(Для читателей старше 18 лет!)
Пламенным поллюционерам посвящается
1
ЗАНИМАТЕЛЬНАЯ ФАЛЛОФИЛОЛОГИЯ
«Для чистых всё чисто…»
(Из послания апостола Павла Титу)
«Все мы филологи»
Анна АХМАТОВА
(по воспоминаниям, в ответ
на извинения в употреблении мата)
Филологи не оставляют своим вниманием русский мат. Чем не академическая тема? Когда я был студентом МГУ, у нас ходили легенды о Е.М. Галкиной-Федорук, авторе вузовского учебника русского языка, о том, что она будто бы защитила диссертацию о русском мате и могла зафигачить такой матерный загиб, что простые работяги падали в обморок от неожиданности и восторга. Примерно такие же легенды ходили об этнографе Нине Ивановне Гаген-Торн. Т.В. Ахметова в 60–70-е гг. в обстановке строжайшей секретности защищала кандидатскую и докторскую диссертации по обсценной лексике. В 90-е она выпустила книгу на эту тему.
Одним из первых справочников русского мата был рукописный, не потерявший и сейчас своего значения «Словарь *блематико-энциклопедический татарских матерных слов и фраз, вошедших по необходимости в русский язык и употребляемых во всех слоях общества…», якобы составленный согласно намекающим инициалам господином Барковым. (Разумеется, Иван Барков тут совершенно ни при чем, просто его имя сделалось нарицательным и на него, как на вешалку, цеплялись и цепляются все тексты со срамной лексикой.) Словарь хранится в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки в списке, датированном 1865 годом.
В начале XX века знаменитый российский профессор И.А. Бодуэн-де-Куртене (потомок королей, потрясающая, легендарная личность, достойная отдельного восторжественного повествования) подготовил свою редакцию «Словаря живого великорусского языка» Владимира Даля, дополнив его среди прочего бранной лексикой. За свою дерзость учёный был подвергнут фарисейской критике. В советский период словарь в этой версии не переиздавался. Зато в «лихие девяностые» вышло репринтное издание данного труда, как и вообще, подобно грибам после дождя, начали «вылезать» разнообразные и далеко не всегда качественные исследования обсценных кладовых «великого и могучего». Многие такие книги имеют больше общего с порнографией, нежели с лексикографией, и нацелены были скорее на коммерческий успех, а не на вклад в науку.
В середине XX века в Германии вышел «Этимологический словарь русского языка» Макса Фасмера, включавший в себя обсценные лексемы (удаленные из советского издания 1986 г.).
В Америке начиная с 70-х гг. прошлого века регулярно выходят словари русского мата.
В 1977 в России появилась научная монография В.И. Жельвиса «Поле брани. Сквернословие как социальная проблема» (переиздана в 2001), позднее — работа В.Ю. Михайлина «Русский мат как мужской обсценный код: проблема происхож-дения и эволюция статуса».
В российских толковых словарях постперестроечного времени (Толковый словарь русского языка С.И. Ожегова, Н.Ю. Шведовой, Большой толковый словарь русского языка С.А. Кузнецова) стали фиксировать бранную лексику типа «фиг», «херня», херовина», а также «субстандартные» значения общеупотребительных слов вроде «давать» или «кончать».
В начавшем выходить в первые годы XXI в. 12-томном словаре Алексея Плуцера-Сарно (это такой двухметровый еврей, густо обросший волосами, бородатый, сам похожий на огромный член, филолог, идеолог и худрук арт-группы «Война») содержится 10 тысяч матерных слов и выражений. Только на букву «х» 1,5 тыс. выражений. Вот это настоящий русский язык во всей своей красе, не замутненной никакими западными влияниями. ГУЛАГ способствовал ему во многом к украшенью, ведь именно в советские годы матерная лексика и фразеология получили наиболее бурное развитие.
Интересно, что записные патриоты не любят русский мат, хотя что может быть более национального, чем этот слой народной речи?! Напротив, космополитическая интеллигенция разнесла его по всему миру.
Теперь мат приравняли к мелкому хулиганству, его «запикивают» и забанивают, но от этого, как мы знаем, он только крепчает.
Если, например, немецкая брань в основном сосредоточена на процессе дефекации, в русском сквернословии доминирует сексуальная образная составляющая. Еще одна особенность русского мата — то, что он строгое табу (у немцев это не совсем так, поэтому какое-то время назад, как писали газеты, суд отказал в удовлетворении иска женщине, пожаловавшейся на чиновника, который заявил ей: «Leck mich am Arsch» («полижи мне задницу»), на том основании, что это выражение встречается у писателей, в частности у Гёте). Русский матерщинник, нарушая табу, не обязательно думает о сексе, для него мат — не вербальная порнография, а скорее хулиганство, озорство, лихость, особое художество и, не побоюсь этого слова, выражение внутренней свободы.
***
Знатоки спорят по поводу количества основных бранных корней: от 3 до 35, и нужно ли в группу обсценной лексики включать такие не вполне приличные слова, как «жопа», «дерьмо» и т.п. Но ясно, что ядро русской матерщины составляет триада: «х*й», «п*зда» и «*бать». Это, так сказать, три кита русского срамословия, что подтверждается их невероятной словообразовательной активностью, огромным количеством производных лексем и эвфемизмов. Подумать только, всего из трех корней образуется несколько тысяч слов, в то время как все остальные обсценные единицы вместе взятые имеют лишь несколько сотен. Одни и те же корни с помощью разнообразных суффиксов и приставок способны передавать прямо противоположные значения (это называется энантиосемия); попробуйте объяснить, почему «за*бись, ох*енно, п*здато» — это «хорошо», а «х*ево, у*бищный и п*здец» — «плохо».
