом в класс. Там их поджидала Изабель, которая теперь выглядела совсем иначе, чем дома. Ее лицо стало темнее и строже, она сняла красивую шляпу с кружевными полями и заколола черные волосы длинной тонкой иглой, которая поблескивала под яркой люстрой. На плечах ее слабо покачивалась фиолетовая накидка, а на руки были надеты желтые перчатки с вышитыми буквами. Наверное, там вышито «Изабель», подумала Ника.
— Молодцы, — сказала Изабель. — Не опоздали. Ты, Ника, идешь на урок, а Рома со мной.
Тут, не дожидаясь ответа, она подхватила мальчика и ловко посадила в красивый просторный рюкзак. Ромка не сопротивлялся, только сказал из рюкзака:
— Хочу печенья.
— Посмотри в кармашке, — ответила Изабель, махнула Нике рукой и удалилась, стуча острыми каблуками.
Ника постояла на пороге, дожидаясь, не пригласят ли войти; но приглашения не последовало, и пришлось войти просто так. В первую минуту девочке показалось, что она — прав Ромка — очутилась в лесу глухом. Путаные серые ветки, похожие на лапы, нависали сверху и со всех сторон. Деревья были высоки и заслоняли небо, а в дырявых гигантских листьях, в длинных серебряных иголках мелькали звезды, словно на лес опускалась ночь. Не сделаю и шага. Без взрослых детям вообще нельзя ходить по лесу, нельзя даже двигать ни одним пальцем. Решив так, Ника замерла и зажмурилась. Это помогло, потому что, когда Ника снова открыла глаза, лес куда-то улетел, а вместо него сделался класс со столами и стульями, — правда, совершенно пустой класс, огромный, как зал. За учительским столом сидела учительница с рыжими, как огонь, волосами — красивая и улыбающаяся. Но Ника довольно быстро смекнула, что улыбка обращена не к ней. Рыжеволосая дама ласково обращалась к кому-то, кто сидел в ее усыпанной блестящими камушками бархатной сумочке. Этого неизвестного она называла «малыш», и Ника подумала, что учительнице негде оставить малолетнего ребенка. «Приходится таскать с собой в сумке». Но скоро выяснилось, что Ника ошиблась, в сумочке сидел не ребенок рыжей дамы, а ее друг. Щелкнул серебряный замочек на сумке, и наружу выпрыгнул прехорошенький стройный человечек — дама называла его Гаричка и то и дело поправляла крошечный пушистый джемпер с изображением свирепого самурая на спине и на животе. Сам человечек не был похож на самурая, но был очень красивым, с мягкими волосами, спадающими на плечи и спинку, в блестящих ботиночках и в шарфе, намотанном вокруг шеи.
Глядя на рыжую учительницу, Ника подумала так: вежливо поздороваюсь и сяду за ближний стол. Если ты стараешься, то нечего прятаться от учительницы.
Но ничего этого девочке исполнить не удалось. Мадам Оранж, налюбовавшись своим Гаричкой, отправила его обратно в сумочку и, широко распахнув светлые глаза, уставилась на Нику. И тут же из ее глаз брызнули две сверкающие стрелы и просвистели слева и справа от Никиной головы. Затем мадам Оранж махнула красивой рукой и наконец-то велела Нике сесть. Голос у учительницы был немного хрипловатый, как будто она была простужена. Ника молча прошла к указанному стулу.
— Что же ты умеешь делать? — спросила учительница без предисловий.
Ника открыла рот, чтобы сказать, что она умеет делать все что хочешь, никому в их школе за ней не угнаться; но подумав, не стала себя расхваливать. У мадам Оранж были очень длинные ногти, покрытые золотым лаком; Нике даже показалось, что ногти помаленьку растут прямо сейчас… В общем она помолчала, скромно опустив голубые глаза.
Мадам Оранж улыбнулась накрашенными губами.
— Может, споешь что-нибудь? — спросила она.
— Ладно, — сказала Ника еле слышным голосом (а ей понравилось быть скромной голубоглазой девочкой).