В прошлом, возможно, еще более употребительными были «елда, елдак» и «манда», но сейчас их активность сравнительно снизилась. Кроме того, к нецензурным относят такие слова, как «блядь, муде, секиль (секель), поц, молофья (малафья), дрочить, залупа, пидор, гондон (гандон), хер, куна, срать, ссать, бздеть, пердеть, дристать, говно (гавно), целка, трахать, харить, минет, блевать» и др. На них, как на опорах, держится заборно-туалетный фольклор так называемого «русского мира».
2
ВНАЧАЛЕ БЫЛ СЕКС
«Я не знаю вопроса, но секс — это точно ответ».
Вуди АЛЛЕН
В Советском Союзе, как известно, секса не было. Россия-матушка другое дело. Знаменитый собиратель русских народных сказок и прочего фольклора А.Н. Афанасьев (1826–1871) в своем труде «Поэтические воззрения славян на природу» провозглашал, что в архаической культуре обожествлялась производительная сила природы. Отсюда проистекала и сакрализация гениталий. Язычники на Руси устанавливали с Матерью-Землёй и Горней Высью половую связь. Не случайно сеяли зерно, как правило, мужики, зачастую в голом виде, дрочили член перед посевом, орошая сырую землю своей кончей (спермой). Во время засухи бабы задирали подолы, демонстрируя Небесам свои прелести, дабы верховное божество, возбудившись, пролило на землю благодатный дождь.
Многие праздники были связаны с пробуждением природы от зимнего сна, потому земледельцы веселили её как могли, предаваясь пьянству и оргиям. Обнажившись, человек становился как бы ближе к природе и мог таким образом воздействовать на неё. Русские народные бытовые обычаи отличались непринужденностью: девственность не ценилась, инцест не был исключением. Блуд являл собой священнодействие и потому никак не искоренялся, несмотря на все усилия христианской церкви, объявившей греховным соитие без цели чадородия. Многочисленные посты, праздничные и постные дни оставляли на секс лишь 50 дней в году. Но зато уж в эти периоды (особенно на Ивана Купалу и Масленицу) народ оттягивался не по-детски, предаваясь зачастую свальному греху. Особенно популярны были совокупления в природных водоёмах и в банях, посещаемых по принципу «заодно и помоемся». Баня вообще олицетворяла ад: жар, пары, голые тела. Не случайно это было единственное место, где никогда не висели иконы. Выходить из бани полагалось, пятясь, т.е. спиной вперед, а, придя домой, следовало ритуально омыться. Только во второй половине XVIII в. Екатерина Вторая запретила использование общих бань, повелев строить раздельные мыльни для мужчин и женщин.
В пушкинское время, пишет Ю. Лотман, мораль народная и дворянская уже сильно разошлись. В деревнях девушка могли свободно гулять до замужества, но после свадьбы обязана была хранить верность: она становилась как бы собственностью мужа, и всякий намек на неверность воспринимался как покушение на его имущество. В дворянских семьях, напротив, девицы хранили невинность до брака, но затем адюльтер вполне допускался, лишь бы не было широкой огласки. А.С. Пушкин, как известно, имел в молодости репутацию «ходока» по чужим женам. Граф Воронцов в Одессе терпеливо переносил отношения опального стихотворца со своей женой, как и прочие его выходки, пока не разразился публичный скандал, и только после того постарался избавиться от «нашего всего». Сам же поэт позднее почему-то не очень мирился с ролью обманутого супруга.
Русский секс оставался сокровенным островком свободы в океане официального ханжества. А русский мат стал своеобразной сублимацией русского секса, кукишем, который всегда найдется в кармане русского человека. Фольклор просто переполнен сквернословием. Многие обряды включали в себя матерное сопровождение. Особенно — связанные с плодородием почвы или свадьбой. Например, когда юная жена переезжала в дом мужа, родственники провожали её так называемыми соромницкими песнями.
3
РОДИНА-МАТ ЗОВЁТ
«Наконец из Кенигсберга
Я приблизился к стране,
Где не любят Гуттенберга
И находят вкус в говне.
Выпил русского настою,
Услыхал «*бёну мать»,
И пошли передо мною
Рожи русские плясать».
Н.А. НЕКРАСОВ
«Как на Руси строят заборы?
Сначала пишут слово «х*й», а потом
к нему приколачивают доски».
(Старый анекдот)
«В общественных парижских туалетах
есть надписи на русском языке».
Владимир ВЫСОЦКИЙ
Здесь русский мат, здесь Русью пахнет. Где матерятся, там родина. Русскому человеку без ругани никак нельзя, это у него заместо глотка свободы или хорошего пинка под зад. Без «*баной матери» в России никакое дело не спорится, отмечал еще Владимир Даль. Матюки поднимают в атаку, возводят плотины, расщепляют атом, лечат людей. Мат не подведет, не обманет, в России всегда «п*здят чистую правду». Вот и несем мы его как знамя по всему миру почище другой эпидемии. Так, английский язык США эмигранты из России «обогатили» ругательством mother fucker как калькой русских матов, а уже оттуда переселилось оно в Европу, и не только. Порой услышать можно и прямо русские матюки из уст всякой неруси. Например, один мой знакомый рассказывал, как в какой-то арабской стране увидел группу молодых женщин, которые говорили что-то по-арабски, но время от времени от них раздавалось «*б твою сестру». Моему знакомому показалось, что он ослышался или, может быть, какие-то арабские слова просто внешне похожи на русские. Решившись, подошел, спросил, знают ли девушки русский язык. Оказалось, что да, они учились в своё время в Москве, а выражение это то самое, просто «мать» они заменили на «сестру», потому что мать в их культуре оскорблять нельзя.