И вот она встала, немного отошла от стула и принялась напевать песню, которая была на мамином телефоне, только Ника ее забыла, а помнила самое-самое начало: карамель ночных витрин (дальше забыла. Пришлось, как бывало раньше, выдумывать на ходу: ты едешь в машине ко мне, пела Ника красивым тонким голосом).
Мадам Оранж расхохоталась и слегка похлопала в ладоши.
— Карамель так карамель! — наконец сказала она.
Ника проговорила, осмелев:
— Я знаю одну очень длинную песню, мне даже не нужно заучивать, могу петь хоть два с половиной часа.
— Пой, — сказала мадам Оранж и слегка щелкнула пальцами с золотыми ногтями. В лицо Нике полетел ворох хрупких листьев, как будто тысяча серых бабочек наполнили воздух. Не успев сообразить, откуда взялись в школе бабочки, Ника тут и увидела, что она не в школе. Серебристый сумрак обступил девочку, а из этого непонятного полусвета-полутемноты выступили фигуры огромных деревьев, упирающихся в далекое небо. Не испугавшись, но удивляясь, Ника рассматривала диковинки волшебного леса. Самым поразительным показалось далекое небо, поблескивающее, как будто оно было сделано из темного стекла. Как зеркало у Изабель, вспомнила Ника нянино зеркальце, к которому та не давала и пальцем прикоснуться. Т о зеркало горело, как кусок льда под звездами (может, так и было); а вот теперь то же… Под этим слабо светящимся небесным куполом Нике предстояло идти по лесу, потому что уж если ты попал в лес, нет смысла стоять на месте. Ника совсем было решила сделать шага два или три, но мадам Оранж в ее голове прикрикнула:
— Давай пой свою песню!
Ника, которая не знала никакой песни, притворилась, что набирает побольше воздуха. Но мадам Оранж никуда не ушла из Никиной головы; наоборот, даже слегка свистнула, как бы поторапливая девочку.
— В лесу нашлась елочка, — запела Ника, — но потом ее разрубили топором, — немного увереннее затянула она. — Разрубили, повезли, и везли-везли-везли, — тянула время девочка. Мадам Оранж в голове, казалось, слушала.
— Ну, все, — наконец сказала Ника. — Я немножечко забыла, как дальше.
Голос мадам Оранж молчал, вообще Нике показалось, что учительница выскочила из ее головы и улетела обратно в школу. Девочка нахмурилась. Она не знала, что делать в волшебном лесу, а главное, не знала, как найти дорогу домой. Но в целом лес ей понравился, он был немного похож на планетарий, в который они ходили с папой, когда были в Москве. Через огромные ветки деревьев — теперь эти деревья были как будто сделаны из струящегося дыма — сверкали звезды, и их становилось больше и больше. Ника обдумала свое положение. Уж наверное, меня не бросят одну в лесу. Они же отвечают за детей? Иначе папа и мама напишут заявление в полицию, и их тут всех оштрафуют. Но хотя Ника и рассчитывала на вмешательство властей, особой уверенности у нее не было. Волшебный лес под яркими звездами был молчалив и непонятен. И уж совсем не походил на ботанический сад! Нахмурившись, Ника сделала осторожно несколько шагов по тропе. Может, закричать? Но не разбужу ли я диких зверей? Девочка была полна сомнений, однако заплакать ей и в голову не пришло. Какой смысл плакать, если тебя все равно никто не видит?! Надо найти ветку с заостренным концом, вот что. Даже древние люди, говорил папа, с помощью камней заостряли ветки, чтобы охотиться на рыбу в древнем озере. Но ни ветки, ни озера Ника не нашла. Осторожно она проделала еще несколько шагов, продолжая втайне рассчитывать, что какой-нибудь сотрудник выйдет ей навстречу и выведет ее из леса. Но вместо этого Ника кое-что увидела. На длинной ветке огромной, словно сделанной из тумана ели болталась черная шляпа — колпак с широкими опущенными полями, усеянный звездами. Такую шляпу Ника получила в подарок, когда ей было три года; ей тогда очень хотелось побыть настоящей ведьмой, и вот папа привез из Мексики такую шляпу. Но затем случилась беда: Ника надела шляпу на прогулку в парк, но позабыла ее на скамейке. И хотя потом орала целых два часа, чтобы ей вернули колпак, тот так и не нашелся. Улетел в свой ведьминский лес, пошутил папа. Как выяснилось, так оно и было.