Армянский дедушка Сергея Довлатова имел в запасе страшное проклятие, которого все тем сильнее боялись, чем меньше понимали его смысл. Когда дедушка сердился, он грозно изрекал «АБАНАМАТ», и все застывали как громом пораженные. Что значил этот «АБАНАМАТ», Сергей понял только через много лет.
Немецкие школьники, получив в последние годы русскоязычных одноклассников, хорошо усваивают русские матерные термины в качестве языка межнационального общения.
***
В источниках XV–XVI веков можно найти множество русских топонимических названий, звучащих на наш слух крайне неблагозвучно. К примеру, волости Елда и Залупицы, деревни Мудищево, Х*иково, *бшино, речки Бл*дейка, На*буха, П*здюрка, ручей П*здомой, а также Мандинский путь, Говейнов заулок и Бл*дейский отвершек (овраг) и множество подобных. Не обязательно такие названия свидетельствуют о склонности русичей к сквернословию. Просто тогда мыслили буквально и вещи называли своими именами. Земля уподоблялась человеческому телу, и названия часто обозначали члены или отправления этого тела. Горы могли восприниматься как «титьки», скалы — как пенисы, овраги — как vulva — «ад кромешный». Многие названия образовывались от личных имён, стало быть, существовали достойные люди с именами типа Мудыня, Дрочила или Х*янок. От подобных прозвищ позднее образовывались и фамилии вроде Сукин, Дристунов, Сиськин, Семихренов, Мохнатожопов. Обозначение человека или места скверным именем могло служить оберегом от нечистой силы или иметь иное тайное магическое назначение. Тем не менее в конце XVIII в. указами свыше было приказано поменять позорные топонимы на более приличные. А сразу после революции люди получили право свободного выбора фамилии, однако до сих пор некоторые антропонимы, кажущиеся обыкновенными, могут скрывать обидный смысл, Просто корни, от которых они произошли, оказались забыты, например, Шулятьев (от «шулята» — старинное название яичек, мошонки), Огузов, Гузеев, Вислогузов — от «гуз, гузка» — «зад, ягодицы», Стегнов (от «стегно» — «пах»), Ядров («ядра» могло значить «яички»), Малафеев (то ли от др.евр. имени Малахий — «посланник Божий», то ли от «малафьи» — «спермы, кончи»). Иные фамилии произошли от эвфемизмов, заменяющих срамное слово: Шишкин, Булдаков, Хренов, Плешаков, Плюшкин (от «плешь, плюшка» — «головка полового члена»). А такие фамилии, как Козлов, Петухов, обидный смысл приобрели уже задним числом в свете современного уголовного жаргона.
4
МАТ В ТРИ СЛОВА
«*б твою мать!» — сказал граф и грязно выругался.
Слово «мат» имеет несколько значений: это и шахматный термин, и цветовой оттенок — «отсутствие блеска, глянца»; циновка и атрибут гимнастического зала, а в нашем смысле его обычно возводят к слову «мать», хотя есть и другие версии: якобы исходный смысл слова «мат» — «голос» («кричать благим матом»), но это более чем спорно.
Знаменитую коренную формулу русского мата «*б твою мать» зафиксировал в XVI веке знаменитый иноземец, дипломат и путешественник Сигизмунд фон Герберштейн. Он сообщал по-латински, что русские ругаются так: «Canis matrem tuam subagitet“ («мать твою пёс *бёт»). Таким образом, мы видим, что в современной версии трёхчленного ругательства по сравнению с классической выпадает слово «пёс». А этот «пёс» как раз многое может нам объяснить. В интер-претации Б.А. Успенского наше трёхчленное ругательство — осколок старинной общеславянской мифологической формулы pesъ jebъ tvoju matь, т.е. «ты — пёсье отродье, сукин сын», где «пёс» выступает псевдонимом чёрта. «Иди ты на х*й!» тоже является эллипсисом (т.е. фразой с пропущенными словами) выражения «Иди ты к черту (псу) на х*й!» (Подобные выражения встречаются в некоторых славянских языках.) Первоначально такие обороты служили заклятиями против всяческих неприятностей, а потом стали переноситься на несимпатичных людей и означают в принципе то же самое, что и простое пожелание идти к чёрту.
Требование же идти в п*зду является, в сущности, вовсе не пожеланием сексуальных развлечений, а напутствием в могилу («иди в п*зду на переделку»), т.е. вернуться туда, откуда явился на этот свет. Другим проявлением такого же понимания является прибаутка, произносимая в ответ на всяческие упреки: «Какой уж есть, не обратно же лезть!». Вспоминается и девиз российских гинекологов: «Стоим на страже тех ворот, откуда вышел весь народ».
Есть и альтернативная теория. В духе Зигмунда Фрейда она утверждает, что в основе ключевой матерной формулы «*б твою мать» лежит эдипов комплекс. Якобы некий предок славян однажды убил своего отца и стал жить со своей матерью. Ну это, знаете, ничем не подтверждаемая эротическая фантазия.
5
ОТКУДА ЕТЬ ПОШЕЛ РУССКИЙ МАТ
Трудно нам винить чужих,
Русский мат — от нас самих.
То. что делается с нами,
И творится через нас,
Только русскими словами
Можно выразить подчас.
Виктор АЛЬБ
Исследователи различно толкуют истоки русского мата. Иные стыдливо отвергают славянское происхождение срамных слов, ведя их родословную от татар, монголов, «чухни», «жидов» или китайцев. Другие же, наоборот, подчеркивают уникальность, богатство и выразительность этого слоя речи, усматривая в нем тайное оружие, «залог всех наших побед». С последним, конечно, не поспоришь.
Русский мат древнее самого российского государства. В его основе лежат древние славянские и индоевропейские корни (что, конечно, не исключает более экзотического происхождения отдельных лексем). Вот берестяная грамота из Старой Руссы, датируемая XII веком, т.е. еще до татаро-монгольского нашествия (а в новгородской земле ига вообще не было): «Якове брате, *би лежа, *бехото, аесово» («Яков, брат, не выпендривайся, похотливый сователь яиц»). И таких величаний полно в этих оригинальных памятниках древней русской письменности. Так что нефиг валить всё на проклятое татарское иго!
***
В старину на Руси для обозначения мужского полового органа использовали слова «уд» и «кур». (В одном из древних документов автор жаловался, что обидчик ему «тайное удо в рот сулил».) «Уд» как слово родственно «удочке» и как предмет чем-то ее напоминает. А «кур» исходно означало «мужа курицы», то есть петуха (помните выражение «попасть как кур в ощип»?). Похож кур на член с яйцами (в английском тоже cock — «петух» и «член»); соответственно «курва» — «курица» и женский половой орган. (Возможно, немецкое Hure происходит от этой славянской курвы-курицы.)
Слово «х*й» в письменных источниках появляется в XVII в. Происхождение этого слова покрыто мраком. Большинство славистов связывают его со словом «хвоя» (что-то такое торчащее и колючее). В праславянском языке это слово означало «шишка», «отросток», «побег», «хвост». Сравните латинское penis и немецкое Schwanz, обозначавших исходно «хвост» и только в переносном смысле мужской детородный орган. Встречается и объяснение, что это, мол, субстантивированная форма повелительного наклонения глагола «ховать» по аналогии с «совать — суй, ковать — куй». Дескать, «спрячь подальше своё хозяйство и не свети им на людях». Версия вполне в духе фонвизинского Митрофанушки. С ней связана легенда, будто бы это объяснение сымпровизировал В.А. Жуковский, когда его воспитанник, будущий император Александр II, спросил о значении слова из трех букв, увиденного им на какой-то стене или на заборе. За проявленную находчивость отец любознательного ученика, действующий император Николай I, якобы наградил поэта шкатулкой со словами: «Х*й ее поскорее в карман».
С другой стороны, есть немало версий импортного происхождения этого названия. Похожие по звучанию и значению слова есть в китайском, тюркских и других языках. Откуда же взялся «х*й»? От скромной хвоинки или чего-то более экзотического? А х.. его знает. Сходство может иметь тысячи объяснений без возможности окончательного доказательства, так что не будем умножать сущности без необходимости, как завещал нам брат Оккам. Любителям же псевдонаучных и эзотерических объяснений, выковыривающим из носа свои глубокомысленные гипотезы, можно предложить в качестве пародии такую оригинальную версию происхождения слова «х*й»: Х — это Х-хромосома, символизирующая женское начало. У — это У-хромосома, символизирующая мужское начало. Буква «й» — начальный звук праславянского слова «jebti». Таким образом здесь оказывается зашифрован процесс воспроизводства человека. Чем не глубокая теория? Во всяком случае не хуже иных прочих. Дураков много, и все умные.
Частица «хули» предположительно произошла из «х*й ли».
Если пенис — это член скромных размеров (есть даже такая частушка: «Я дала интеллигенту прямо на завалинке. Девки, пенис — это х*й, только очень маленький»), то для обозначения большого мужского достоинства использовались теперь полузабытые «ялда», «елда» и «елдак». Есть много разноречивых объяснений корня этих морфологических словесных вариантов. Мне лично больше нравится версия происхождения его из ивритского jold — «маленький ребенок». Эдакая персонификация этого органа, а может быть, намек на детородную функцию.
Сфера половых отношений в христианской культуре постоянно подвергалась ограничениям и стыдливым умолчаниям, поэтому объявленные бранными слова нуждались в замене эвфемизмами, а те с течением времени сами становились неприличными.
Происхождение слова «хер» в его матерной ипостаси вполне прозрачно, поскольку хорошо прослеживается в письменных источниках. Первоначально это сокращение от «херувим» использовалось как обозначение буквы «х» в церковно-славянском алфавите. Поскольку сия буква представляет собой две диагонально пересекающиеся черточки, слово «похерить» означало «перечеркнуть крест-накрест». Еще в XVIII в. это слово служило для замены срамного «х*я» просто потому, что начинается на ту же самую букву. Вспомним «Опасного соседа» Василия Пушкина (дяди «нашего всего»): «Херы с покоями сретались по углам». Ну а позднее, конечно, настала очередь «хера» примкнуть к рядам срамной лексики. (Как только слово «покой» не стало матерным?!)
Слово «хрен» тоже охотно используется в качестве дублера основного термина как в силу своего начального звука, так и ввиду сходства означенного корешка с подразумеваемым органом.
«П*зда». Слово связано то ли с «писькой», то ли с тем же мифологическим «псом». По свидетельству знаменитого исследователя В.Я. Проппа, в фольклоре отражены представления о «зубастой вульве», с которой мужчина должен бороться во время дефлорации.
«*бать» восходит к индоевропейскому jebti, что первоначально означало «бить, ударять», а также «вступать, вторгаться». Сравните по семантике с эвфемизмами «трахать, грохать, пороть, драть, дрючить, долбить, вбивать, валять, жарить, чпокать, потрошить» и мн. др. Идея насилия над женщиной заложена и в синонимах типа «натягивать, скоблить, вставлять, засаживать, впендюривать». В западнославянских языках jěbati имеет значение «ругать, проклинать».
Урезанная форма нашего глагола «еть» может по сходству пересекаться со словом «есть», а отсюда метафорически — с «жевать», «употреблять», «попробовать», «отведать», «поиметь» и, конечно, библейским «познать» (помните, познание добра и зла в Библии заключалось для начала именно в поедании запретного плода).