Ника несколько раз тянула руку к блестящей черной шляпе, но всякий раз отдергивала ее. Как будто боялась, что у шляпы вырастут зубы. Возьму, да и все, сказала себе Ника, однако шляпа, будто подхваченная ветром, сорвалась с еловой лапы и полетела зигзагами сквозь лесную чащу. Ника, не успев ни о чем подумать, кинулась следом. Это моя шляпа, это моя шляпа, мне ее подарил мой папа, я была настоящая ведьма и укусила Викторчика, чтобы он не плевался! Неизвестно, сколько длилось преследование. Никому невдомек, как трудно поймать шляпу, когда та несется от тебя прочь через волшебный лес. Эта гонка привела девочку на берег неизвестного озера. Над гладкой, слабо светящейся водой плыл туман, а на краю сбегающего к воде берега лежала черная шляпа. Она как будто прилегла отдохнуть. Нике пришло в голову, что завладеть шляпой можно хитростью. Так частенько поступали герои сказок или мультиков. Но она никак не могла придумать подходящую хитрость. И вот наблюдала за беглянкой издали, делая вид, что та ей ничуть не интересна. Наконец Ника решилась. Подошла к шляпе, приговаривая:
— Все равно папа сказал, чтобы я не потеряла шляпу.
И вот Ника подошла, протянула левую руку и схватила шляпу, но та не зевала. Вдоль широких полей показались острые желтые зубы — потом Ника уверяла, что зубов было не меньше ста, хотя на самом деле их было только три — и попыталась куснуть девочку за руку. Не успев подумать что к чему, Ника выставила вперед указательный палец правой руки и ткнула хищницу. Удар пришелся в колпак, и там тут же появилась дырка с рваными тлеющими краями, как будто палец девочки состоял из огня. Шляпа немедленно отлетела на безопасное расстояние, некоторое время покружилась над берегом, а затем поплыла через озеро в туманный лес. Ника же уселась на холодную траву и заплакала — от боли в руке, а еще больше — от обиды.
— Плохо, — сказала в ее голове мадам Оранж. — Никуда не годится.
— Она меня первая укусила, — хмуро сказала Ника, вспомнив, очевидно, инцидент с Викторчиком.
— Естественно. Почему бы ей тебя не укусить, если ты стоишь и ничего не предпринимаешь? Даже про палец вспомнила в последнюю минуту. А могла еще в лесу поманить эту нахалку волшебным пальцем, и она как миленькая села бы тебе на голову.
— Я не знала.
— Если у тебя палец из желтого огня, то уж наверное ни к чему стоять и ждать, кто съест тебя на лесной полянке, — сказала насмешливо мадам Оранж.
Только тут Ника заметила, что она больше не сидит на холодной траве. А сидит на твердом стуле в огромном классе. Рыжая мадам Оранж что-то ищет в своей блестящей сумочке — уж не маленького ли своего дружка? А за окнами не вечер, как был в лесу, а день, и в окне видны огромные легкие облака.
———-
До самого вечера Ника не видела Изабель, не видела и Ромку, и Боло. Но перед тем как отправиться спать в свою комнату, Ника заметила в конце коридора край фиолетовой накидки и обрадовалась, как сумасшедшая.
— Изабель! — завопила она изо всех сил. — Подожди меня!
И бросилась по коридору, стараясь настигнуть няню. Но та и не думала убегать. Наоборот, стояла и вроде бы поджидала Нику. К тому же девочка сразу заметила, что Изабель, словно случайно, приложила ко рту руку в перчатке. Сквозь перчатку проступали красивые перстни, и желтый, самый крупный, горел, как звезда, чуть ли не освещая темный коридор.
Изабель, впрочем, тут же отняла руку ото рта и сказала, что ни к чему кричать. У нее, добавила она, настолько отличный слух, что она слышит даже разговоры рыб.
— Я была в океанариуме, — заметила Ника. — Но там рыбы ничего не говорили.
— Много ты знаешь. И потом, ты ведь была по эту сторону, не в воде, верно? А стекло приглушает звуки.