Слово «блядь» до XVIII века употреблялось свободно, его связь с «блудить», «заблуждаться» очевидна. Ныне же «блядь» входит в четверку запрещенных в общественном пространстве слов.
«Секиль» — клитор; возможно, тоже связано с «сикать, ссать».
«Муде» — «мошонка», парный мужской орган, яйца. Ед. ч. «мудо», мн. ч. «муди». Этимология неясная.
«Манда» — половой орган самки животного, женщины (вульг.). Происхождение не установлено.
«Залупа» — головка полового члена», родственно «залупить», «отлуплять», т. е. «очищать, отдирать».
«Молофья, малафья» — сперма. Обычно сближается с «молоком».
«Дрочить» — в Словаре В. Даля «вздымать, поднимать», а также «гладить, баловать, нежить, ласкать». Возможно, связано по смыслу и происхождению со словами «драть», «тереть».
«Куна» — от латинского cunnus — наружный женский половой орган.
«Прошмандовка» — потаскуха, проститутка, падшая женщина. Возможно, результат наложения «манды» и «шмона».
***
Отдельная тема — обсценные жесты. Пальцами, предплечьем, языком и т.д. Некоторые из них известны с глубокой старины и отмечены в этнолингвистическом словаре «Славянские древности» под редакцией Н.И. Толстого. Кукиш, например имел фаллическую семантику и использовался для отпугивания нечистой силы. Всякие звуки типа причпокивания и даже рукоплескания первоначально служили символическим обозначением коитуса.
***
В богатстве, разнообразии и выразительности русский мат стоит вне всякой конкуренции. Но есть в Европе народ, который ругается очень похоже на русских. Это венгры, что подтверждал и заезжий иноземец XVI в. Сигизмунд фон Герберштейн. Некоторые матерные корни и обороты можно вывести из родственных венгерскому диалектов угро-финских племен, исконно населявших Восточно-Европейскую равнину. А знаете ли вы, что значит японское слово «ёбаи»? — «ночные посещения». А вот писательница Людмила Петрушевская настаивает, что турецкое «йе-бене» — «ешь меня» тоже как-то связано с известным русским термином, так что «есть многое на свете, друг Горацио…»
Определенные иностранные фамилии особенно при небрежной или тенденциозной транслитерации могут зазвучать на русский лад не вполне благозвучно, например, немецкие: Ебер (Eber), Заибал (Seibel), Похер (Pocher), таджикская Султонноёбов, грузинская Онанидзе (Ананидзе), украинская Серко. Возможны забавные сочетания инициалов и фамилии: Е. Бало, Б. Лядов. Зачастую русские фамилии могут интерпретироваться весьма двусмысленно: Заяицкий, Бляблин (в говорах «блябля» — «оплеуха»), Вагин(ов) — от «вага» — «тяжесть, коромысло, упряжь», Фурцева (скорее всего от имени Фурс, Фирс, но по-немецки furzen значит «пердеть»). Нечего уже и говорить об иных еврейских фамилиях. Ещё А.П. Чехов говорил, что нет такой дряни, которая не сгодилась бы еврею на фамилию, так что не приходится удивляться фамилиям вроде Сралис (от уменьшительного варианта имени Израиль), Бляхер («жестянщик»), Брейзахер (персонаж романа романе Т. Манна «Доктор Фаустус»). Вполне благопристойную еврейскую фамилию Трахтенберг на русский иные умудряются перевести как «*бун-гора».
Но особенно комично звучат для русского уха известные испанские имена и фамилии: Хуан, Гомес, Ибаньес, Ибарури, Харита, Кончита, Педро, Трахильо, Хуарес, Пердита, Хулио, Кобельо, Хуэрте, название аргентинской провинции Хухуй, передаваемое обычно на португальский лад как Жужуй. Но это просто аллергическая реакция на чуждый нам фонетический лад. Что испанцу хорошо, то русскому стрёмно.
6
«ДМИТРИЙ ШОСТАКОВИЧ», или ТИПУНЫ НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ
« — Кажется, я не туда попал.
— Попробуй ещё раз».
«Я ваших морских терминов не разумею»
(Легендарный ответ Екатерины Великой
адмиралу Чичагову на его извинения в
употреблении ненормативной лексики)
Венедикт Ерофеев когда-то написал то ли повесть, то ли роман «Дмитрий Шостакович». Рукопись вёз в сетке вместе с двумя бутылками вина. Заснул в электричке, и кто-то из попутчиков, позарившись на вино, украл сетку, а рукопись, скорее всего, выбросил. Так было потеряно для читателя это произведение, хотя, восстанови Венедикт Ерофеев рукопись, мы лишились бы чего-то лучшего — красивой легенды об утраченном навсегда шедевре. Но суть не в том. Там, по свидетельству самого автора, Шостакович был совсем ни при чем. Просто, когда следовала непристойная матерная сцена, её заменяли сведения из жизни знаменитого композитора: даты, сочинения, награды и т. п. Эта фактура служила своеобразной эвфемистической заменой скабрезностям. При этом ничего личного: к Шостаковичу Ерофеев относился со всевозможным пиететом, да и сближала их общая слабость к спиртному. Но идея, согласитесь, забавная.
Церковь издавна боролась с матом как с бесовщиной. Какие только меры не предпринимались, чтобы искоренить мат! И запрещали, и наказывали, и стыдили. Связывали с языческими предрассудками, «еллинским бл*дословием», «жидовской ересью», позорным татарским игом. Ничего не помогало, народ как матерился, так и матерится. Кое-что из упрёков не лишено основания, во всяком случае что касается дохристианской природы древних заклинаний, закодированных в мате.
И сегодня запросто можно прочесть, что «мат плохо влияет на экологию, искажает информационную среду, вредит сознанию и здоровью как самого матерщинника, так и случайных прохожих». Но собственно табуирование обсценной лексики в России — явление сравнительно позднее: ещё в документах и переписке петровского времени мат употреблялся совершенно свободно. А во второй половине XVIII в. использование мата в печатных изданиях уже перестало быть возможным, и произведения, культивирующие нецензурную лексику стали распространяться исключительно в списках (по-нашему, в самиздате).
Запреты породили множество эвфемизмов, красочных замен похабных выражений начиная с «хер», изначально означавшего просто букву «х», сокращение от «херувим», безобидных «ё-ка-лэ-мэ-нэ, ёлки-палки, матушки мои, блин, хрен, ёкарный бабай, ё-мое, бляха-муха, ядрён батон, ядрёна вошь, блин, японский городовой, иди на три буквы», просто «ё» до более изощренного «мирный (гороховый) герцог» как кальки с английского словосочетания peace duke — peas duke, звучащего в оригинале стрёмно для русского уха. Соответственно постоянно расширяется и область запретов, подминая под себя почти всё русское словарное богатство. Особая же матерная мимика и интонация в устах «мастеров» приводят к тому, что, по свидетельству Иосифа Бродского, самые обыкновенные слова типа «самолет» звучат в их речи исключительно похабно. Что уж и говорить о словах и словосочетаниях вроде «большой, маленький, трогать за самое сокровенное, огурец, банан, прибор, болт, хрен, член, органы, краник, бор-машина, клизма, стояк, старатель, компостер, ударно-спусковой механизм, тереться, вступление, вставлять, сверлить, гнездо, дырка, журава (вместо «курва»), зад, перед, вынимание» или «ерунда» («не болтай ерундой»).
Б.А. Успенский приводит пример из жизни Л.Н. Толстого:
«Когда Л.Н. Толстой служил в артиллерии (в Крымскую кампанию — Ю.Ш.), он стремился извести в батарее матерную ругань и увещевал солдат: «Ну к чему такие слова говорить… ну скажи, например, «елки тебе палки, эх ты, едондер пуп, эх ты, ерфиндер» и т. п.
Солдаты поняли это по-своему:
«Вот был у нас офицер, его сиятельство граф Толстой, вот уж матерщинник был, слова просто не скажет, так загибает, что и не выговоришь».
В такой перспективе весь русский язык выглядит резервным фондом матерного диалекта. Скоро по-русски слова нельзя будет сказать без двусмысленности. Говорят, Буденный Семен Михайлович, прежде чем сказать «яйца», вставлял: «извиняюсь». Я уже молчу про слово «иметь» — вообще нельзя вслух произнести.
У А.С. Пушкина в «Евгении Онегине» есть такие строки:
Я знаю: дам хотят заставить
Читать по-русски. Право, страх!
Могу ли их себе представить
С «Благонамеренным» в руках!
(«Е.О.», глава III, строфа XXVII)
Так нашлись читатели, проинтерпретировавшие в меру своей испорченности эти стихи по-своему. П.А. Вяземский в письме А.С. Пушкину от 26 июля 1828 г. писал из Пензы:
«…В нашем соседстве есть Бекетов… всего лучше то, что он заподозрил лукавство в твоём стихе: «С благонамеренным в руках» и полагает, что ты суешь в руки дамские то, что у нас между ног».
(Для справки — «Благонамеренный» — журнал, издававшийся в пушкинское время А.Е. Измайловым.) Хорошенький мог бы получиться эвфемизм — «благонамеренный». Слава богу, хоть «Дмитрий Шостакович» пока еще не сделался матерным оборотом.
7
МАТ-ДИАМАТ
(Диалектика русского мата)
«Вот всё у вас, как на параде.
Салфетку — туда, галстук — сюда,
да «извините», да «пожалуйста-мерси».
А так, чтобы по-настоящему, — это нет».
(Слова Шарикова из «Собачьего сердца» М.А. Булгакова)
Все ошибочно думают, что волшебное слово —
это «спасибо» или «пожалуйста»,
а на самом деле — «*бёнамать».
У мата множество функций. Прежде всего это, конечно, способ оскорбления, но мат может служить и дружеским приветствием, и одобрением, и даже выражением любви.
Он человечен и способствует сближению. Рассказывают, что однажды Мстислав Ростропович, чтобы снять скованность у своего молодого собеседника, робевшего и благоговевшего перед маэстро, предложил: «Пошли меня на х*й и перейдем на «ты»».
Хотя русский мат и базируется на сексуальной сфере, чаще всего ругающийся матом о сексе даже и не думает: он лишь в изливает в нем свою душу. Обсценная лексика парадоксальным образом смыкается с лексикой задушевной и даже сакральной. Вот такая, понимаешь, диалектика.
Важнейшая функция мата — магическая. «П*зда» означает и жизнь, и смерть — в зависимости от направления движения. У некоторых славянских народов (например, сербов) мать, защищая своего ребенка от сглаза и колдовства, прикасалась рукой к своей вульве, а затем той же рукой гладила ребенка по лицу и голове. Даже простое речевое упоминание вагины способно излечивать от сглазу. Если ребенок заболевал какой-нибудь болезнью, то
«мать должна трижды прикоснуться к нему своей «срамотой»… и после этого снять с ребенка одежду и бросить ее в бурьян или на чужое поле, чтобы болезнь не вернулась».
Для того чтобы скотина была не праздной, нужно вырвать из вульвы волосок, запечь его в хлеб и дать скотине. Т.е. п*зда дает жизнь, хотя, с другой стороны, мы знаем, что «п*здец не лечится» и означает «смерть».
Приведем еще некоторые из функций мата:
-
Подбадривание, в том числе самого себя, мобилизация всех сил для выполнения поставленной задачи.