Ника затараторила:
— Где Ромка? Я не хочу больше в лес, она меня укусила, я дома забыла фломастеры!
Тут няня опять поднесла палец к губам. Затем сказала:
— Рома сейчас в детской комнате. Ему надо привыкнуть.
— Я тоже хочу в детскую комнату! — позабыв, что надо говорить шепотом, крикнула Ника. — Тоже хочу привыкнуть.
— Тебе туда не попасть, — просто сказала Изабель. — Там дверь только для детей не старше четырех лет. У тебя туда не влезет голова. А Рома там ненадолго, — добавила няня. — Посидит, и пойдет домой.
— А я?
— Тебе надо учиться.
Тут няня осторожно повернула Нику к себе спиной и втолкнула в комнату. Дверь без звука затворилась, и Ника очутилась в своей комнате, но не одна. Выяснилось, что в комнате теперь стоит двухэтажная кровать, а на нижней сидит, поджав ноги, неизвестная девочка.
— Я твоя соседка, — сказала она вежливо. — Меня зовут Юмико.
— Меня зовут Ника, — сказала Ника. — А кто будет спать наверху?
Юмико пожала плечами. Они у нее были такие узенькие, словно это была не девочка, а кукла. Ника уселась рядом на край кровати.
— Я в лесу не боялась, — сказала она. — Если боишься, волк сразу учует, — прибавила Ника без особой уверенности.
Юмико кивнула, потом сказала:
— И волк, и ведьма. Их в лесу миллион.
— А где они живут? — спросила Ника, замирая.
— Везде. Валяется на дороге какая-нибудь ветка, или старые листья, или мягкий мох, а потом закрутит их ветер и слепит в комок, и комок покатится по дороге — и будет катиться, катиться, катиться…
— А потом?
— Потом у него вырастут руки и ноги, вот тебе и ведьма. У моей бабушки ведьма вылезла из помойного ведра.
— Она что, мусор не выбрасывала? — спросила Ника.
— Бабушка вязала для меня шарф и не успела выбросить мусор. А там завелась ведьма. Она вылезла и проткнула носом бумажное окно.
— А зачем окно бумажное?
— Чтобы ветер не дул, зачем еще.
Ника сказала:
— Мне уже шесть лет. Я завтра домой поеду.
— Никуда ты не поедешь. Только если тебя не выберут.
Ника сказала на всякий случай:
— Меня выберут, выберут, выберут! А куда?
— Если тебя не выберут, — объяснила Юмико, — тогда поедешь по дороге, засыпанной листьями.
— Какими еще листьями?
— Это так говорится, для красоты, — сказала Юмико. — Вообще-то, если тебя не выберут, ты умрешь.
— Не умру! Я знаю один способ, я даже божью коровку оживила, а она уже засохла.
— Да? — удивилась Юмико.
— Да, она засохла, а потом я сделала этот способ, и она пошла по полу ножками до самого окна, а потом уже заснула на зиму, — врала Ника, охваченная вдохновением. Ей и дальше хотелось врать и врать, лишь бы позабыть сказанное Юмико.
Выслушав Нику, девочка объяснила:
— Твой способ не поможет. Если человека съесть, он второй раз не оживет. Не будет больше ни девочкой, ни собакой, ни растением. Он будет никем.
Нике хотелось задать Юмико вопрос, даже сто вопросов. Но она вдруг увидела, что Юмико закрыла глаза и спит. Сидя, с ровной спиной и неподвижными руками и ногами. Как будто приняла таблетку сна. Ну уж нет, сказала Ника, меня никто не съест. Юмико все выдумала, чтобы я пустила ее лечь на верхнюю кровать…
Ника вдруг заплакала и плакала довольно долго. Затем встала и взяла с подноса на тумбочке банановый йогурт и печенье. Там еще что-то стояло в накрытой тарелке; наверное, котлета из рыбы, подумала Ника и не стала поднимать крышку. Когда йогурт был съеден, девочка залезла на верхнюю кровать и почти мгновенно заснула.
(продолжение следует)
Оригинал: https://7i.7iskusstv.com/y2021/nomer6/vetrova/