Выражение особой задушевности, доверия, похвалы или даже бахвальства. (Как А.С. Пушкин признавался в письме своему другу Вяземскому, он, закончив и перечитав свою трагедию «Борис Годунов», бил в ладоши и кричал от радости: «Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!“)
Привлечение внимания.
Замена физического воздействия, так сказать, последнее предупреждение.
Для уменьшения боли и лечения нервов.
Для экономии времени.
Кокетничание своей раскованностью, крутостью, маскулинностью, «мачизмом».
Языковая игра, озорство, троллинг, эпатаж.
Для связности речи наподобие частиц «ну, вот, ведь» и др. Раньше их считали сорняками, словами-паразитами, теперь уважительно называют дискурсивными словами, важными для лучшего социального взаимодействия.
И это только малая часть. Ведь многие только разговаривают на родном языке (русском, украинском, татарском, мордовском и т.д.), а мыслят-то на матерном!
Когда-то известный лингвист Л.В. Щерба продемонстрировал с помощью искусственной фразы «Гло́кая ку́здра ште́ко будлану́ла бо́кра и курдя́чит бокрёнка», где все корни слов придуманные, а русская грамматика сохранена, что общий смысл фразы может быть понятен и без знания семантики отдельных слов. Что-то похожее и даже более знаменательное происходит с матерными словами. Они как своеобразные лингвистические джокеры готовы взять на себя значение любого слова. Всё зависит от контекста и обстоятельств произнесения. «Х*ёвина» и «зах*ячить» могут значить всё что угодно в любой ситуации и на любом профессиональном диалекте. Это универсальная терминология. Тем самым матерные слова очень экономят время и облегчают взаимопонимание. Мало того, мат преодолевает одномерность речи. Известно ведь, что для того, чтобы словами описать картину происходящего, нужно сначала сказать одно, потом другое, третье. А в жизни часто всё происходит параллельно, неторжественно и сразу. Мат же, как удар молнии, озаряет башку почти телепатическим (3-D) способом передачи информации.
***
Известный математик, логик, философ, лингвист, литературовед, представитель Московско-тартуской семиотической школы Ю.И. Левин провёл тщательную инвентаризацию видов матерных высказываний, приведу её в сильно упрощенном виде:
-
Посылки («пошел ты на…»).
Отказы («х*й тебе»).
Оставление в покое, отказ от попытки («х.. с тобой; за*бись оно всё конём»).
Пейоративы (оскорбление, отриц. оценка, ирония) — («ах ты сука такая»).
Божба («бл* буду»).
Междометия и вставки («ё-моё, ё-клмн, бл*дь, курва»).
Местоимения и местоглаголия («один х.. ко мне приходил; зах*ярить, зап*здячить»).
Отрицания («х*й получишь; ни х*я»).
Выражение безразличия («*бал я их всех в рот; х*й я клал на эту работу; один х*й, однох*йственно»).
Выражение презрения («херня»).
Выражение изменений в худшую сторону («расхерачили; п*здой накрылось»).
Выражение восхищения («ох*еть, ох*енно, ни х*я себе»).
Конечно, 12 — сакральное число, но, возможно, что-нибудь осталось и вне поля зрения известного ученого.
8
НЕВЫСОКОЕ ИСКУССТВО
«Лучше быть хорошим человеком,
ругающимся матом, чем тихой
воспитанной тварью».
Фаина РАНЕВСКАЯ
Крошка-сын к отцу пришёл,
И спросила кроха:
«Материться хорошо —
Разве это плохо?»
Мат, как и вообще всяческие непристойности, — неотъемлемая часть народной смеховой культуры Европы, описанной М.М. Бахтиным, В.Я. Проппом, Д.С. Лихачевым, С.С. Аверинцевым, А.М. Панченко и другими учеными мужами. Карнавалы в Средние века сопровождались обжорством, блудом и пародиями на официальные привычные формы, в том числе богослужебные, поскольку смех освобождает человека от страхов и стереотипов мышления. При этом такое шутовство совершенно не обязательно свидетельствует об антиклерикальных настроениях. Способность смеяться над собой отличает как раз подлинную веру от ханжества. Например, в пародийной челобитной XVII в. православные монахи жалуются на архимандрита, который мешает им пьянствовать. На Руси могли передразнивать даже «Отче наш». Причем делали это, как правило, семинаристы, т.е. будущие священнослужители. В Византии и на Руси существовал особый подвиг юродства, зачастую граничивший со святотатством. К примеру, нарушить порядок в церкви или выйти в Великий пост на городскую площадь и на виду у всех жрать мясо. Очевидно, этого не знают самозванные защитники «оскорбленных чувств верующих» и свирепые отрезатели голов.
На карнавалах, святках, масленичных гуляниях верх и низ, право и лево меняются местами или, если угодно, мир выворачивается наизнанку. Достаточно надеть овчинный полушубок мехом наружу или шапку задом наперед — и костюм для ряженья готов. Способность выставлять себя на посмешище, смех над собой, над своей культурой, валяние дурака означают способность к рефлексии, умение взглянуть на себя со стороны — важнейшее свойство человека вообще. Чем больше такого смеха, тем больше свободы и тем меньше агрессии.
Смех разоблачает ложь, обнажает правду и условности культуры. Вдумайтесь во внутренний образ этих русских слов — «разоблачать» и «обнажать». Раздевание, нагота были важнейшим смеховым приёмом древнерусской культуры. Матерщина в этом смысле тоже своего рода обнажение, сбрасывание с себя оков приличий, освобождение и кратковременное ностальгическое возвращение из цивилизации в природу.
Шоумены русской старины — скоморохи (название, родственное обозначению итальянских и французских комических персонажей «скарамучча» и «скарамуш», сравните со словами «скоромный», «оскоромиться»), по-иному именовавшиеся глумцами, высмеивали церковь и практиковали театрализированные дебоши, наполненные балагурством и сквернословием. Когда Ролан Быков готовился к роли скомороха в фильме «Андрей Рублев», он не нашел в источниках никаких других оригинальных скоморошьих текстов, кроме матерных. Пришлось придумывать прибаутки для своего героя самому артисту: «Увидела бабу голую… взяла её за бороду…»
Смех в архаической культуре призван был оживлять природу после зимней спячки, отсюда достался нам обычай первоапрельских шуток. В.Я. Пропп рассказывает:
«В Средние века был распространен так называемый пасхальный смех: на Пасху в католических странах во время церковной службы священник смешил прихожан непристойными шутками, чтобы вызвать у них смех».
Карнавальный, масленичный юмор носил разгульный, физиологический, беспредельный характер. В западной литературе он получил полноценное воплощение в романе «Гаргантюа и Пантагрюэль» прославленного охальника и насмешника XVI в. Франсуа Рабле.
При всём сходстве русская смеховая культура имеет важное принципиальное отличие от западноевропейской. В русской православной традиции табуирован не только мат, но и смех, шутовство как таковое. «Где смех, там и грех», Шут по-русски одно из имен чёрта. Европейский смех институализирован, здесь смеются в специально отведенных местах в специально отведенное время. Русское шутовство никакому урегулированию не подлежит, оно всегда под подозрением и потому беззаконно вырывается наружу, как черт из табакерки. Но в нарушении запрета один из источников его силы.
От скоморохов традиция срамословия перешла в лубок, петрушечный театр, к ярмарочным зазывалам. Русский фольклор переполнен матерными текстами: песнями, сказками, частушками, анекдотами. Еще в XVIII веке на Урале по поручению заводчика Демидова Киршой Даниловым был составлен рукописный сборник «Древних русских стихотворений», в котором среди прочего нашли место и «веселые скоморошины». Знаменитый собиратель русского народного творчества А.Н. Афанасьев более ста лет назад издал анонимно за границей сборник «Русских заветных сказок», наполненных непристойными сценами и крепкими словами.
В XVII веке раскольник протопоп Аввакум в самонаписанном своем житии с юмором, простотой, откровенностью и «некоторой библейской похабностью» (по выражению А.С. Пушкина) ругается и повествует о своих злоключениях. Русская ортодоксия, хотя и осуждала смех, для юродивых делала исключение. Аввакум, когда смеется, становится как бы шутом, юродивым, противопоставляя «мудрую глупость глупой (т.е. мнимой — Ю.Ш.) мудрости». Такой смех считался «душеполезным».
Карнавальные традиции продолжились и в русском XVIII веке в петровском «сумасброднейшем, всешутейшем и всепьянейшем соборе», шутовских празднествах, шествиях и свадьбах. Петру Первому приписывают и знаменитые «большой и малый матерные загибы».
В XIX и XX веках, в эпоху господства бюрократии, «горький смех» и балагурство с матерком стало действенным инструментом сопротивления деспотическому государству. В диапазоне от Гоголя до ГУЛага.
Но смех, как и ругань, могут быть зловещими. Безобидные шутки над окружающими, смех над собой и своими неприятностями есть способ преодолевать гордыню и выстоять в несчастьях. Совсем другое дело высмеивать ближних, унижая их достоинство, и особенно злорадствовать над бедами других людей. Д.С. Лихачев замечал, что юмор Ивана Грозного служил часто приготовлением к убийству. Царь, прежде чем уничтожить противника физически, высмеивал и обругивал его грязными словами. Вся затея Грозного с опричниной, переодеванием в монашеское одеяние и посажением на московский трон Симеона Бекбулатовича была юродством и элементом какого-то дьявольского карнавала. Из той же оперы, вероятно, и пресловутое сталинское чувство юмора.
***
С точки зрения стилистики мат — это, конечно, низкий стиль, можно сказать, ниже низкого. Но это не просто низкий стиль, это запретный для литературного использования язык, табу. Поэтому употребление этого слоя речи, нарушение табу может рассматриваться как литературное озорство, хулиганство. Здесь уместно провести сравнение с церковнославянизмами, многие из которых вошли в XVIII веке в высокий стиль русского литературного языка, но ведь часть их осталась только в церковном обиходе, т. е. за пределами русского литературного языка. Использование таких слов в художественном творчестве (не для речевой характеристики персонажа, а от автора), конечно, не могло рассматриваться как нарушение приличий, но тоже резало слух литературного эстета. Кроме того, мат, как и церковнославянизмы, это очень суггестивный слой речи. Церковнославянизмы — сакральный язык, часть богослужения, а мат восходит к языческим заклятиям. Получается, что использование в художественном творчестве мата или «махровых» церковнославянизмов — это отрицание литературного вкуса, другое, внеэстетическое, измерение языка.
Мат троллит публику. Он может быть воспринят в качестве порнографии, но не обязательно. Здесь и богохульство, и выражение внутренней свободы, вражда, мачизм и вечный карнавал. Табуированность, внеэстетичность мата ставит его как бы в положение природного феномена, противопоставленного выморочной культуре. Но как это часто бывает, конструкции переворачиваются, «последние становятся первыми». Чудовище оборачивается принцем, трикстер — положительным культурным героем, сумасшедший — мудрецом, юродивый — святым. Суггестивность в литературной продукции романтиков и символистов становится структурообразующим принципом, краеугольным камнем их поэтики. Мат в игровой практике постмодернистов стер последние границы между этажами стилевой иерархии: последние становятся первыми, оставаясь последними, и наоборот. Мы давно живём в странном мире хорошо и глубоко структурированного хаоса. И, похоже, многим это нравится.
(продолжение следует)
Оригинал: https://7i.7iskusstv.com/y2021/nomer6/shejman/
